Автор проекта и художник - семнадцатилетний саратовский юноша Олег Антонов прислал свой проект на конкурс московского кружка "Парящий полет" в 1923 году. Кружковцам понравился этот проект.

 В тридцатые годы мне приходилось "кипеть", "вариться" в одном котле с Антоновым. На планерных слетах в Коктебеле вступали в строй его новые планеры. И руки планеристов тянулись к ним, чтобы в тишине неба крикнуть навстречу ветру: "Ну и планер, черт возьми! Молодец, Олег, угадал и на этот раз".

 В чем же секрет успеха?

 Ответ был прост: конструктор строил планер, чтобы самому летать на нем. Он и сейчас постоянно тоскует о полетах и при всяком удобном случае рвется в воздух. Только там можно понять свое творение, подчинить его себе, найти во что бы то ни стало желанную каждому парителю "трубу" и, если повезет, подняться на тысячи метров и парить.

 "Один в вышине!"  Нет, не один. Тень метнулась по кабине... Гриф! Грифа разбирает любопытство; он летит в нескольких метрах и заглядывает к тебе в кабину, изогнув словно ощипанную шею. Что ему нужно?

 Из хрупкого, уходящего вперед на конус обтекателя торчит голова пилота с обветренной загорелой физиономией и облупленным носом. На голове юнгштурмовский картуз козырьком назад. Все остальное спрятано в обтекателе... "А если грифу захочется попробовать голову на вкус?"

 По сторонам свои крылья - они раскинулись довольно широко. С каждой стороны их держит пара деревянных, гладко обструганных подкосов. Подкосы не шире обычной лыжи. Но они хорошо рассчитаны, прочны, надежны. На учебном "Упаре" Антонова летали без парашюта. Прочный, надежный и простой летательный аппарат за 1520 рублей (около трехсот рублей по современному курсу), и к нему совсем бесплатно энергия ветра... Товарищ, учись летать!..

 За Антоновым надо поспевать - такая у него привычка, он почти всегда бегом, но без суматохи, как-то незаметно.

 Быстро пройдя в кабинет, сразу накинул халат. Сказал нам:

 - Взгляните пока на старых знакомых, я скоро... - с улыбкой показал глазами на стеклянный шкаф. В кабинет стали входить люди, тоже в белых халатах. Светло вокруг: белые шторы, светлые стены, свет дневной, на столе белый пластик и люди в белом: вроде консилиума врачей.

 Я подошел к стеклянному шкафу у стены. Здесь вся авиация, созданная Антоновым. Тут же модели его планеров конца двадцатых годов, рекордный первенец "Город Ленина".

 Кстати, о нем. Я вспомнил сухонького, морщинистого, в потертой кожанке, в стареньком шлеме пилота Иоста. Он крепко дерзнул тогда, в тридцатом, на седьмом слете: попытался обогнуть Карадаг со стороны моря, чтобы пробраться к Ялте. Он парил над отвесными скалами, но где-то его швырнуло потоком вниз. Да так, что уж больше он не смог подняться - пришлось сесть в море. Волны выбросили планер на скалы... Иосту удалось взобраться на одну из них. В десяти километрах от Коктебеля его, как Робинзона, спасали моряки.

 В шкафу за стеклом - множество планеров. Рядом с ними модели лайнеров даже здесь, в шкафу, кажутся громадами. Но вот что удивительно и бросается в глаза: планерам тридцать пять лет, а контуры их как будто в нашем времени. Рядом с новыми лайнерами планеры не выглядят архаично.

 Диву даешься, если в руки попадает теперь пожелтевший снимок, где на фоне Карадага видишь летающие аппараты с очертаниями современных самолетов. Невольно ищешь дату... Поразительно: ведь это было в то время, когда большая авиация еще "донашивала форму" первой мировой войны - стойки, расчалки, громоздкие шасси и прочие необтекаемые предметы.

 Когда я вспоминаю, что творилось в небе Коктебеля в тридцатые годы, мне хочется спросить себя: "Уж не легенда ли это?"

