— Придет, — заверил я Ольвина, и тут истекло время, отпущенное нам на разговор. Умертвия снова были на расстоянии руки, и все давили, все пытались прижать нас друг к другу и размазать, как ломоть мармелада в черством сандвиче. Кровь из порезов и царапин размазывалась по лицу, мешая смотреть, шея и поясница гудели от бесконечных уклонений. Мой кинжал накрепко застрял в ребрах какого-то бедолаги, я вооружился ржавым молотом на длинной ручке, упущенном умертвием — кузнецом, которому Ольвин в несколько ударов отрубил голову, так что она висела на одних сосудах и коже.

А помощь пришла. Хотя и не та, о которой спрашивал Ольвин, не такая основательная. Просто со двора пробилась к нам часть резервного отряда: щитники и замковое ополчение. Был с ними и Старший Равли, спасибо ему, его меч спас меня, когда мой устрашающий молот рассыпался в ржавую труху при ударе о чей-то костистый таз.

Расшвыривая врагов, резервный отряд сомкнутым строем прошел по всему периметру стены. Но там, откуда они уходили, вскоре снова все наводнялось равно готовыми убивать и обрести покой умертвиями.

В какой-то момент я бросил взгляд на небо и поразился тому, что закат еще не наступил. В глазах у меня давно потемнело, да и тело настаивало на том, что с начала боя прошел не один час. Каково же нам будет к утру? Мысли о том, что оно может не наступить, я не допускал.

Первым предвестником того, что что-то меняется, стал гул и сильнейшее давление в ушах. Будто нырнул в озеро на такую глубину, где сковывающий холод и илистая тьма. А затем порыв ветра вжал мне голову в плечи так, что шея хрустнула. И это была полнейшая ерунда, по сравнению с тем, что произошло с умертвиями. Их расшвыряло по всей стене, тела их рвало и корежило, кости обнажались и крошились. Ни один из тех, кто уже влез на стену или даже просто касался замка, не уцелел.

Пораженный я метнулся сперва к бойнице, а после свесился во двор, и там-то и обнаружил разгадку нашего чудесного спасения.

Четверо эльфийских колдунов стояли кругом, обнявшись, прижавшись голова к голове. Их шатало, живые посохи скрючились, пожухли, вялыми огуречными плетями легли на плечи хозяев. Вряд ли стоит ожидать от них теперь новых чудес. Но кто потребует этого от них после того, что они уже сделали?

Будь атакующие людьми, в их рядах царило бы смятение. Жуткая кончина нескольких сотен товарищей не оставила бы никого из живых равнодушным. А мертвым — все равно. Те умертвия, которые еще сохраняли подвижность, начали новый штурм. А мы не смогли отказать себе в минуте отдыха, ведь скорость, с которой умертвия окажутся на стене, была нам теперь известна.

Сев прямо на спину мертвеца — единственное, что от него осталось, это плотный торс — я искал глазами Ольвина. Вокруг легкораненые помогали спуститься во двор раненым тяжело, а те, в чьей помощи никто не нуждался, просто сидели, как и я, разминая натруженные руки и переговариваясь с соседями. Ольвин подошел в сопровождении раненого в ногу эльфа, опиравшегося о локоть моего друга.

— Он вот говорит, ихние колдуны еще не то могут! Мол, всех покрошат, а наше дело — дать им подумать, да заклятья пошептать.

Взглянув в лицо эльфу, я понял, что он выдает желаемое за действительное и даже старается убедить в этом самого себя.

— Я бы не рассчитывал, — не желая поддерживать иллюзии, я покачал головой.

— И зря, — осклабясь, заявил Ольвин. — Колдовство такая штука — поди, угадай, чего они взаправду могут.

Втайне надеясь, что он прав, я поднялся на ноги и шагнул к бойнице. Пока мы отдыхали, мальчишки натаскали стрел, а лично Мелкий, то ли сам догадался, то ли ему Равли подсказал, притащил нам с Ольвином по узкому топору на рябиновом топорище.

Новый штурм ничем не отличался от старого, не считая того, что мертвых эльфов уже не было, и нам дольше удавалось препятствовать проникновению умертвий на нашу сторону стены. Дольше, однако, не бесконечно. Там кто-то поскользнулся на осклизлом камне, здесь — замешкался, и вот умертвия, пользуясь прорехами в обороне, снова прорвались.

