Изменить стиль страницы

– Именно это я и хочу выяснить, – сказал я. Но жена Ханке, сидевшая на заднем сиденье, уже знала ответ на этот вопрос.

– Неужели вам не ясно, кто стоит за этим убийством? – спросила она. – Моя дочь была примерным членом Союза немецких девушек, на уроках расовой теории ее называли идеальным примером истинной арийки. Она хорошо знала гимн «Хорст Вессел» и читала наизусть целые страницы из великой книги фюрера. Так кто же мог убить ее, девственницу, как не евреи? Кто, кроме евреев, мог сделать с ней такое?

Господин Ханке повернулся и взял жену за руку.

– Мы пока еще ничего не знаем. Силке, дорогая, – сказал он. – Правда, комиссар?

– Я думаю, что это маловероятно, – ответил я.

– Вот видишь, Силке? Комиссар не верит в то, что ее убили евреи, и я тоже не верю.

– А я говорю вам, что уверена в этом, – прошипела она. – Вы оба ошибаетесь. Это очевидно так же, как и то, что длинный нос – это нос еврея. Кто же еще, кроме евреев? Вы что, не понимаете? Это же совершенно очевидно!

«Когда находят тело со следами ритуального убийства, обвинение выдвигается немедленно, так делается во всем мире. И это обвинение выдвигается только против евреев», – вспомнились мне слова из статьи в еженедельнике «Штюрмер», который лежал, свернутый, у меня в кармане, и, слушая фрау Ханке, я неожиданно подумал, что она права, но права в том, во что бы никогда не согласилась поверить.

Глава 11

Четверг, 22 сентября

Раздался свисток, поезд дернулся и начал медленно отъезжать от перрона Ангальтского вокзала. Наше шестичасовое путешествие в Нюрнберг началось. Корш, с которым мы вдвоем ехали в купе, с головой ушел в газету.

Вдруг он громко чертыхнулся.

– Вы только послушайте, что здесь пишут! «Советский министр иностранных дел Максим Литвинов объявил с трибуны Лиги Наций в Женеве, что его правительство намерено выполнить свои обязательства по существующему с Чехословакией договору и что оно одновременно предоставит военную помощь Франции». О Боже, нам достанется, если на нас нападут сразу с двух сторон.

Я промычал нечто нечленораздельное. В то, что французы организуют настоящую оппозицию Гитлеру, верилось еще меньше, чем в соблюдение ими «сухого закона». Литвинов очень хорошо продумал свое заявление. Никто не хотел войны. Никто, кроме Гитлера. Этого сифилитика Гитлера.

Мои мысли вернулись к встрече с фрау Калау фон Хофе в прошлый вторник в Институте Геринга.

* * *

– Я принес ваши книги, – сообщил я. – Особенно интересной оказалась книга профессора Берга.

– Рада, что она вам понравилась, – произнесла фрау фон Хофе. – А что вы скажете о Бодлере?

– Он мне тоже понравился, по-моему, его стихи – о современно! Германии. Особенно цикл «Хандра».

– Наверное, вы уже созрели для Ницше, – сказала она, откинувшись на спинку стула.

Мы разговаривали в светлом, со вкусом обставленном кабинете, окна которого выходили прямо на зоопарк. Мне казалось, что я даже слышу крики обезьян, доносящиеся оттуда.

Калау фон Хофе продолжала улыбаться. Она выглядела лучше, чем была в моих воспоминаниях. Взяв фотографию, одиноко стоявшую на столе, я стал разглядывать ее – красивый мужчина и два маленьких мальчика.

– Ваша семья?

– Да.

– Вы, наверное, очень счастливый человек, – сказал я и поставил фотографию на место. – Ницше... – продолжал я, чтобы сменить тему разговора. – Я ничего о нем не знаю. Видите ли, я мало читаю. Мне трудно выкроить для этого время. Но в свое время я прочитал те страницы в «Майн кампф», где говорится о венерических болезнях. И заметьте, после этого чтения мне пришлось подпереть окно в ванной кирпичом, чтобы оно не захлопнулось.

Она засмеялась.

– Тем не менее вы, вероятно, правы.

Она хотела что-то сказать, но я поднял руку:

– Знаю, знаю, не говорите ничего. Вы мне рассказали только о том, что написано в замечательной книге нашего фюрера. Не вдаваясь в психотерапевтический анализ самого писателя.

– Правильно.

Я сел и посмотрел ей в глаза.

– Но такое возможно?

– О да, конечно.

