— Бери, твоя взяла! Царь Дмитрий убит и нет ему подставы. Большую ты затеваешь смуту, и я с тобой.

Болотников протянул руку, но не к печати.

— По рукам, князь! Печать береги для царских указов, а кому царем быть, то всей земле рассудить, а не нам с тобой.

— Хлопко кого шел царем ставить?

— В том и была его погибель, что на Руси хотел без царя обойтись.

Шуйский снарядил князя Юрия Трубецкого идти во главе дворянского ополчения на Путивль. От дворян не скрывали, что посланы разогнать шайки холопов. Велено было казнить каждого десятого, остальных нещадно быть кнутом и отправлять к бывшим хозяевам.

Ополчение — не войско. При каждом дворянине — холопы. В ратных делах не искусны, к порядку в уряженных полках непривычны.

— Вся зараза из Путивля, — поучал Шуйский воеводу. — Гришку Шаховского живым схвати. Это он, да Михалка Молчанов в Серпухове сказку пущали, что с ними царь Дмитрий спасся. Третьим, поди, не жидовин ли толмач с ними спасался?

Отправив Трубецкого, Шуйский рассылал по городам повеления, чтобы собирались ратные люди — служилые, дворяне, дети боярские оборонять Москву от короля Сигизмунда. Не хотел сказать, что оборонять Москву надо от тени царя Дмитрия. Во главе этого войска Шуйский полагал поставить своего брата Дмитрия. Пришлось услышать осуждение из уст невестки:

— Тебе, государь, хан и шведский король, а с ними и Жигмонт король дарят тишину, чтоб ты крамольников усмирил. Не воевод тебе посылать, а самому стать во главе войска, оказать сколь тверда царская рука.                                             

Шуйский помаргивал, глядя на невестку. Хитра — боится, что Дмитрия побьют. Как тогда битого на царство ставить? Невестке пояснил:

— Воротынский и Трубецкой преславные воеводы. Они рассеют воров. Мне о себе озаботиться бы. Годунов опасался моего семени, запрещал плодиться, нарушал Господню заповедь. Ныне моя забота, чтоб царство имело нследника.

— Стар ты, Василий, наследником обзаводиться. Гляди, как бы рога не пригнули голову.

— Стар ли я, тебе есть у кого спросить. Указать?   

— Ведомы мне твои утешительницы. Кто ж из них о государе правду скажет? Великий князь Василий семени не посеял, царство байструку досталось...

Шуйский усимехнулся.

— Буде и байстрюк, так все равно мой, а не чужой!

— С какого лиха  не люб тебе брат, что на байстрюка согласен променять?

— А ты у него, у своего супруга Богом ниспосланного, спроси люб он мне или не люб? Князья суздалькие долго ждали своего часа, чтоб, по справедливости занять московский престол, А как пришел час, не вздымать же брата на брата. В Москве укоренилось: государю наследует сын, а не брат. Царевы братья — замятня в государстве. Не мудри, невестка, а подыскивай мне невесту, чтоб млада и дородна оказалась.

— Погодил бы с невестой, нежданный жених грядет. Не грядет ли ныне тот, что Серпуховым прошел?

— Словеса ты, как узоры нижешь.

— Без словес тварь, со словесами — люди. Для того мне словеса даны, чтоб сказать тебе: задави волка, пока из колка не вышел, а пойдет гулять — большую охоту придется снаряжать.

Шуйский пребывал в утомительных раздумьях. Юрий Трубецкой спешил, полагая, что застигнет в Путивле разрозненные отряды мятежников. Шел, не выставляя дозоры. Сторожа Болотникова встретила передовой полк Трубецкого. Себя не оказав, провожала его обходными лесными тропами. Болотников построил полки на подступах к Кромам. Дорога из леса выходила в поле, поле перегородили пешие полки Болотникова. Казаки на конях пошли в обход Трубецкому, дабы зайти к нему со спины.

Князь Трубецкой вышел со сторжевым полком к полю, и увидев болотнитковцев, остановил коня. Остановилась и сторожа. Трубекой никак не думал, что  в столь строгом строю стоят мятежники, которых представлял себе беспорядочными толпами. Послал вестовщиков, чтоб проведали, что за войско преградило ему дорогу.

