— Эге-е-ей! — крикнул он на всякий случай.

Ответа на запрос не поступило.

Колотеев сменил диспозицию и осторожно вылез на покатую крышу сарая лицом к фронту. На далекую еще воду ложились и исчезали отсветы прожектора. И тут школа тайной войны, которую он только что клял, сгодилась юноше. Он почему-то успокоился, спустился вниз по лесенке. Разделся, повесил одежду на эту лестницу и выкупался в дворовом бассейне. Хандру смыло.

Через час его должен сменить генерал Жучков. Агент вознамерился одеться и снова занять пост наблюдения, но одежды не нашел. И не успел удивиться, как услышал молодой южнорусский говорок:

— Слышь, дядько! Покушать у тебя нэмае?

Это был Грицько — друг Анжелики и недруг Чугуновского, который, проводив ее, решил выкрасть альбомы марок самостоятельно. Он пробрался две ночи назад в знакомый сарай, но присутствие людей в доме, дождь, сырость, холод и голод сковали его. Он бы и убежал — а куда тут убежишь, если ты не рыба! Грицько мог бы прикинуться пострадавшим местным парубком, но это не приходило ему в голову. Не зря говорят, что на воре шапка горит. Он крепко сдерживался, чтоб не взвыть от такого карцера. Он уже и к Богу:

— Господи! Другие-то вон что! А я что? Так. Мелочь. Ты уж, Господи, пощади меня, других тебе, Всесильному, грешников мало? Каюсь, Господи! Ведь пощадил же ты разбойника…

И вот Господь прислал сюда этого любителя ночного бассейна. Грицю даже показалось, что он уверовал в москальского Бога. Он в сильных чувствах пообещал Господу самую большую свечу по окончании дела. Правда, не понимая — что за прок Господу в этих свечах? Что-то вроде акциза, что ли?

— Руки в гору, дядько!

Колотеева, которому становилось холодно мгновение назад, бросило в жар. Он спросил угрюмо:

— Ты кто? Верни, бинть, оружие!

— Та найщо тоби, дядечко? Ты ж в мэнэ давно на кукане… Схотив бы — вбыв бы!

«Точно мне снилось! Украина воюет против России!..» — мелькнуло в мыслях агента, и он спросил:

— Ну?

— Шо ну? Каральку загну! Йисты хочу… Три дня в цей риге ховаюсь… Одежку вот твою сухэньку знайшов да надив, слава Богу!

— Так иди в дом. Скажи, бинть, Колотеев велел накормить. А пистолет мне верни!

— Ни-и, дядечко! Лохив нэма! Отыди от пэрэлаза, кажу, ну? И швыдко — харей к стинке! Швыдче!

Колотеев отошел и встал. Он слышал, как хохол заключил дверь на замок, что висел за хоботок в щеколде, звук тихих шагов вдоль стены сарая. Не одеваясь, кинулся к лестнице с намерением, осмотревшись, спуститься через крышу. Но услышал звук выстрела и удар грузного тела о стену с внешней стороны. Он слышал, как тело, мгновение назад принадлежавшее его обидчику, сползло по стене и глухо ударилось об отмостку.

Вот и поторгуйся с Господом Богом.

«Наши кокнули или снайпер?» — подумал он. Нашел в темноте сарая лом, вставил в небольшой зазор между дверью и косяком, отжал дверь так, что клацнули выдираемые гвозди. Дверь поддалась.

Тогда голый, замерзающий агент отошел в глубину сарая, чтобы с разбега наддать дверь плечом, но вспомнил о неугомонном снайпере. Внутренний диалог его был примерно таков:

«Вот и пригодится дымовая шашка… Зажгу дымовую шашку!»

«Чем ты ее зажжешь? Зажигалка в одежде. Сигнальный фонарик там же, сигареты — все в одежде. Одежда на трупе. Труп на улице… Скоро пойдет Жучков — и будет два трупа — снайпер не пропустит».

«Кричи! В доме услышат!»

«А что кричать? Это какую надо глотку иметь! Ну, закричу. Ну, не расслышат… Ну, высунутся уточнить: чего я кричу? И — привет, господа апостолы Петр и Павел?»

Он приседал, припрыгивал на месте, обнимал себя руками, как начинающий мим. Холод мешал думать, однако агент догадался найти в темноте мокрую одежду незнакомца, а в карманчике брюк — зажигалку. Покрутил колесико непослушными пальцами. И диалог продолжился:

«Ну? Съел? Здесь ведь электрозапал или запал-спичка! А запалы-спичка — тоже в кармане куртки, а куртка все там же… Выкинь чужую зажигалку!»

