— Расскажите, пожалуйста, кто вы? — с волнением спрашивал Робин.
— Ничего не понимаю… — как бы и не слыша его, приговаривал этот человек, продолжая прикусывать усы. — …Только мы пошли в атаку, на терем то боярский — на тот терем, коей уж раз захватили почти, как воевода на нас…
Он не договорил, так как позади раздался резкий хлопок. Человек с силой надавил Робину на плечо, и прохрипел: "Пригнись! Ох, ядром! Ядром! Пригибайтесь все!" — Робин услышал, как прогудело что-то над его головой, взглянул — и увидел, что — это железный шар «ядро» — плавно и стремительно рассекая воду пронесся — он непременно попал бы в кого-нибудь из загадочных спутников черноусого человека, однако и они успели пригнуться к ступеням. Ядро ударилось о ступени где-то в отдалении, раздался скрежет, темное облако вздыбилось там, но тут же было унесено незримым водным током.
— Воевода! Ах, воевода… Ну ж его! Вперед, хлопцы, пушку — пушку прежде всего разбейте!
Черноусый человек взмахнул длинной тяжелой саблей, в золотых, усеянных драгоценными камнями ножнах, и устремился в ту сторону откуда прилетело ядро. А прилетело оно со двора, точнее — от самого края пробегающей там, у разрушенного забора толпы. Там было установлено некое орудие, все вылитое их железа, и на железных колесах, с утолщенной задней частью, и с вытянутым жерлом, откуда вновь навстречу бегущим вырвалось ядро, и на этот раз нашло несколько жертв в их рядах. Здесь отмечу, что подобное орудие «пушка», не знакомо ни мне, ни кому либо из живущим в Среднеземье. Ходил, впрочем, слух, что по наущенью Саурона на орочьих рудниках пытались соорудить нечто подобное, но привело это только ко взрыву, и гибели многих — итак, продолжаю повествование…
Робин еще не понимая, что же это происходит, судорожно оглядывался, и вот обнаружил, что люди одетые в темные одежды, и все весьма похожие на того человека с которым он только что разговаривал, стремительными и расплывчатыми, бессчетными толпами бегут за пределами лестницы на тот полуразрушенный двор — на встречу с людьми воеводы — все их движения как-то расплывались, ни на чем нельзя было сосредоточится, и Робину подумалось, что все это сон. Но вот один из пробегающих довольно сильно толкнул его, отчего он не удержался на ногах, отлетел на несколько шагов в сторону, но при этом еще видел ход сражения. Он видел, как передние ряды столкнулись, причудливо перемешались — и черты тех, кто столкнулся стекались друг с другом, образовывались некие чернильного цвета сгустки. Он высматривал черноусого, всего за несколько мгновений разговора, он понял, что они могли бы очень близко сойтись, что этот черноусый мог бы поведать ему много, много интересного. Да — вот она его массивная, стремительная фигура. Он, замахнувшись своей саблей был уже в нескольких шагах от пушки, намеривался снести те расплывчатые фигуры, которые виднелись рядом с нею. Вот спрыгнул с лестницы — жерло пушки дернулось, плюнуло в его широкую грудь ядром — Робин вскрикнул от этой новой боли, и ему не хотелось уж смотреть — ничего, ничего не желал он видеть, но не мог закрыть глаза — видел, как иные окружили эту пушку, порубили тех, кто находился рядом с нею, и… смешались с той толпой, которая перемешивалась, терзала самою себя на этом дворе.
Робин лежал на краю этой мраморной, с изумрудными жилами лестницы, и никого на ней не было — никто со двора не мог ступить на нее, и даже не глядел в эту сторону. Робин вскочил на ноги, и они сами его понесли вниз по ступеням. Далеко-далеко, в какую-то бездну уводила эт лестница, по сторонам от нее виделись иные постройки, и величественные, и полуразрушенные, и вовсе — какие-то жуткие развалины. Но повсюду, повсюду было движенье; повсюду совершалось убийство. Толпы или отдельные воины — все в самых разных одеяниях, и прекрасные, и отвратительные, и с кожей, и с чешуей, и одноглазые, и многоглазые, и с руками, и с клешнями, и с щупальцами — были там и пушки, и еще какие-то орудия, но все это было в таком несчетном количестве, все это так стремительно перемешивалось, что Робин скоро уже совсем перестал различать, что к чему, и понимал только, что происходит беспрерывное убийство. Вот мимо него стремительно пронесся в бездну некто с необычайно вытянутым, сияющим мертвенным белесым светом, ликом — волосы скопищем змей извивались на его голове. Робин еще несколько мгновений постоял, чувствуя, как растет в его сердце боль, и вдруг стремительным, сильным рывком сорвался с места, устремился вслед за этим созданьем. Он, оказывается, мог передвигаться с небывалой для человека скоростью, и вскоре уже нагнал этого некто, перехватил его за мускулистую руку, и резко дернул, развернул к себе. Тот некто зарычал, взмахнул свободной рукой, в которой зажато было полуметровое шило, но Робин, не выпуская его руки, уже пал на колени, и вскрикнул:
— Нет, нет — не бейте меня!.. Я вовсе не хочу вам зла, я просто не понимаю… Нет — уже понимаю, что это за место!..
