– Врите, что работали в гражданском флоте, что вас уволили, и вы поехали в Китай на заработки, что вы вообще не согласны с советской властью! А уж Родина вас не забудет, непременно вытащит из плена и вернет домой, – сказал Калинин.

Когда Михаил Иванович предложил задавать вопросы, Виктор поднялся первым и попросил оставить его в Москве, поскольку он всего три дня как женился. Калинин, улыбнувшись, согласился.

После Рахова самоотвод по разным причинам взяли еще несколько человек. В результате из Научно-испытательного института ВВС в Китай отправились лишь два пилота – старшие лейтенанты Григорий Кравченко и Андрей Ровнин, а остальных пришлось набирать в строевых частях…

Конечно, Виктор потом пожалел об этом, но поезд уже ушел. Нет, отношение товарищей к нему не изменилось. В его смелости ни тогда, ни потом никто не сомневался. Но, как говорится, ложки нашлись, а осадок остался. У него остался…

Видимо, японцы знали о прибытии опытных советских летчиков… Во всяком случае, с начала июня в небе Монголии они не появлялись. Одиночные разведчики ходили на больших высотах и далеко на монгольскую территорию не залетали.

На наших аэродромах в период затишья помимо боевой учебы на первый план вышли вопросы организации быта летно-технического состава.

Для военного человека стойко переносить тяготы и лишения воинской службы – дело привычное. Никто и не жаловался. Но командиры и комиссары понимали, что в условиях изматывающей жары, обилия мошкары и недостатка питьевой воды сберечь силы подчиненных для боя является их первостепенной задачей.

На полевых площадках для пилотов были установлены юрты, для техников – палатки. В юртах, по обыкновению, расстилалась мягкая кошма, на ней – матрацы. Но, ясное дело, о нормальном отдыхе в такую жару речь идти не могла. Не давали выспаться и комары, тучами залетавшие в любую дыру. Входные отверстия в помещения завешивались марлей, из нее же изготавливали самодельные накомарники, но это мало помогало. Курильщики спасались, нещадно дымя самокрутками. Остальные терпели, пока могли. А потом яростно молотили 'самураев', чем под руку подвернется.

Наибольшие трудности были с водоснабжением. Озер было много, да пить-то из них было нельзя. Вода имела горький соленый вкус. Питьевую воду добывали из малочисленных колодцев. Но она была сомнительной свежести и чистоты, поэтому без хлорки обходиться не удавалось…

С рассвета до наступления темноты летный состав неотступно находился у самолетов. Здесь же завтракали и обедали. Походная кухня подъезжала к стоянкам, где под навесом стояли столы. И только на ужин, когда монгольское небо по южному резко темнело, летчики и техники собирались в столовой на базе.

Питание вначале было однообразное. Но стараниями военкома полка, поставившего вопрос перед кем надо, как надо, через несколько дней на столе у летчиков помимо баранины вареной, жареной и пареной, появилась картошка, квашеная капуста и соленые огурцы. А потом и сыр с колбасой, икра паюсная и кетовая, и даже кофе!

Одновременно с обучением и тренировками личного состава в район боевых действий усиленно перебрасывались новые эскадрильи. Изношенные истребители и бомбардировщики выводились из боевого состава полков.

Прибывали и новые летчики. И их тоже надо было вводить в курс дела и тренировать…

Капитан Степанов был назначен командиром переброшенной из Киевского военного округа эскадрильи И-15бис.

Этот самолет, неплохо себя зарекомендовавший в Испании, он знал прекрасно. За полгода он налетал на нем двести с лишним часов в небе над родиной Сервантеса, провел шестнадцать боев, сбил десять самолетов фалангистов. А один из них, вообще, таранил в ночном небе над Валенсией.

За это и за многое другое командира эскадрильи 'чатос' Евгения Степанова представили к званию Героя Советского Союза. И если бы он просто погиб в том своем последнем бою, то наверняка им стал бы…

Дело было в том, что полтора года назад, в январе тридцать восьмого, над местечком Охос-Негрос он был сбит, но не погиб, а попал в плен.

