Я оглядел комнату, она была в страшном беспорядке, но при этом казалось, что из вещей ничего не пропало. На буфете – пустые ящики валялись на полу – стояла безукоризненно чистая серебряная подставка для блюд, а вдоль стен аккуратными стопками лежали картины, написанные маслом. Здесь, несомненно, побывали не обыкновенные грабители, а те, кто искал то, что им нужно.

– Вот как... А вы знаете, чья это квартира?

– Я полагал, что господина фон Грайса.

Ринакер покачал своей огромной, размером с ведро, головой.

– Он бывал здесь только изредка. А сама квартира принадлежит Герману Герингу. Но об этом почти никто не знает. Почти никто.

Он закурил сам и бросил пачку сигарет мне. Я тоже закурил, испытывая к великану чувство благодарности. Правда, тут я заметил, что руки у меня трясутся.

– Итак, во-первых, – продолжал Ринакер, – как вы узнали этот адрес? Во-вторых, зачем это вам вдруг понадобился фон Грайс? Может быть, вы ищете то, что искали люди, которые побывали здесь первыми? Наконец, еще один вопрос: где же, интересно, находится сам фон Грайс? То ли он прячется неизвестно где, то ли его похитили. А может статься, его уже нет в живых. По крайней мере, я этого не знаю. Обыск в этой квартире мы произвели неделю назад. Сегодня я решил заглянуть сюда, чтобы еще раз убедиться в том, что я в прошлый раз ничего не пропустил, и тут появляетесь вы. – Он глубоко затянулся. В его ручище – большой кусок окорока – сигарета выглядела как щепочка. – Я только сегодня и занялся этим делом вплотную. И теперь, пожалуй, готов выслушать вас.

Я сел и подтянул галстук.

– Мне еще надо во всем этом разобраться. – Я попытался поправить совершенно промокший воротник. – Мой друг из Алекса сказал, что полиция об этой квартире ничего не знает, и вот я прихожу сюда и застаю вас. Это наводит меня на мысль, что вам или тому, на кого вы работаете, хотелось бы, чтобы именно так все и думали. Вам необходимо найти фон Грайса или по крайней мере заполучить в свои руки то, из-за чего весь сыр-бор разгорелся, раньше, чем это сделает полиция. И это не серебро и не картины, поскольку все эти ценности остались на месте.

– Продолжайте.

– Если это квартира Геринга, значит, вы – человек Геринга. Геринг, конечно, не собирается доставлять удовольствие Гиммлеру, которому в свое время он вынужден был передать руководство полицией и Гестапо. Так что Герингу меньше всего хочется, чтобы люди Гиммлера сунули нос в это дело.

– А вы ничего не перепутали? Не забыли, что я из Гестапо?

– Конечно, Ринакер, ко мне можно подойти сзади и ударить по голове, но из этого не следует, что голова у меня глупая. Мы ведь оба знаем, что друзья в Гестапо у Геринга остались. Да это и неудивительно, он стоял у истоков организации.

– А знаете, вы, наверное, неплохой детектив.

– Мой клиент, так же как и ваш, не горит особым желанием привлечь полицию к участию в этом деле. А это означает, что я могу быть с вами откровенным. Моего клиента интересует картина – это масло, – которая у него пропала. Но поскольку приобрел он ее не совсем легально, то, как вы понимаете, в такой ситуации лучше будет обойтись без полиции.

Ринакер молчал, и потому я продолжил:

– Несколько недель назад эту картину украли у него из дома. И тогда он обратился ко мне. Я встречался с разными дилерами и выяснил, что Герман Геринг – большой знаток искусства, что в Каринхалле у него коллекция старых мастеров и не все эти работы попали в коллекцию законным путем. Я слышал, что у него есть доверенное лицо, господин фон Грайс, который по его поручению приобретает произведения искусства. Поэтому я решил прийти сюда и попытаться с ним на эту тему поговорить. Кто знает, может быть, картина, которую я ищу, недавно висела на этой стене.

– Все может быть, – ответил Ринакер. – Пока будем считать, что я вам верю. А чья картина и что на ней изображено?

– Это картина Рубенса. – Моя находчивость удивляла меня самого. – Две обнаженные женщины на берегу реки. Называется «Купальщицы» или что-то в этом роде. У меня в офисе ее фотография.

