Штюрмер. – Могу сказать одно, что я уже говорил, он был назначен заведывать Распутиным.

Соколов. – Почему процесс чиновника, скомпрометированного по службе, вызывает такое волнение и кто те силы, те лица, которые могут оказывать давление и на суд и на министра юстиции?

Штюрмер. – Они не оказали давления.

Соколов. – Кто эти люди, которые оказывали это давление?

Штюрмер. – Позвольте мне на это не отвечать, вы отлично знаете, в чем дело. Я не могу говорить, это дело меня не касалось.

Соколов. – Я потому спрашиваю, что мне это неясно; я хотел бы, чтобы вся Россия, заинтересованная, как это случилось, узнала, что в процессе чиновника, который вызывает такое волнение, пускаются в ход почти политические силы.

Штюрмер. – Я могу сказать, что один раз приехал в Совет Министров министр юстиции Макаров и заявил: «Вы знаете, что сегодня или вчера Манасевич, о котором не было речи с августа месяца, что он арестован и что с ним сделался удар, и местный врач дает такое заключение, что за ним надо ходить; там, где он сидит в тюремном заключении, это невозможно, но, сказал мне Макаров – я решил назначить особую комиссию и прокурору палаты говорил об этом, чтобы назначить особую комиссию его свидетельствовать». – А затем через несколько дней в следующее заседание эта особая комиссия пришла к заключению, что его тут содержать нельзя, и он был отпущен на дом. Вот, что я слышал.

Соколов. – Вы на мой вопрос сказали, что добивались, но не добились. Так, что вы знаете?

Штюрмер. – Я знаю, что дело следствия потом было отложено, и если добивались, чтобы дело было снято, то совсем этого не добились.

Соколов. – О процессе добивания и старания отложить, что вам известно?

Штюрмер. – Все дело идет о Распутине, а как велось дело, как добивались, я не знаю.

Соколов. – Вы сказали, вам это известно и ясно. Вы думаете, что и мы знаем. Будьте любезны сказать ваше предположение, что вам известно.

Штюрмер. – Что об этом, вероятно, хлопотал Распутин.

Соколов. – Через кого он хлопотал?

Штюрмер. – Не знаю. Посредственные или непосредственные отношения были.

Соколов. – Ведь вы наблюдали за Распутиным, читали записи филеров, кто у него бывал, кто личностью Распутина интересовался. Через кого Распутин мог добиваться давления на министра юстиции и суд?

Штюрмер. – Я у него никогда в жизни не был и не знаю, где он живет.

Соколов. – Так что, через кого добивался Распутин, вы не можете сказать?

Штюрмер. – Позвольте мне этого не говорить.

Соколов. – Вы ссылаетесь на служебную тайну; какой у вас имеется мотив, чтобы не отвечать Следственной Комиссии?

Штюрмер. – Мне это было сказано доверительно.

Соколов. – Кем было сказано?

Штюрмер. – То, что было сказано относительно Распутина, касалось дела Ржевского, мне было сказано доверительно.

Соколов. – Я спрашиваю вообще о Распутине. Вы говорите – позвольте не отвечать, через кого Распутин хлопотал.

Штюрмер. – Через кого хлопотал я могу сказать свое заключение. Думаю, что он хлопотал в Царском Селе.

Соколов. – Через кого?

Штюрмер. – У него была знакомая, госпожа Вырубова.

Соколов. – Что вы знаете об отношении Распутина к Вырубовой?

Штюрмер. – Она была им совершенно загипнотизирована, она считала его за какого-то прорицателя, чуть не за святого человека.

Соколов. – А на кого Вырубова могла влиять?

Штюрмер. – Думаю, что перед известными лицами в Царском Селе могла ходатайствовать.

Соколов. – На кого она имела влияние?

Штюрмер. – Не влияние, а думаю, она могла просить.

Соколов. – Кого просить?

Штюрмер. – Думаю, что государыню, при которой она состояла.

Соколов. – Вы думаете, что Распутин влиял на Вырубову, а Вырубова на императрицу?

