Инго Шульце

Simple Storys

Роман из жизни восточногерманской провинции

Глава 1 – Зевс

Время они выбрали не самое подходящее. Пять дней на автобусе: Венеция, Флоренция, Ассизи. Для меня все это звучало как «Гонолулу». Я спросила Мартина и Пита, как им вообще взбрело в голову такое, и откуда возьмутся деньги, и как они это себе представляют – нелегальное путешествие по случаю двадцатилетия свадьбы.

Я рассчитывала на то, что Эрнст не захочет ехать. Для него последние месяцы были настоящим адом. Мы и в самом деле думали о чем угодно, только не об Италии. Но он молчал. А в середине января спросил, не пора ли заняться приготовлениями, – отъезд намечался на 16 февраля, пятницу, в школьные каникулы, – и как мы с нашими гэдээровскими документами сможем пересечь итальянскую и австрийскую границы. Когда я рассказала ему то, что узнала от детей, – что в Мюнхене, в туристическом бюро, мы получим западногерманские удостоверения личности, вероятно, фальшивые, – самое позднее в тот момент я подумала, что теперь точно конец, с Эрнстом Мойрером такое не пройдет. Но он только спросил, понадобятся ли для паспортов наши фотографии. «Да, – отвечала я, – две фотографии, а также даты рождения, данные о росте и цвете глаз – больше от нас ничего не требуется».

Все было как всегда. В темно-зеленый чемодан мы уложили наши вещи, в черно-красную клетчатую сумку – столовые приборы, посуду и провиант: тушенку и рыбные консервы, хлеб, яйца, масло, сыр, соль, перец, сухари, яблоки, апельсины и два термоса с чаем и кофе. Пит отвез нас на машине в Байрёйт. На границе у нас спросили, куда мы собрались, и Пит сказал: за покупками.

Поезд останавливался в каждой захолустной дыре. Кроме снега, освещенных дорог, автомашин и перронов, я почти ничего не видела. Мы сидели среди людей, которые ехали на работу. Только когда Эрнст стал чистить апельсин, я впервые действительно подумала об Италии.

На мюнхенском вокзале он и Эрнст узнали друг друга. Я тогда ничего не поняла. Откуда мне было знать, как он выглядит? Я даже не могла бы назвать его настоящее имя.

Я помню его начиная с Венеции. Как человека среднего роста, с суетливыми движениями и халтурно сделанным стеклянным глазом без век. Он повсюду таскал с собой пухлый путеводитель, держа палец между страницами, и всякий раз, как итальянка Габриэла, наш экскурсовод, что-то объясняла, старался ввернуть что-нибудь от себя. Он был типичным всезнайкой. То и дело отбрасывал назад свои черные с проседью волосы, но они тут же снова падали ему на лоб.

Дворец дожей и колонну со львом я знала по телепередачам. Венецианки – даже моего возраста – носили короткие юбки и изящные, старинного покроя шапочки. Мы же были одеты слишком тепло.

Чтобы не зависеть от обстоятельств, мы каждый день брали с собой сумку с парой консервных банок, хлебом и яблоками. По вечерам ели у себя в номере. Мы с Эрнстом разговаривали не особенно много, но все же больше, чем в последние месяцы. «Unagondola,perfavore!»[1] – крикнул он однажды утром, когда умывался. Эрнсту, похоже, Италия нравилась. Один раз он даже схватил мою руку и крепко ее пожал.

