Минов помедлил: "Может быть, он прав? Страшному гнету нужна разрядка!"

 Они еще не знали, в чем там дело, но были уверены: только нелепая случайность!

 - Решайте, Леонид Григорьевич... Я верю, и вы верите... Парашют не виноват!

 - Что ж, давайте, Яша!

 Через десять минут Яков Давыдович уже спокойно спускался под белым куполом и видел сквозь отверстие над головой очень синее южное небо. Вниз он не смотрел.

 На похоронах погибшего оба стояли в почетном карауле. Уже было известно: пружина вытяжного парашюта, пока Журавлев падал спиной, попала ему сзади под шлем.

 Нелепейшая случайность!

 Основной купол стал выходить, завернув вершину. Потом пружинка разорвала шлем... но было уже поздно. Парашют закрутился в жгут.

 Они слышали, как рыдала женщина. Сквозь ее рыдания прорывались проклятия извергам, что отняли у нее мужа.

 Кошмарное было настроение.

 Вечером Минов долго бродил один по пляжу.

 "Нужно прыгнуть с парашютом... Журавлева! - твердо решил он. - Завтра же я это сделаю. Нужно объяснить так, чтобы все знали, и публика тоже: парашют нужно реабилитировать!"

 Утром Яков, как только узнал, заторопился:

 - Леонид Григорьевич, дайте мне прыгнуть. Вы не должны рисковать... Вы...

 - Оставьте, Мошковский, - резко оборвал Минов. - Это обязан сделать я, и только я!

 Мошковский смолк. Впервые он услышал от учителя такое обращение.

 На другой день утром к Минову обратился командир части Борис Юнгмейстер:

 - Леонид Григорьевич, вы напрасно обижаете Мошковского. Он тоже вправе на этот прыжок.

 Подошел комиссар и тоже стал защищать Мошковского.

 - Да что вы... в конце концов! - вскипел Минов. - Здесь я ответственный руководитель демонстрации парашютов, и позвольте!.. Решать буду сам!

 Юнгмейстер немного погодя опять заговорил:

 - А что, если решить по справедливости: потянуть жребий? Никому не обидно... А? - и уставился на Минова.

 Минов выругался про себя, чувствуя, что скамейку выбивают из-под ног.

 - Ладно, давайте жребий... Черт с вами!

 Юнгмейстер вытащил коробок спичек.

 - С головкой - прыгать, - сказал он. - Вот две, - и спрятал спички за спиной.

 - Какую?

 - Левую, - не думая, ответил Минов.

 - На, получай! - ответил Юнгмейстер, и Минов увидел белый обломок.

 - Итак, по чести: прыгает Мошковский, - добавил комиссар с улыбкой.

 - Ладно, - недовольно щелкнул каблуками Минов и вышел.

 На этот прыжок он повез Мошковского сам.

 Надевая парашют Журавлева, Яков успел "ввернуть" про попа и осужденного. Оба тащились к месту казни в гнусную погоду, и вот батюшка решил как-то утешить того, чьи часы были уже сочтены: "Тебе, сын мой, только в один конец, а мне еще придется возвращаться! Бр-р!"

 - Слушайте, Яша, оставьте ваши анекдоты хоть сейчас. Поймите, не до смеха.

 - Есть, товарищ командир! - вытянулся Мошковский.

 Как ни верил Минов в парашюты, а все же ему было крепко не по себе. Он волновался и не хотел, чтобы это заметил Яков. Мошковский тоже был очень возбужден. Он рано вылез на крыло и прятал голову за козырек пустой кабины.

 Минов смотрел направо, вниз через борт, рассчитывая прыжок. Яков сам увидел, что пора. Глянул в глаза Минову. Тот поднял очки и пошевелил губами: "Ступайте, дорогой!"

 Яков повалился, разворачиваясь лицом к земле.

 Тут же у него из-за спины словно выстрелил белый жгут и вспыхнул перламутром раскрытой раковины.

 У Минова выдуло слезы.

 Он закрыл глаза очками и закрутил машину в радостную спираль, сопровождая парашютиста до земли.

 Так и прочертил глубоким креном вокруг него.

 Мошковский вскочил на ноги, помахал рукой. Шелк недвижно распластался рядом.

 Когда Минов подрулил, Яшку уже качали. Он барахтался, что-то кричал.