Но сначала ему удалось завалить еще один 'Фиат'. И тут его достала зенитка. Были перебиты тросы управления, поврежден двигатель. Он выбросился с парашютом над территорией, занятой противником, во время приземления сильно ударился о скалу и в бессознательном состоянии был подобран патрулем мятежников.

Следующие полгода он провел в тюрьмах – в Сарагосе, Саламанке, Сан-Себастьяне. В течение месяца его держали в одиночной камере, по нескольку дней не давали пищи, жестоко избивали, трижды выводили на расстрел…

В конце концов, республиканское правительство сумело обменять его через Международный Красный Крест на пленного немецкого пилота и отправить в Советский Союз.

В июле тридцать восьмого, после нескольких кошмарных месяцев во вражеских застенках, на судне, шедшем через Францию и Бельгию, исхудавший и поседевший старший лейтенант Степанов вернулся в Ленинград. Он был назначен инструктором по технике пилотирования в одну из частей ВВС Ленинградского военного округа.

Увы, после возвращения на Родину ему вручили лишь тот орден, которым он был награжден еще в ноябре тридцать седьмого за участие в атаке авиабазы Гарапинильос около Сарагосы. Они сожгли тогда сорок вражеских самолетов на земле. Отомстили как надо за сгоревших в бою под Фуэнтес-де-Эбро советских танкистов! Кровь за кровь!

ЦИК СССР всех участников налета наградил орденами Красного Знамени. А Толяна Серова испанское правительство наградило еще и именными золотыми часами с надписью: 'За отвагу и доблесть!'.

Конечно, советские добровольцы воевали не за ордена. Но, все равно, глядя на своих товарищей, майоров и полковников, у которых их было по два – по три, и, понимая, что он заслужил не меньше, Евгению иногда приходилось проглатывать застревающий в горле комок. А, впрочем, время все расставит по местам…

Зато ему все-таки поверили и дали эскадрилью.

Здесь, в Монголии, 'бисы' показали, что больше не пригодны к воздушным схваткам, хотя еще год-другой назад годились. Но, такая уж судьба у истребителей. Сначала он самый современный и совершенный, потом – ничего особенного, а потом – летающий гроб…

Теперь для И-15бис оставалась доступной лишь одна боевая задача – штурмовка наземных частей противника. С этим он еще справлялся. Если не считать того, что брал всего две небольших бомбы, не имел пушек и никакой защиты от ружейно-пулеметного и зенитного огня, кроме перкаля. А его и пальцем можно проткнуть…

Конечно, прицельность вражеского огня не велика. Зато плотность самая, что ни на есть, подходящая. На своей шкуре испытал.

Степанов с удовольствием пересел бы со своего старого боевого друга 'чато' на более скоростную и лучше вооруженную 'моску', но командованию было виднее. И он гонял свою эскадрилью, до изнеможения отрабатывая не только штурмовку, но и маневренный воздушный бой, потому что тогда, в случае атаки истребителей противника, у его ребят еще оставался какой-то шанс продержаться, пока примчатся 'ишаки' и отобьют их у врага.

Большинство самолетов, второй авиадивизии Квантунской армии, базировалось на аэродромах Хайлар и Чанчунь. Первый из них находился в ста пятидесяти, а второй – почти в шестистах километрах от района боевых действий. Правда, около двадцати истребителей временной оперативной авиагруппы стояли на передовых позициях у Ганьчжура, примерно в сорока километрах от линии боевого соприкосновения, но теперь, когда в районе боев советскому командованию удалось сосредоточить более трехсот самолетов, в том числе сотню истребителей И-16, шестьдесят И-15бис и сто тридцать пять бомбардировщиков СБ, это было не в счет.

Из Чанчуня японские части быстро отреагировать на внезапное обострение ситуации не могли. Для их переброски на фронт вместе с наземными службами требовались, по крайней мере, сутки. Но после майских побед японцы чувствовали себя очень уверенно и полагали, что опасаться советских самолетов не зачем. Сколько бы их ни было…