О нем Эрнст не упоминал ни словом. До самого конца. Только во Флоренции, когда мы ждали, пока все спустятся с колокольни, вдруг спросил: «А где же наш альпинист?» Я не обратила внимания на эти слова или подумала, что, видимо, им двоим недавно представился случай побеседовать – Эрнст ведь всегда спускался к завтраку раньше меня. Он сказал еще что-то о том, как можно подтягиваться на дверной раме. Раньше, в Падуе, «альпинист» упорно просил, чтобы мы остановились, – ему, видите ли, захотелось осмотреть какую-то часовенку или арену, не предусмотренную программой. Я обернулась, чтобы взглянуть на него, – он сидел в самом дальнем конце автобуса. Его ничем нельзя было сбить с толку, он смотрел прямо перед собой, сквозь лобовое стекло, как будто мы все присутствовали здесь лишь для того, чтобы доставить этого барина куда ему надо. Может, я несправедлива к нему, может, если бы не позднейший спектакль, он бы вообще не остался в моей памяти, может, я даже путаю последовательность событий, но я ничего не придумываю.

Вы должны попытаться представить себе это. Внезапно ты оказываешься в Италии, имея при себе западногерманский паспорт. В моем значилось: Урсула и Эрнст Бодо, место жительства – Штраубинг. Фамилии я забыла. Ты попадаешь на другой конец мира и удивляешься, что, в точности как дома, по-прежнему ешь и пьешь и переставляешь ноги, будто случившееся – в порядке вещей. Когда я чистила зубы и смотрелась в зеркало, тот факт, что я нахожусь в Италии, казался еще более невероятным.

Прежде чем выехать из Флоренции в направлении Ассизи – а это был наш последний день, – автобус остановился на парковочной площадке, с которой открывался вид на город. Небо затянули тучи. Эрнст купил тарелку с профилем Данте и подарил ее мне – к годовщине свадьбы.

Потом мы поехали сквозь дождь, и постепенно туман так сгустился, что я, не видя ничего, кроме разделительной полосы на дороге, задремала.

Когда Эрнст разбудил меня, наши уже выходили из автобуса. Мы стояли около заправочной станции. Обнаружилась какая-то неполадка с мотором или с выхлопной трубой. Снег падал на зонтики, и автобусы ехали с зажженными фарами – погода была самая что ни на есть аварийная. Наш водитель искал телефонный автомат. Я и сейчас помню, как он размахивал руками. Габриэла сообщила нам, что придется подождать аварийную службу. И предложила пока посмотреть Перуджу с ее достопримечательностями.

Мы взяли свои пальто и гуськом потрусили к старому городу, Габриэла и «альпинист» – впереди. Он злился и настаивал, чтобы мы потом все-таки доехали до Ассизи; этот город, если верить его словам, при хорошей погоде запросто можно было бы отсюда увидеть. «До него же рукой подать», – повторял он снова и снова. А между тем нам еще здорово повезло, что мы не застряли где-нибудь в чистом поле, прямо посреди автобана или шоссе.

На тротуаре лежал снег. Художественный музей и церкви были закрыты на обеденный перерыв. Габриэла обвела нас вокруг Фонтана Маджоре, сказала несколько слов о ратуше и соборе, который казался гигантским, потому что верх его терялся в тумане. Мол, уже более 500 лет его фасад остается необлицованным; на что одна женщина из Плауэна заметила, что в сравнении с такими сроками реконструкции ГДР выглядит не так уж плохо. Она постоянно отпускала подобные шуточки. Эрнст на них не реагировал. Просто пропускал мимо ушей.

На рыночной площади туристическая группа разбрелась по разным кафе. Наше называлось «Виктория».

До того мы потратились только на дантевскую тарелку да на пару чашечек кофе. Поэтому напоследок решили заказать себе какую-нибудь еду. Кельнер в длинном белом фартуке сновал между немногими столиками, которые теперь вдруг все разом оказались занятыми. То и дело он как бы замирал на бегу и наклонялся всей верхней частью туловища к позвавшему его посетителю. Только перед телевизором, ожидая, когда придет к финишу очередной лыжник, он на время становился глухим. Вместе с нами за столиком сидели двое мужчин из Дрездена, детский врач и театральный художник, они оба немного понимали по-итальянски и объясняли нам, что написано в меню. Эрнст попытался жестом подозвать кельнера, и я заметила, что он держал палец на строчке «Pizza confunghi».[2]