Штюрмер. – Что Вырубова имела к нему отношение – это мне известно, но дальше я не знаю. Она имела к нему поклонение, а дальше я не знаю.

Соколов. – Вы говорите, что Вырубова не могла сама непосредственно влиять на министра юстиции. Для того, чтобы влиять на министра юстиции, Вырубова должна была иметь еще посредника?

Штюрмер. – Этого я не могу сказать, так как это дело не моей компетенции; я не знал, что делается во дворце.

Соколов. – Ведь вы давно состояли в придворных чинах?

Штюрмер. – Да.

Соколов. – Ваше отношение ко двору, к Царскому Селу, продолжалось в течение последнего времени?

Штюрмер. – Да. Но они не были никогда близки. Я не открещиваюсь, напротив, но я говорю то, что есть. Я 15 лет ведал церемониальной частью.

Соколов. – Вы указали на одно из лиц, которое имело влияние на Распутина и которое могло просить молодую императрицу. Кто еще из лиц, проживающих в Царском Селе, имеющих влияние, имеющих возможность влиять на императрицу, вам известен?

Штюрмер. – Только одна Вырубова.

Соколов. – Других лиц вы не знаете? Не знаете ли кого-нибудь из статс-дам?

Штюрмер. – Нет.

Соколов. – Вам известна фамилия Ден?

Штюрмер. – Нет.

Соколов. – Фрейлина или статс-дама Буксгевден?

Штюрмер. – Она фрейлина, дочь нашего посланника в Дании, очень симпатичная, милая женщина.

Соколов. – Она принадлежала к числу лиц, которые влияли на политические воззрения молодой императрицы?

Штюрмер. – Нет, эта совсем другого характера.

Соколов. – А кто же из деятелей другого характера, характера г-жи Вырубовой?

Штюрмер. – Г-жа Вырубова была к ней очень расположена. Так как Вырубова очень добрая женщина, то я допускаю и теперь, что она могла о многом просить. Во всяком случае дружба тут была, это мне известно, а из мужчин я никого не знаю. На ближайших я могу указать на Буксгевдена.[*]

Соколов. – Вам не приходилось обращаться к Вырубовой, чтобы подготовить тот или другой вопрос?

Штюрмер. – Нет, нет, я получал указания, что сделать. Я не знаю, какое впечатление вы вынесли, но во всяком случае я свое знамя служебное держал высоко и никогда не делал ничего против закона.

Соколов. – Я не говорю, что против закона. Вы делали в пределах возможности. Вы, в качестве министра иностранных дел, министра внутренних дел и председателя Совета Министров, могли быть заинтересованы, чтобы тот или другой ваш государственный проект встретил бы сочувствие в Царском Селе.

Штюрмер. – Как можно обращаться к дамам. В дела государственные дамы не вмешивались, что же дамы понимают в государственных делах?

Соколов. – Вам приходилось с молодой императрицей говорить о государственных делах?

Штюрмер. – Очень часто.

Соколов. – Вы не можете сказать, на какие более серьезные государственные темы вам приходилось беседовать с молодой императрицей?

Штюрмер. – Я могу указать, например, на такой разговор. Государыню посещали поляки, часто в последнее время, осенью, перед тем временем, когда была речь о том, чтобы поляки получили то, что они просят. Они составляли списки, и тут раз был разговор об этом потому, что я приехал после того, как вышел один из поляков. И тут поневоле пришлось говорить на эту тему.

Соколов. – Что же вы говорили и что говорила императрица?

Штюрмер. – Я говорил, что моя политика, моя система такая, что как угодно будет, – вопрос еще не разработан, – надо пригласить особую комиссию, которая работает под председательством, кажется, Горемыкина. Моя теория была такая. Поляки желали, чтобы было объявлено, что им дается, и как можно скорей. Мой разговор был такой, что им будет объявлено, они получат, потому что оставить поляков так, как они есть, нельзя; но мое глубокое убеждение, что теперь этого нельзя делать, надо, чтобы русский народ раньше знал, что можно России дать, когда все бесчисленные жертвы будут закончены, что он получит.