Мать-Революция звала, и дальнейший путь рыцаря этой Прекрасной Дамы — товарища Кобы — лежал из Сольвычегодска в Петербург, хотя Вологодское Губернское жандармское управление настоятельно, с соответствующими угрозами рекомендовало ему на дальнейшее поселиться в Вологде под надзором полиции. Но товарищ Коба никаких угроз этих своих извечных врагов не боялся. Правда, в целях большевистской конспирации он тогда притворился законопослушным гражданином и сделал вид, что капитально обосновывается в Вологде, куда прибыл 9 июня 1911 г. Он нашел жилье, обновил партийные связи, продолжил переписку с редакциями партийных изданий, в общем, вел себя, как положено провинциальному большевику, знающему пределы своих возможностей.

При всей своей занятости планированием своего большевистского будущего, товарищ Коба во время своего, на сей раз краткосрочного, пребывания в Вологде не забывал о совместных развлечениях, в которых компанию ему составила невеста его боевого товарища Петра Чижикова — ученица седьмого класса Тотемской гимназии, происходившая из местных крестьян 17-летняя Пелагея Георгиевна Онуфриева, появившаяся в Володе 23 августа 1911 г. Их совместные развлечения происходили в основном в дневное время, пока жених Чижиков находился на работе, но это трио просуществовало недолго, так как 6 сентября товарищ Коба отбыл в Петербург. На прощание Пелагея надела на бульдога свой нательный крестик, а тот, вместо испрошенной его подругой фотографии, подарил ей книгу будущего председателя Комитета по делам искусств в большевистском пролетарском раю — Петра Семеныча Когана под названием «Очерки западно-европейской литературы» (том 1, Москва, 1909) с дарственной надписью: «Умной, скверной Поле от чудака Иосифа». Пусть, мол, слегка подучится. Отметим, что ни Чижиковой, ни Джугашвили умная скверная Поля не стала, удовлетворившись более скромной простой фамилией Фомина.

Во время этого кратковременного пребывания товарища Кобы в Вологде до императорских спецслужб от их многочисленной ватаги агентов и осведомителей в российском большевистском движении поступила информация о том, что наш вождь получил подпольный титул «разъездного агента ЦК РСДРП», т. е. своего рода коммивояжера по распространению по городам и весям марксистской идеологии и большевистских пакостей. Это назначение сразу же усилило уважение и внимание к товарищу Кобе со стороны центральных охранительных органов и потому, когда местный вологодский жандарм, желая проявить инициативу, предложил провести у вождя обыск, чтобы по его вполне ожидаемым результатам отгрузить рыцаря революции куда подальше, из охранительного центра 25 августа 1911 г. последовал гневный окрик: «Обыск Джугашвили недопустим (курсив мой. — Л.Я.), в случае отлучки сопровождайте наблюдением, одновременно телеграфируйте мне о времени и направлении поездки».

Местная полицейско-жандармская шушера кинулась «спольнять», и в центр полетели основанные на донесениях филеров депеши со сведениями о том, как товарищ Коба болтался по перрону станции Вологда, как втащил чемодан и какой-то узел в вагон третьего класса поезда № 3, следующего в Питер, как вышел пройтиться на станции Чёбсара, где поимел контакт с неизвестным человеком, и как и когда прибыл в столицу Империи. В общем, филеры всемерно окружили вождя своими заботами.

Мне лично один раз пришлось видеть поезд, везущий товарища Сталина, — через пятьдесят лет после описываемых событий, осенью 1951 года. Дело было так: мне, тогда первокурснику, по пути в институт было необходимо перейти железнодорожный мост у Южного вокзала в Харькове. Однако и меня, и прочее население на мост не пустили, а минут через пятнадцать под мостом промчался поезд, напоминавший поезд-призрак, потому что в нем не было никаких признаков жизни. Потом, еще через минут пять, промчался другой такой же поезд, вероятно, чтобы сбить с толку агентов мирового империализма, а может, и по случайному совпадению.