И вот этот жуткий, увитый змеями лик приблизился, и рокочущий голос, растягивая слова, вопрошал:
— Что же это за место?! Как я сюда попал?! Где наши?! Где враги?! Ты кто?!
— Подождите, подождите! — вытянул к занесенному орудию руку Робин. — …Не бейте! Поглядите, сколько вокруг убийств творится…
А они находились возле некоего черного храма, стены которого были живыми, напрягались могучими мускулами, тянулись извивающимися темными отростками — возле этого храма перемешивались черные шары, и еще истекающие кровью, вопящие клубы мускул. Невольно взгляд Робина метнулся дальше и он увидел исполинское сооружение — дворец не менее версты в высоту и верст пять шириною — эта махина поднималась снизу, и на значительном отдалении — однако, и на таком расстоянии видны были бессчетные фигурки это строение облепившие, падающие, убивающие друг друга — несмотря на то, что все происходило под водой, ярко-голубые языки пламени охватывали значительную часть постройки, так же и густые клубы дыма вздымались вверх.
Это же строение увидел и этот покрытый змеями, оттолкнул Робина в сторону, и, раздув грудь колесом, возопил, примешивая свой вопль к мириадам иных: "Аррадар!!!" — он в нетерпении замахнулся, и несколько раз стремительно рассек воду своим орудием. Затем, перепрыгивая разом через несколько ступеней, устремился к исполинскому строению. И вновь Робин попытался угнаться за ним, однако на этот раз было тяжелее — от удара от ступени кружилась голова, да и вообще — чувствовал он себя гораздо хуже нежели вначале. Он устал: он жаждал увидеть Веронику, и вновь приходилось бороться — и вновь эта боль, этот нескончаемый, никак не проходящий, все терзающий его хаос. Он, все-таки, смог нагнать это существо с шилом, и вновь перехватил его за руку, и вновь резко развернул его к себе. Теперь он уже не боялся удара — но, пребывая в таком мучительном состоянии, выкрикивал:
— Разве не понимаете еще, что это за место такое жуткое?!.. Это ж все вы, воины погибшие, сюда попадаете: не ведаете вы любви, но только врагов жажде убить… И вот — вот вам за это наказанье!.. Мучайтесь, терзайтесь… Рвите, рвите друг друга!.. Скажи, зачем, зачем тебе туда бежать — пожалуйста, остановись, выслушай меня…
— Аррадар! Аррадар! — без всякой тени разума выкрикнул еще раз этот человек, и из всех сил оттолкнул Робина — бросился к тому исполинскому сооружению.
На этот раз Робин слетел с лестницы, и оказался в темном лесу. Сразу же сжал его совершенно нестерпимый, гудящий холод. Но не было ветра, вообще ничто не шевелилось среди ослепительно черных стволов. Густые ветви переплетались над головой, скрывали небо, зловещий мертвенный сумрак давил на плечи, хотел повалить на покрытый ледовой коркой, выгибающийся змеевидными корнями древний снег. В голове забилось: "Надо скорее выбраться на лестницу, бежать вверх, иначе…" — он пристально озирался, да тут и замер, и тут же позабыл о лестнице — и это место показалось ему самым блаженном во всем мироздании, и даже холод показался теперь совсем незначимым, незаметным: он увидел слабый проблеск света, но уже знал, что — это Вероника идет. Он не смел кричать, не смел делать каких-либо резких движений — он боялся, что может разрушить это прекрасное и хрупкое виденье. Он пошел навстречу этому свету — шел быстро, и ужасался тому скрипу, который издавал обледенелый снег: "Только бы теперь ничто не помешало! Да неужто же вновь ее увижу?! Впервые за столько лет. Да неужто же…"