Я не преодолел и трети пути, как услышал щелкающий звук затвора и почти одновременно почувствовал, как холодная сталь уперлась мне в шею.

– Руки за голову, – произнес голос не очень отчетливо.

Я сделал то, что мне приказали. Пистолет, прижатый к моему уху, казался достаточно тяжелым, чтобы быть 45-го калибра. Подходящая игрушка, чтобы избавить меня от половины черепа. Я вздрогнул, когда дуло уткнулось между моей челюстью и яремной веной.

– Дернись только, и станешь помоями для свиней на завтра, – сказал невидимый мне человек, шлепая по моим карманам и вытаскивая оттуда револьвер.

– Ты знаешь, что герр Небе меня ждет? – попытался я завести разговор.

– Не знаю никакого герра Небе, – хрипло возразил неизвестный, будто его язык не шевелился как следует. Мне, естественно, не хотелось поворачиваться и убеждаться в этом.

– Да, правильно, он ведь изменил фамилию.

Я изо всех сил старался вспомнить новую фамилию Небе и тем временем почувствовал, как человек за моей спиной отошел на несколько шагов.

– Теперь иди направо, – приказал он мне. – По направлению к деревьям. И смотри не наступи ненароком на шнурки и не споткнись обо что-нибудь.

Он, казалось, был большим, не слишком умным и говорил по-немецки с каким-то странным акцентом: похоже на прусский, но не очень, пожалуй, больше на старый прусский, на котором говорил мой дед; почти так же, я слышал, говорили по-немецки в Польше.

– Послушай, ты совершаешь ошибку. Почему бы тебе не спросить твоего босса? Меня зовут Бернхард Гюнтер. Сегодня утром в десять часов будет собрание, и я должен присутствовать на нем.

– Еще и восьми нет, – проворчал мой конвоир. – Почему же ты явился так рано? И почему не вошел в парадную дверь, как обычные посетители, а пробирался по полям да еще рыскал в пристройках?

– Я пришел раньше потому, что у меня в Берлине пара винных магазинов, – соврал я. – Вот и решил осмотреть поместье.

– Ты осматривал профессионально, как шпион. – Он идиотски захихикал. – А у меня приказ пристреливать шпионов на месте.

– Подожди минутку. – Я повернулся и почувствовал, как он ударил меня пистолетом, словно дубинкой. Падая, я успел увидеть высокого мужчину с бритой головой и какой-то перекошенной челюстью. Он схватил меня за загривок и поднял на ноги, и я удивился, почему мне никогда не приходило в голову зашить в эту часть пальто лезвие бритвы. Миновав деревья, мы спустились по склону к площадке, где стояло несколько здоровенных мусорных ящиков. Через крышу маленькой кирпичной хижины поднимался дымок, источая тошнотворный запах. Здесь они сжигали мусор. Рядом с несколькими мешками, в которых, кажется, был цемент, лежал на кирпичах лист ржавого железа. Человек приказал отодвинуть его.

Теперь я понял: он латыш, огромный, глупый латыш, и если он работает на Артура Небе, то, возможно, был в латвийском подразделении СС, обслуживающем польские лагеря смерти, скажем Освенцим. Латыши слыли отъявленными антисемитами в то самое время, как Моше Мендельсон был одним из любимых сыновей Германии.

Я оттащил железный лист, прикрывавший нечто вроде старого водостока или помойной ямы. Вонь стояла ужасающая. В этот момент я снова увидел кота. Он появился между двумя бумажными мешками с надписью «Окись кальция», которые находились рядом с ямой, и презрительно мяукнул, как будто говоря: «Я предупреждал тебя, что кое-кто караулит во дворе, но ты не захотел меня слушать». Едкий запах извести поднимался из ямы, и от него у меня по коже забегали мурашки. «Ты прав, – мяукнул кот, словно герой произведений Эдгара По, – окись кальция – это дешевая щелочь для обработки кислой почвы. Вполне уместная штука на винограднике. Но она также называется негашеной известью и является очень эффективным соединением для ускорения разложения человеческого тела».

Я с ужасом осознавал, что латыш и в самом деле собирается убить меня, а я тем временем старался определить, что у него за акцент, точно какой-нибудь ученый филолог, и вспомнить химические формулы, которые учил в школе.