 Да, именно здесь, над голубой долиной, учились летать первые тонкие свободнонесущие крылья. И не только. Над Узун-Сыртом уже тогда парили "бесхвостки" разных видов: "летающие крылья", "треугольники", "параболы", "тандем"... Несущие поверхности многих планеров были тонки и гибки. Уже тогда смело применялись целиком поворотные стабилизаторы, кили, интерцептеры, нашедшие место в самолетах только в пятидесятые годы.

 Там же, в воздухе Коктебеля, нередко выполнялись сложные эксперименты из области акробатических полетов, буксировки, радиосвязи.

 В тридцать третьем году мне, например, пришлось столкнуться с так называемым реверсом элеронов. В полете я разогнал большую скорость, и далее с планером стало происходить совершенно непонятное: на мои попытки исправить крен действием элеронов (специальных рулей на концах крыльев) крен еще более зловеще возрастал. Только отклонением руля поворотов кое-как удавалось заставить аппарат выходить из крена, но он тут же заваливался в другую сторону и "сыпался" на скалы. До сих пор неприятно вспоминать этот кошмарный полет, удивляюсь, как мне удалось в конце концов благополучно приземлиться. Оказывается, в полете от большой скорости элероны планера потеряли свою конструктивную жесткость, и далее при моих действиях они выкручивались произвольно, сами по себе.

 Совершенно удивительный и неповторимый по смелости эксперимент был произведен в коктебельском небе по заданию техкома слета, при участии ученых ЦАГИ. Планер "Рот Фронт-2" Олега Константиновича Антонова, можно сказать, был отдан на заклание науке: его решили испытать на флаттер крыла с преднамеренным доведением до разрушения в полете. Я прекрасно знаю Сергея Анохина, и то, что он пошел на этот подвиг с улыбкой, меня не удивляет. Но меня терзает другой вопрос: "Как решился на этот эксперимент техком слета?"

 Время шло, и мне не удавалось найти вразумительный психологический ответ. Наконец, уже сравнительно недавно, я спросил об этом Леонида Григорьевича Минова. Именно он был тогда, в тридцать четвертом году, начальником того самого X слета, когда производился этот опыт.

 Вполне понятное беспокойство Минова усугублялось еще и тем, что кандидатура Анохина была одобрена им же. Он верил в этого бесстрашного парня с завидным хладнокровием, удивительной выдержкой и быстротой реакции. Но ведь никто не мог сказать, сможет ли Анохин благополучно выбраться из планера, процесс разрушения которого невозможно предугадать. А если и выпрыгнет, не накроют ли его падающие обломки?

 Стараясь укротить волнение, Минов прильнул тогда к биноклю и следил, как Сергей на буксире за самолетом набирает высоту. Они стояли возле ангара вместе с комиссаром слета Володей Праховым - инструктором ЦК ВЛКСМ - и начальником штаба Андреем Митрофановичем Розановым. Высота была набрана, планер отцепился. Самолет с левым разворотом пошел на снижение. А дальше все увидели страшную картину. Пройдя некоторое время по прямой, планер перешел на крутое снижение. Угол все увеличивался. Еще несколько мгновений, и от планера что-то отделилось... Еще миг, и планер, словно от взрыва, разлетелся на куски.

 Среди обломков Леонид Григорьевич искал Сережу. И увидел его. Он падал к земле, а над ним трепетал и вращался купол парашюта...

 - Все! Конец! - глухо сказал Минов Прахову, опустил бинокль. Но в тот же момент где-то вверху раздался характерный хлопок парашюта...

 - Молодец!.. Молодчина!.. - вне себя от радости все вскочили в "газик" и помчались в долину, куда парашют нес испытателя. Туда, к пашне, вместе с планеристами бежал и Олег Константинович Антонов.

 О благополучном завершении эксперимента Минов доложил Роберту Петровичу Эйдеману - председателю ЦС Осоавиахима - телеграммой. А несколько позже у них произошел такой разговор.

 - В случае гибели Анохина, - сказал Эйдеман Минову, - вы рисковали попасть под суд.

 - Почему, Роберт Петрович?

 - Да потому, что на такой эксперимент надо было получить санкцию из Москвы.

 - Чью санкцию, Роберт Петрович?

 - Ну, хотя бы мою.

 Именно к такому ответу Минов и клонил свои "наивные" вопросы.

 - Ваше разрешение не могло снять с меня ответственность, - сказал он, - все равно судили бы меня, а не вас.