Рог прогудел дважды, а затем издал тонкий всхлипывающий звук. Отступление! Сбиваясь по двое-трое, тесными группами, мы пробивались к лестницам и отступали со стены. Но на последних ступенях вместе с щитниками и ополченцами мы держали оборону, не пропуская умертвий ниже.

Зачем все это, нам солдатам никто не объяснял, да вскоре мы сами все поняли. Отступавшие последними, бойцы котельной команды, раздобывшие во время передышки сколько-то смолы и масла, разлили их, но не выплеснули за стену на атакующих, а опрокинули котлы прямо себе под ноги. Смола и масло растеклись по стене и котловые подожгли их, а сами спрыгнули во двор на подвинутые по приказу эрла к самой стене копны сена.

Пламени, охватившему стену, было далеко по эффективности до эльфийского заклинания. Но оно сделало свое дело. Пусть медленно, но умертвия сгорали или вываливались с наружной либо внутренней стороны стены. Тех, кто падал во двор, тут же закалывали копьями.

Едва пламя угасло, мы ринулись вверх, разя тех из мертвецов, что перетерпели жар. Снова стена наша.

И тут мы, рассчитывавшие на новую передышку, увидели то, что окончательно подкосило надежду. Крылатый несся на нас во всей своей мощи, и некому было остановить его, ведь колдуны все также в полу-беспамятстве сидели во дворе и их посохи не обрели еще прежней упругости.

Да мы подняли луки и выстрелили. Но это не остановило его. Завывая в нелепом, но жутком веселье, он пикировал как будто прямо на меня. Не в силах избавиться от этого ощущения, я поднял топор и, покачиваясь из стороны в сторону, ждал. Топором крайне неудобно бить вверх, но хоть какой-то урон я причиню, хотя бы рассеку его мерзкий рот, сделаю из двух губ четыре.

Глаза в глаза мы все сближались и, хотя двигался только он, нас словно стягивало вместе, как бусины на низке. И чем пристальнее я смотрел в это пышущее ненавистью и предвкушением лицо, тем больше во мне крепло узнавание его обладателя, хотя ни одной из черт этого лица я, совершенно точно, никогда прежде не видел.

Растянутые мгновенья начали сжиматься, топор пошел вверх навстречу раззявленому рту. Бамс! Сочный, какой-то мясной звук.

Подобное тому, что произошло, я увидел лишь неисчислимые годы спустя. Майский жук, врезавшийся с разгона в стекло и сползающий по нему — вот на что это было похоже. Только жук огромен, человекоподобен и страшен, а вместо стекла лимонно-желтая пленка, окружившая вдруг замок. А источник ее — эльфийский мальчик колдун, короткий посох которого восстановился раньше, чем у стариков. Стоя посреди двора, мальчик держал посох крепко сжатыми руками над головой, как ручку зонта при сильном ветре. Остальные трое магов стояли у него за спиной и выставленными ладонями подпирали своего юного собрата, которого клонила назад непонятная непосвященным в магические таинства сила.

— Солнечный щит, — сообщил мне тот самый эльф, который обещал, что колдуны еще покажут, на что способны. — Пока горит хоть один луч солнца, щит не прорвать ни живому, ни мертвому.

Эльф внезапно расхохотался.

— Колдуны сделали свое, теперь вы держите солнце на небе! Умеете? — он прямо заходился от смеха, тряся головой и весь дрожа. Ольвин подошел и, нажав эльфу на плечи, усадил его и дал глотнуть воды.

— Я думал они спокойные.

— Обычные, — беседовать об эмоциональности эльфов я был не готов как-то, мне в голову не приходило об этом думать.

Я и сейчас не стал думать об этом. Глядя на горизонт, я гадал, сколько осталось до окончательной темноты. О том же думал и эрл Векс. Появившимся временем он распорядился самым разумным образом: раненым помогли, погибших унесли, боезапас пополнили. А теперь молча ждали, когда начнется бой, отдыхали и озирались. Посреди двора появилась маленькая акбаллиста, которую достали из дальнего угла цейхгауза. Не пользовались ей лет сто и, судя по выражению лиц тех, кто перетягивал сейчас на ней веревки, она равно могла, как выстрелить, так и сломаться при выстреле, покалечив ее расчет. Или же сломаться при взведении.