 Комиссар тут же стал записывать - прыгать захотели почти все летчики части.

 За обедом только и разговоров было, что о прыжке Мошковского на злополучном парашюте. Когда подали второе, Юнгмейстер вдруг сказал:

 - Не могу больше, Леонид... Должен сказать тебе: спички те были обе без головок.

 Минов бросил вилку и нож.

 - То есть как это прикажете понять? - резко сказал вставая.

 - Так и понимай... Это у тебя, Леня, необыкновенный друг. Мошковский нам с комиссаром не давал шагу ступить: умолял, требовал дать прыгнуть именно ему. Убеждал, что мы не смеем рисковать Миновым!..

 Должно быть, в тридцать пятом году Мошковский заехал в Коктебель, на Узун-Сырт.

 В чудный августовский день на очередном планерном слете дул несильный, ровный ветер. Над южным склоном, что вечно любуется видом на Карадаг, гуськом парили молчаливые планеры...

 Здесь Яша впервые познакомился с одним из них.

 Еще перед обедом Мошковский появился на старте: оживленный, с шуткой, как добряк с кисетом: "Угощайтесь!.. Самосадик свой... Полноте, сколько угодно!"

 - Яша, не хотите ли испробовать парение? - предложил начальник слета. - В вас не больше ста?

 - Меня душит смех... Будто не знаете, что во мне семьдесят!.. Давайте, где ваш планер?

 На старт подтащили учебный паритель. С кабины сняли фанерный футляр-обтекатель. Яше представилась сиротливая балка. На ней ручка управления, педали торчат поперек, чашка фанерного сиденья.

 Минов пригласил:

 - Садитесь, Яша, вы еще можете полюбить планеризм, - сам расправлял привязные ремни.

 Мошковский сел, не моргнув глазом. Попробовал управление, рассматривая свои ноги на педалях. Впереди воздух. Более рельефно сапоги не представлялись ему еще ни в одной кабине.

 - Мне как-то неловко, - изобразил он на лице смущение, - накиньте что-нибудь...

 Надвинули обтекатель. Мошковский сказал Минову:

 - Первый раз без парашюта... Ой, чему вы меня учили?..

 Планеристы побежали под гору, становясь на амортизатор.

 Минов наклонился, сам инструктировал пилота. Из-под склона мы видели крыло, перед ним лицо Яши и плечи.

 Через минуту раздалась команда:

 - Старт!.. - И планер взлетел.

 Это был самый короткий полет Яши Мошковского. Может быть, здесь сказалась его недооценка безмоторного летания.

 Он слишком поторопился, набирая высоту.

 Мы видели, как планер почти застыл на месте. Потом Яша сделал попытку развернуться вдоль склона, и планер, потеряв окончательно скорость, повалился на крыло.

 Когда нос аппарата стал зловеще опускаться, все оцепенели.

 Планер крутанул нечто похожее на полувиток штопора или спирали и рухнул на склон.

 Как говорят, раздался характерный треск. Кто был на старте, стремглав бросились к планеру.

 Яша не получил даже заметных ссадин. В этом смысле все кончилось очень удачно.

 Несколько смущенный, он тут же уехал. Говорили, что был проездом из дома отдыха. Заскочил в гости к Минову.

 Справедливости ради хочу заметить, что это далеко не единственный случай, когда опытный летчик не справился с первого раза с парением. Такой же срыв там же, на южном склоне Узун-Сырта, пережил, например, известный полярный летчик Сырокваша. И тоже не скрыл от нас смущенной обиды на планер.

 К счастью, заразительны не только дурные примеры. И в данном случае не обошлось, как мне кажется, без благотворного влияния Юры Станкевича. Юра мог зажечь многих.

 Станкевича давно нет - он погиб 14 февраля 1942 года, незабвенной памяти летчик-испытатель и талантливый инженер. О нем я уже рассказывал.

 Николай Адамович очень немного поработал с Юрой бок о бок - меньше года. Николай пришел к нам в институт за месяц до войны "дубль-новичком": в одном кармане диплом МАИ, в другом - справка о полетах в аэроклубе.

 Я увидел его впервые в летной комнате. Он стоял у окна и с кем-то разговаривал. Бросилось в глаза уменье слушать. Он смотрел на собеседника чуть расширенными глазами. Черная шевелюра, запрятанная где-то восторженность да худое, будто плохо кормленное тело - вот примерно и все.