– А что удивительного? Второе может стоить столько, сколько за него готовы заплатить.
– От кого-то я это уже слышал. Не то от босса корпорации «Даймлер», не то от Коко Шанель. Может, еще от Додика Аль Файеда. К несчастью, я с ними незнаком, мне их слова передали.
– По-моему, ты не в настроении. Ничего, что я на «ты»?
– Нет, все прекрасно, милая Анжелика. Отличный вечер, обворожительная девушка напротив, приятная музыка, урчание фонтанчика. Рыбки вверх плавниками курсируют. Все так романтично. Все так уютно и заманчиво.
– Да… Именно заманчиво. И романтично тоже. Только вот мебель они могли бы поменять. Стулья жутко неудобные.
Вот это подарочек. Такая же капризная сука, как и принцесса на горошине. Но к чему она это говорит? Думает, что я побегу к распорядителю и буду требовать срочно заменить мебель? Или желание держать меня в постоянном тонусе? Так я это проходил. Джазовые экзерсисы самоучек жутко нервировали.
– А устрицы немного горьковаты, – она скривила личико в притворной гримасе.
– И водка почему-то не сладкая. Вкусная, но сахара не доложили, – на этих словах я опрокинул рюмку и скорчил гримасу отвращения.
– Ты всегда такой злой?
– С чего ты взяла про злость? Третьего дня я, рискуя жизнью, затушил горящие почтовые ящики. Прожег новый свитер. Вчера купил бродяге литр водки и блок дорогих сигарет. Теперь он мой фанат, дежурит в подъезде. Сегодня утром пропустил на «зебре» брюхатую малолетку. Крикнула, что если родится сын, назовет в честь меня и даже сподобится впрыснуть мое отчество.
– Ёрничаешь?
– Перечисляю список добрых дел.
– Ну не сердись. Ты принимаешь мои капризы слишком близко к сердцу. Я знаю, что немного избалована, – сказано было с интонациями пятиклассницы. – А о тебе практически ничего не знаю.
– Я в разводе.
– Ты мне говорил об этом по телефону.
– У меня есть дочка.
– И это я знаю.
– Жена баюкает ее песней Булановой «Не зови ты Мишку папой, не тяни его за лапу». По ночам дочка просыпается и зовет меня ором. Я в это время тоже просыпаюсь и вою на Луну. Даже когда ее не видно. Шерстью обрастаю…
– Если ты не прекратишь, я встану и уйду.
Я прекратил. Хотя, если честно, мне хотелось, чтобы она ушла. Чтобы ушла, поймала такси и растворилась. «В Москву, в Москву, в Москву…» Там хек по двести девяносто баксов за порцию. Там именные бутики, о существовании которых не знают модельеры, чьими именами они названы. Там сумасшедший ритм, большие деньги и вечный фестиваль массового психоза. И эта девушка просто создана для жизни в таком городе. В этом златоглавом, белокаменном, первопрестольном, психоделическом мегаполисе.
Анжелу неожиданно потянуло на географию:
– Ты был в Италии, Миша?
– Был. Кажется, три раза.
– Тебе понравилось?
– Очень. Особенно в Венеции. Песни гондольеров, дешевое вино, острая кухня. И люди особенные. Темпераментные, добродушные, никуда не спешат. Вот эстонки тоже никуда не спешат, но они злые и фригидные. Я женщин имел в виду.
– А при чем здесь эстонки?
– Для поддержания разговора. Но в Италии мне нравится больше, чем в Эстонии.
– И мне в Италии нравится. У меня там подруга близкая живет.
– Консуматоршей трудится или замуж удачно вышла? Впрочем, это одно и то же, – я снова начал ее доводить.
– Миш, ну зачем ты так? Ее муж – известный в Неаполе бизнесмен. Очень уважаемый человек в городе. Они любят друг друга.
– Угу. Твое здоровье, – я выпил. – Знаем-с. А перед сном она то ли радуется, то ли жалеет, что он появился на свет в начале тридцатых… С ровесниками века легче. Там идет счет на часы. Она гладит его седую волосатую грудь и роняет слезы на простыню черного атласа. Вместе с его безжизненными седыми волосами.
– Ты жутко вредный! Он старше ее всего на двадцать три года. Очень интересный мужчина и совсем не седой.
– Значит, лысый или красится. И что значит «старше всего на двадцать три года»? Он ей вполне годится в папы. Я, допустим, начал в четырнадцать. Говорят, что-то жутко похожее на меня бегает по одному из районов нашего хмурого, как ты сказала, города.
– Я последний раз предупреждаю. Или ты меняешь стиль общения, или я еду к тете Наде.