– А кто ваш клиент?

– Боюсь, что этого я вам сообщить не могу.

Ринакер медленно сжал пальцы в кулак.

– Надеюсь, что это сможет вас переубедить.

Я пожал плечами.

– И все равно я вам не назову его имя. Не из благородства и не потому, что мне дорога репутация моего клиента – все это чепуха. Дело в том, что мне обещан очень серьезный гонорар. У меня появился шанс стать по-настоящему богатым, и если эта история обойдется мне в несколько синяков и сломанных ребер, я уж как-нибудь перетерплю.

– Хорошо, – сказал Ринакер, – можете просмотреть картины, но если вы обнаружите здесь то, что ищете, я должен буду говорить со своим начальством.

Я встал, нетвердой походкой подошел к стене и стал просматривать картины. Хотя знатоком живописи я себя не числю, но все-таки способен отличить настоящее от ремесленной поделки. Надо сказать, что большинство картин в квартире Геринга имело прямое отношение к подлинному искусству. К моему, великому облегчению, среди них не нашлось картины с обнаженными женщинами, и я был избавлен от необходимости рассуждать на тему «Рубенс это или не Рубенс?».

– Ее здесь нет, – наконец заявил я. – Но тем не менее хочу поблагодарить вас за то, что вы позволили мне осмотреть эти картины.

Ринакер кивнул.

В коридоре я нашел свою шляпу и водрузил ее на голову, которая раскалывалась от боли.

На прощание Ринакер предложил:

– Если понадобится, вы можете меня найти в отделении на Шарлоттенштрассе. На углу Францозишештрассе.

– Знаю это отделение. Как раз над рестораном Лутера и Вегнера. Я не ошибаюсь? – Ринакер кивнул. – Ну, и конечно, если я что-нибудь узнаю, тут же вам сообщу.

– Непременно, – прорычал он и выпустил меня на лестницу.

Вернувшись на Александрплац, я обнаружил в своей приемной посетительницу.

Она была довольно высокого роста и хорошо сложена. Костюм из черной ткани четко обрисовывал ее впечатляющие формы, выпуклости и впадины, по очертаниям напоминавшие испанскую гитару. Короткая узкая юбка плотно обтягивала изящные ягодицы, а жакет с завышенной линией талии подчеркивал большую грудь. На ее блестящих черных волосах красовалась черная шляпка с загнутыми полями, а в руках она держала сумочку из черной ткани с белой ручкой и пряжкой, а также книгу, которую отложила, увидев, что я вхожу в приемную. Голубые глаза и выразительно подкрашенные губы действовали синхронно и с обезоруживающим дружелюбием.

– Господин Гюнтер, как я догадываюсь. – Я молча кивнул. – Меня зовут Инга Лоренц. Я подруга Эдуарда Мюллера. Из «Берлинер моргенпост».

Мы обменялись рукопожатиями, и я пригласил ее в свой кабинет.

– Заходите и устраивайтесь поудобнее.

Она огляделась и принюхалась. В комнате все еще стоял запах, каким, наверное, пропитан только фартук бармена.

– Прошу прощения, у меня тут случилась одна неприятность.

Я распахнул окно, а когда обернулся, увидел, что она стоит рядом.

– Впечатляющее зрелище.

– Да, вид отсюда неплохой.

– Берлин, Александрплац. Вы читали роман Дёблина?

– У меня почти нет времени для чтения. Да к тому же сейчас и не выходит почти ничего стоящего.

– Это запрещенная книга, – заметила она. – Но, поскольку сейчас она снова появилась в магазинах, советую вам ее прочитать.

– Я вас не понимаю, – сказал я.

– А вы не обратили внимания? В магазинах продаются книги, которые совсем недавно запрещали. По случаю Олимпийских игр. Чтобы туристы считали, что никаких репрессий, о которых у них там пишут, здесь нет. Конечно, все это исчезнет сразу же, как только Олимпиада закончится, но прочитать их следует хотя бы потому, что они запрещены.

– Спасибо за совет, буду это иметь в виду.

– У вас есть сигареты?

Щелчком я открыл серебряную коробку, стоявшую на столе, и, придерживая за крышку, протянул ей.

Она взяла сигарету и прикурила от моей спички.