— Кого везут? — задал я традиционный в таких случаях вопрос одному из топтунов, сдерживающих народный поток, и услышал не менее традиционный ответ:

— Кого надо, того и везут, — важно сказал страж.

Зачем приезжал 7 сентября 1911 г. партийный коммивояжер товарищ Коба в Питер — осталось неизвестным. Его секретные сопровождающие зафиксировали, что он сразу же отправился в гостиницу «Россия», где и остановился на постой. На другое утро зашел в гости к Аллилуевым, навестил пару грузин, живших в Питере, а потом подошел к дому 134 на Невском проспекте и зашел в подъезд, где жили Сура Янкель-Фроймовна Готесман двадцати семи лет, дочь каменец-подольского купца, Абель Шевелевич Левенсон, тридцати пяти лет, хозяин квартиры, мещанин Могилевской губернии, Мойсей Шевелевич Левенсон, двадцати одного года, ученик Петербургской консерватории, Элька Шевелевна Левенсон, тридцати лет, повивальная бабка из Сестрорецка и Лейзер Абрамович Берсон, тридцати пяти лет, аптекарский помощник из Смоленска. Среди обитателей этого иудейского анклава на главном проспекте Российской империи пламенных революционеров не было, и что делал там два часа товарищ Коба — остается загадкой. Вряд ли это место встречи в целях конспирации избрал сам полковник Еремин, отлучившись для этого из своего Особого отдела Департамента полиции, но чем черт не шутит!

Где-то там в охранительных верхах явно шла какая-то полемика вокруг Джугашвили, отразившаяся в обмене депешами типа:

И т. п.

Вся эта кутерьма закончилась тем, что товарища Кобу 9 сентября без десяти восемь утра все же так арестовали. Арест происходил в гостинице «Россия», и при этом у арестованного среди прочих мелочей обнаружились географическая карта и самодельный немецко-русский разговорник: абрек явно готовился к выходу на международную арену, но пока что оказался в Петербургском доме предварительного заключения. Обнаружился у него и паспорт на имя крестьянина Орловской губернии Петра Чижикова, который он прихватил у «друга». Вообще говоря, у товарища Кобы наблюдалось в те годы патологическое пристрастие к чужим документам, даже когда они ему были совершенно не нужны.

С товарищем Кобой в Питере развлекалась местная охранка, но это не значит, что он был безразличен обитателям иных охранительных высот. Его рейтинг рос на глазах, и уже даже не заведующий Особым отделом полковник Еремин, а сам вице-директор Департамента полиции Е.С. Виссарионов запросил письменные сведения о нем у охранного отделения и поместил их в специальную папку. Это свидетельствует о том, что на товарища Кобу у полиции были определенные планы. В какой степени они реализовались ранней осенью 1911 года, можно только предполагать, но из материалов сыска почему-то исчезли упоминания о предметах, находившихся при вожде во время его ареста.

Ввиду того, что, как и при любом другом аресте, к делу товарища Кобы прикоснулось множество непосвященных людей, над ним опять нависла угроза ссылки в отдаленные края, но опять-таки, как всегда, в дело вмешались правильные силы, и Очередное совещание определило для арестанта более страшное наказание: отправить его своим ходом куда он захочет. Товарищ Коба захотел вернуться в Вологду, и его желание было исполнено. В этот почти родной ему город он, только что находившийся под арестом пламенный революционер, уехал поездом, как свободный и добропорядочный гражданин, загнивающей, по его искреннему мнению, Империи. Мы присоединимся к этому его мнению, так как сам факт свободного перемещения по стране большевистских бандитов свидетельствовал, на наш взгляд, о серьезном и, как показали дальнейшие исторические события, необратимом загнивании. Процесс пошел, как говорится.

Путешествие товарища Кобы, получившего проходное свидетельство для проезда в Вологду, тоже не лишено непоняток. Для начала он, выйдя из предвариловки в Питере 14 декабря 1911 г., куда-то пропал на десяток дней. По слухам, он задержался на эти дни в Питере, чтобы еще побаловаться революционными развлечениями. Сделать ему это было несложно, так как описание его примет, которым снабдили филеров, почему-то имело мало общего с оригиналом.