Конечно, я был не против того, чтобы она резво мотанула к тете Наде. Но мне захотелось ее банально попользовать. И я изменил стиль общения. Переступил через разлагающийся труп своей опостылевшей всем души. Шаг дался тяжело. Я мечтал о доброй, милой и ласковой девушке. Я планировал короткий отрезок своей жизни. И что я получил? Бесспорно, красива, но не по годам стервозна. Хотя, наверное, у стервозности нет возраста. У моих друзей растет дочка. Ей всего четыре года. Зовут как собаку – Шейла. В ней все задатки профессиональной стервы. «Мороженое соленое, игрушка не мягкая, няня сука». В четыре года она называет няню сукой! Да… Вы когда-нибудь видели соленое мороженое? Один раз эта мини-стерва сказала: «Бьять, я укоелась». Ее мама тут же принялась костерить няню. Маленькая четырехлетняя гадина. Ей всё прощают, ей всё дозволено, и каприз – ее норма. Из-за этой вредной малявки я перестал ходить к своим друзьям в гости. Пока мы сидели за разговорами в зале, она натолкала винограда в носы моих дорогих туфель и вылила в них полбутылки сиропа. Все смеялись, Шейла чуть не порвала рот от хохота. Мне было обидно.
От вина Анжелика потеплела. Когда мы вышли на улицу, она сама взяла меня под руку. Тыкала пальцем в звездное небо. Говорила о космосе и Млечном пути. Почему-то вспомнила конфеты «Белка и Стрелка», которые любили ее родители. Расстроилась, когда узнала, что собачки угорели, не долетев до «шарика». Мы пили чай с воздушными эклерами в кофейне «Розамунда». За окошком неуверенно шел дождь. Анжелика восхищалась атмосферой Старого города и хотела, чтобы мы всегда были вместе. Я был против, но не возражал. К полуночи мы добрались до стоянки.
– Миш, у тебя есть дома бар?
– Есть, но пустой. Я себя сознательно ограничиваю. Но по дороге мы что-нибудь купим. Виски, ликер, коньяк?
– А как себя можно ограничивать бессознательно?
– До бессознательного состояния. Только в этом случае ограничений не существует. Так виски, ликер, коньяк?
– Нет. Купи мне бутылочку «Шардонне». Если, конечно, этот сорт будет в ваших магазинах. Я просто обожаю «Шардонне». В Москве это не проблема.
– В Риге может статься не так. Город просто соткан из проблем, в отличие от всевосхищающей Москвы.
Мы заехали в ночной маркет. Убожество поселилось в нем раньше хозяина. Я купил бутылку вина, орешки, несколько не внушающих доверия упаковок конфет.
– «Шардонне» было, милый? – быстро я перекочевал в разряд милых. Стало даже тошно.
– Да, Анжелика. Конечно же, было. Сказали, что последняя бутылка, – я достал из пакета пузырь.
– Фи-и-и… Это же калифорнийский розлив. О, Господи! Это калифорнийский розлив!
Не знал, что господь ведает наполнением бутылок.
– В Калифорнии криво льют?
– Нет, там другое солнце.
– Ну да… Лучи зеленого цвета.
– А ты не купил фруктов… Я буду плакать, если ты не купишь мне фруктов.
Мне захотелось, чтобы она рыдала. Мне хотелось поставить ее под кокосовое дерево и загнать наверх выдрессированную мартышку. Может, удар ореха в темечко выправил бы извилины этой невесты. Я подъехал к заправке и набил пакет бананами, киви и яблоками… Не успели мы тронуться, как она вспомнила, что просто не мыслит своей жизни без минеральной воды «Эвиан». Потом была зубная щетка, непромокаемая шапочка для волос и женский дезодорант. Очутившись в квартире, она тут же нарекла ее холостяцкой берлогой.
– Я хочу переодеться. У тебя нет какого-нибудь халатика?
Халатик был, и причем не один. Но девочка с таким низким стартом могла закатить сцену ревности.
– В ванной – шкафчик. В шкафчике – хоккейные майки. Они длинные и просторные, как халаты. Новые – на нижней полке. Можешь выбрать любую.
Я просто не сомневался, что она выберет майку в крупную сетку. Под черной материей хорошо просматривались белоснежные трусики. Лифчик она сняла. Нежные ступни, красный педикюр на загорелых ножках, аристократические лодыжки, распущенные волосы. Это был вызов. Я забыл, что она стерва. Я хотел ее. Оружие, которое не дает осечек. Тоненькая полоска с кружавчиками. Выпирающие соски, длинные ножки, томный взгляд, гордо вскинутый подбородок. Закинув ногу на ногу, Анжела вальяжно развалилась в кресле напротив меня: «Я восхитительна и желанна. И сейчас я вытяну из тебя все соки».