«Как бы не так!»

Он догадался осмотреть сарай и нашел в одном из углов старый ватник, а под плотницким верстаком — гвозди и почти пустую канистру с бензином. Колотеев становился похож на Робинзона. Надергал ваты из тюфяка, скрутил и пропитал ничтожными каплями бензина этот жгут. Потом снял с кастрюли крышку, гвоздем пробурил защитный слой фольги. Боясь взрыва, продырявил выходы для дыма и вставил запал в главное отверстие. Теперь пригодилась и зажигалка.

Все еще боясь взрыва после такой кустарщины, Колотеев выждал секунд десять и, в расчете, что шашка разгорелась, швырнул двухкилограммовую кастрюлю за угол сарая. До дома было метров тридцать, а облако дыма из такой скороварки покрывает четверть гектара. Этого должно было хватить при дожде и полном безветрии.

Примерно через минуту он почувствовал плотный запах нафталина — сработало…

50

Помолившийся, завернутый в теплые лохмотья Морисита Нацукава сидел у камелька на раскладном стульчике. Он с зачарованной улыбкой глядел на огонь буржуйки. В землянке Родиной Любы светились лампада под божницей и керосиновая лампа на столе, за которым, вместе с паром от картошки, вилась неспешная беседа между полковником Тарасом и самой насельницей скита.

— У нас уже и отбирать, сына, нечего… — говорила старая Люба полковнику.— Семь колен — семь перемен, а нам — редька триха, редька ломтиха, редька с квасом, редька с маслом, редька в кусочках, редька в брусочках да и редька целиком…

Тут же в небольшом пригоне дремали на шестке куры, жевала нескончаемую жвачку белая коза, уважительно глядя на поданное к столу молоко. Шимпанзе мучительно бездействовал без службы и ходил по жилищу, заглядывая с вопросом во все видящие его глаза. Он мучительно гримасничал, слушая, как Игнатий Сопрыкин дает японцу урок русского языка.

— Л-л-л… Вот так язык делай: л-л-л… Ну? Л-л-л… Эль-эль-эль! — тихо учил японца Игнатий.

— Р-р-р! — старался Морисита Нацукава, чудом спасшийся от гибели, но не от Игнатия. — Рь-эрь-эрь!

— Ну, епонский бог! Ты че такой-то?

— Епонский бог нет! Есть Иисус Христос!

— Да? Вот молодца! Ты язык,— он постучал пальцем по своему языку, — делай вот так! Не к небу… Ну? Л-л-л! Пликуси клепко зубами и делзы — ну? Тепель пой: ла-ла-ла-ла-а-а!

Морисите, как ребенку, интересней было не учиться, а слушать разговор взрослых.

— Значит, вы считаете, что это никакой не всемирный потоп, матушка? — спросил полковник.

— Говорил Господь, что второго потопа не будет. Значит, так тому и быть, сынок. Господь всему начальник.

Тарас покачал головой, утверждая этим согласие со своими соображениями, и спросил снова:

— Тогда что же это, матушка?

— Вразумление Божие…

— Здесь теперь версына брагодати и мира!.. — ввернул во взрослый разговор Морисита.

И взрослые отнеслись к этому весьма снисходительно. Русские всегда великодушно заблуждались в отношении иноземцев, относясь к ним, как к несмышленышам.

— Здесь… — ткнул пальцем в накат землянки Морисита.

— Почему? — по привычке выказывать свою пролетарскую любознательность спросил бывший заочник комвуза Игнатий, облизываясь на играющую в отблесках пламени огненную воду в фигуристом сосуде. — Здесь что — Арарат?

— Здесь пр-р-раведник! — снова указательный палец Мориситы Нацукавы возделся к накату землянки, а лицо просветлело в торжественной печали.

Игнатий заскромничал:

— Ну какой уж из меня праведник! Старался жить по справедливости — да. Но и не без греха — нет… Выпить любил…

— Она — праведник! — и Морисита, роняя лохмотья, на коленях пополз к Любе Родиной, по ходу осеняя лоб крестом. — «Возьми, — говорир Господь, — камень сей, как знак брагодати в твою пустыню дря памяти и возвессения веры твоея!»

Посрамленный Игнатий ерничал:

— Брагода-а-ати! Браги ему, видите ли, дати, подати… Учишь его, учишь — все без толку…