Я протянул ей страницу из «Штюрмера».

Она спокойно посмотрела на меня, затем открыла коробку с сигаретами. Я взял одну и, чиркнув спичкой, дал прикурить ей, затем прикурил сам.

– Вы спрашиваете меня об этом по долгу службы, официально? – поинтересовалась она.

– Нет, конечно нет.

– Тогда могу сказать, что это возможно. К тому же должна заметить: «Штюрмер» – произведение не одной, а нескольких психопатических личностей. Эти так называемые передовицы или иллюстрации Фино – одному Богу известно, какое влияние оказывает на людей такая мерзость!

– А вы не могли бы немного порассуждать. На тему о влиянии, я имею в виду.

Она поджала свои красивые губы.

– Его очень трудно оценить, – сказала она, помолчав немного. – Конечно, если люди со слабой психикой будут регулярно поглощать информацию такого рода, она может повлиять на них.

– Повлиять до такой степени, что человек может решиться на убийство?

– Нет, – сказала она. – Я так не думаю. Из нормального человека она не сделает убийцу. Но если человек к этому предрасположен, то вполне возможно, что публикуемая информация и рисунки к ней могут подтолкнуть его к убийству. Вы же сами прочитали в книге Берга: «Кюртен утверждал, что описание самого непристойного вида преступления оказало на него совершенно определенное влияние».

Она закинула ногу на ногу. Услышав шуршание ее шелковых чулок, я мысленно представил себе ее ноги, стянутые подвязками, и чуть выше кружевное великолепие, которое должно было там быть. Мышцы моего живота напряглись. Продолжая вести серьезный разговор, я представил себе, как просовываю руку под ее юбку и как она раздевается передо мной. Так где же все-таки начинается испорченность?

– Понимаю, – сказал я. – А что вы как профессионал думаете о человеке, который опубликовал подобную писанину? Я имею в виду Юлиуса Штрейхера.

– Такая ненависть почти всегда является результатом сильной психической неустойчивости. – Она помолчала несколько мгновений. – Могу я вам рассказать кое-что по секрету?

– Конечно.

– Вы знаете, что Матиас Геринг, директор нашего института, – кузен Премьер-министра?

– Да.

– Штрейхер написал много ядовитой чепухи о медицине как о еврейской науке, и о психотерапии в частности. Будущее психического здоровья в нашей стране оказалось под угрозой. Следовательно, у доктора Геринга есть много причин убрать Штрейхера, он даже подготовил по приказу Премьер-министра его психологическую характеристику. Я уверена, что могу гарантировать участие нашего института в любом расследовании, касающемся Штрейхера. – Я задумчиво кивнул. – Вы подозреваете Штрейхера?

– Честно?

– Конечно.

– Если честно, то не знаю Пока давайте скажем так: я им заинтересовался.

– Хотите, я попрошу доктора Геринга помочь вам?

Я покачал головой.

– Нет. Не сейчас. Но спасибо за предложение. Я буду помнить о нем. – Я встал и направился к двери. – Бьюсь об заклад, что вы, вероятно, очень высокого мнения о Премьер-министре, поскольку он покровительствует вашему институту. Я прав?

– Он хорошо к нам относится, это правда. И я сомневаюсь, что наш институт мог бы существовать, если бы не его поддержка. Естественно, мы о нем высокого мнения.

– Пожалуйста, не думайте, что я в чем-то вас обвиняю, вовсе нет. Но неужели вам никогда не приходило в голову, что ваш благодетель с такой же легкостью может пойти и навалить кучу дерьма в чужом огороде, как Штрейхер – в вашем? Вы никогда об этом не задумывались? Меня поражает, в какой грязи мы живем. И еще долго будем вляпываться подошвами своих ботинок в дерьмо, пока кто-нибудь не догадается отловить всех бродячих собак и поместить их в питомник. – Я дотронулся до края своей шляпы. – Подумайте об этом.

* * *

Корш рассеянно крутил свои усы, продолжая читать газету. Я подумал: не потому ли он отрастил их, чтобы выглядеть более мужественным, совсем как другие отращивают себе бороды вовсе не оттого, что им не нравится бриться – борода требует не меньше ухода, – просто им кажется, с бородой их наконец-то начнут принимать всерьез. Но усы Корша, как два штриха, нанесенные карандашом для бровей, только подчеркивали хитрое выражение его лица. Они делали его похожим на сводника, что совершенно не соответствовало характеру этого человека, который, как я успел заметить за те неполные две недели, что мы работали вместе, был крепким и надежным.