Болотников, еще не сведав боевую стойкость своего воинства, не спешил начинать бой. Вестовщиков отпустил, велев объявить Трубецкому, что ведет войско по повелению царя Дмитрия Ивановича и предложил сложить оружие и служить прямо прирожденному государю. О том и грамоту послал, припечатав ее царской печатью.

Трубецкой стал совещаться со своими воеводами, его войско разбежалось. Кто-то прочь убежал, а кто-то переходил служить царю Дмитрию.

Разбрелась незнамо по каким дорогам плотницкая артель,что строгала струги на Ивановском озере. Стронулся с обжитого и плотник Егорка Шапкин. Погрузил свой невеликий скарб на телегу, запряг лошадку и с женой Екатериной отправились они на Дон искать дочь свою Настасью.До Дона, до казачьих станиц в степи не добрались. Перехватили их под Ельцом. Царское войско, что собирал под Ельцом царь Дмитрий для похода на Польшу,  тронулось в обратный путь на Москву   и на замосковные города. Лошадь и телегу у Егорки отняли. Скарб его выкинули, Екатерину ссадили с телеги, а Егорке приказали с подводой идти в Москву под охраной ратников. Екатерина пошла пеши на Дон.

Бежать бы с дороги, да обозную посоху стерегли пуще, чем пленных. Надеялся, что в Москве отпустят, да царева нужда конца-края не не знает.Одни полки уходили из-под Ельца, другие ополчали, чтобы в Елец вести. Посоху собрать стало трудно. Посошные разбегались от царского зова. Егорку и других мужиков, что отлавливали  на дорогах и в деревнях погнали  по царевой нужде в Дмитров.  Пока сходили в Дмитров, Воротынский, а за ним и Трубецкой прибежали просле разгрома в Москву. Царь повелел спешно развести поляков по дальним городам. Егорку нарядили перевозить царского тестя и Марину, царицу московскую. На скрипучих телегах, на мужицких лошадках.

В Москву царская невеста въезжала в золоченой карете, изготовленной немецкими мастерами. Запрягли в нее двенадцать лошадей цугом. На головах у лошадей раскачивались султаны, сбруя сверкала серебром.

Царского тестя и царицу Марину посадили на телегу к Егорке. Везти их усталой лошаденке. Челядь Мнишков рассадили в тесноте в другой телеге. Юрию Мнишку и Марине снихождение, подложили соломы. На сторожбу царского тестя и царицы не поскупились. Шуйский послал их оберегать три сотни верхоконных стрельцов, при четырех приставах.

Егорке не сказано, кого повезет, а его и не очень-то занимало, кого везти, лишь бы на телегу грузили поменьше, лошадь жалко.

Подводу его загнали в ворота при знатном доме. Приставы вывели на крыльцо тучного, коротконогого пана с обвислыми щеками. С ним  бабенка, схожая с осой, так туго у нее перетянута талия. Платьеце на ней, так себе, да и пан пообносился.

— О, Боже! — воскликнул пан, увидев телегу. — Сколь судьба забавляется с человеком!        

Егорка видел, что пану обидно ехать на телеге. А спросить бы, какой леший его в Москву занес? Сидел бы в своей Литве на сытых харчах

Девица, схожая с осой, утешала:

— Не сетуй на судьбу, отец! Извилист ее путь. Господь не оставит нас...

Говорила по русски. Мелькнула у Егорки мысль, что для него говорит.

Марина подошла к лошади, понуро опустившей голову и протянула ей кусок хлеба. Лошадь вдохнула хлебного духа и отвела голову.

— Не кормили ее хлебом, — пояснил Егорка.

— Бедная лошадка. Береги ее, далеко ей нас везти...

Тронулись в путь. Когда Егорка увидел четырех приставов, да насчитал до трехсот верхоконных диву дался, что этакую польскую голытьбу везут с таким бережением.

Солнце припекало. Пыль на дороге клубилась желтым валом, хрустела на зубах. До ночи немногим не дошли до Троицкой обители. Егоркиных ездоков устроили в ямской избе. Остальные кормили комариков у костра. Егорка прибился к костру стрельцов. Стрельцы угостили его похлебкой из общего котла. Егорка поинтересовался:

— С чего бы для пузатого ляха и на осу схожей его дочке такая сторожба?