В этот момент я впервые хорошенько его разглядел: высокий и дородный, как цирковая лошадь, но прежде всего в глаза бросалось его лицо. Вся правая сторона была изуродована, как будто он держал за щекой изрядную порцию жевательного табака; правый широко открытый глаз выглядел так, будто был сделан из стекла. Он, возможно, мог бы поцеловать мочку собственного уха. Ему, наверное, и приходилось делать это самому, так как человек с таким лицом, скорее всего, был начисто лишен чьей-либо привязанности.

– Становись на колени около ямы, – прорычал он, как неандерталец, которому не хватает парочки жизненно важных хромосом.

– Неужели ты убьешь старого товарища? – сказал я, отчаянно пытаясь вспомнить новую фамилию Небе или хотя бы один из латвийских полков. Звать на помощь я побоялся, так как знал: в случае чего, он пристрелит меня без малейшего колебания.

– Это ты – старый товарищ? – Он без особого видимого затруднения усмехнулся.

– Оберштурмфюрер в Первом латвийском, – сказал я с малоубедительной беззаботностью.

Латыш плюнул в кусты и тупо уставился на меня своим выпученным глазом. Пистолет, большой автоматический кольт вороненой стали, по-прежнему глядел мне прямо в грудь.

– Первый латвийский, да? Да ты же говоришь не как латыш.

– Я пруссак, – сказал я. – Наша семья жила в Риге. Мой отец работал на верфи в Данциге и женился на русской. – Для пущей убедительности я сказал несколько слов на русском, хотя и не помнил, была ли Рига больше немецко– или русскоговорящая.

Его глаза сузились, причем один гораздо больше другого.

– И в каком же году был создан Первый латвийский?

Я с трудом сглотнул и стал вспоминать. Кот подбадривающе мяукнул. Рассудив, что создание латвийских эсэсовских полков должно было следовать за операцией «Барбаросса», осуществленной в 41-м, я сказал:

– В сорок втором.

Он ужасно ухмыльнулся и покачал головой с медленным садизмом.

– В сорок третьем, – сказал он, приближаясь на пару шагов. – Это было в сорок третьем. Теперь становись на колени, или я тебе кишки выпущу.

Я медленно опустился на колени возле края ямы, чувствуя через, ткань брюк, как влажна земля. Я повидал достаточно эсэсовских убийств, чтобы понять, что он задумал: выстрел в затылок, мое тело падает прямехонько в готовую могилу, сверху бросается несколько лопат извести. Он обошел меня, сделав большой круг. Кот уселся понаблюдать, аккуратно обернув вокруг лап хвост. Я закрыл глаза и стал ждать.

– Райнис, – позвал чей-то голос. Прошло несколько секунд, но я не осмеливался посмотреть назад, дабы убедиться, что спасен.

– Все в порядке, Берни, можешь встать. – Я с шумом выдохнул свой страх. Неуверенно, с дрожащими коленками, поднялся с земли возле края ямы и повернулся, чтобы увидеть Артура Небе, стоящего в нескольких метрах от урода латыша. К моему раздражению, он усмехался.

– Рад, что тебя это так повеселило, доктор Франкенштейн, – сказал я. – Твой чертов монстр чуть меня не убил.

– А о чем вообще ты думал, Берни? – сказал Небе. – Райнис только лишь выполнял свою работу.

Латыш кивнул угрюмо и убрал свой кольт в кобуру.

– Этот тип подглядывал, – сказал он мрачно, – и я его поймал.

Я пожал плечами:

– Утро чудесное. Я захотел осмотреть Гринциг и как раз восхищался твоим поместьем, когда этот Лом Чейни сунул мне пистолет в ухо.

Латыш достал мой револьвер из кармана куртки и передал его Небе.

– У него была пушка, герр Нольде.

– Собрался немного пострелять, так, Берни?

– В наши дни не мешает быть осторожным.

– Рад, что ты так думаешь, – сказал Небе. – Тогда мне не придется извиняться. – Он взвесил на руке мое оружие, а потом убрал его в карман. – Тем не менее, если не возражаешь, я его пока подержу у себя. Некоторые наши друзья нервничают из-за пистолетов. Напомни мне, чтобы я тебе его вернул, когда будешь уходить. – Он повернулся к латышу: – Все в порядке, Райнис. Ты прекрасно справился со своей работой. Пойди позавтракай.