Изменить стиль страницы

Савинков приводит разговор накануне покушения.

«Приехала Дора Бриллиант. Она долго молчала, глядя прямо перед собой своими черными опечаленными глазами. — Венья-мин! — Что? — Я хотела вот что сказать… Она остановилась, как бы не решаясь окончить фразу. — Я хотела… Я хотела еще раз просить, чтобы мне дали бомбу. — Вам? Бомбу? — Я тоже хочу участвовать в покушении. — Послушаейте, Дора… — Нет, не говорите… Я тоже хочу… Я должна умереть…»*

Длинный ряд подобных примеров заставляет предположить, что вымирание и — в пределе — смерть человечества не есть лишь случайное, внешнее последствие воплощения социалистического идеала, но как тенденция является органической и основной частью социалистической идеологии, более или менее сознательно воспринимается ее последователями и даже вдохновляет их.

Смерть человечества является не только мыслимым результатом торжества социализма — она составляет цель социализма.

Один читатель моей более ранней работы (156), в которой я высказал эту точку зрения на социализм, обратил мое внимание на то, что она уже содержится в «Легенде о Великом Инквизиторе» Достоевского. Правда, непосредственно слова Достоевского относятся к идее католицизма, но он считал социализм развитием католичества, исказившего учение Христа (этот взгляд содержится в его статьях в «Дневнике писателя»). Да и та картина жизни, которую как идеал рисует Великий Инквизитор, поразительно напоминает Платона или Кампанеллу:

«О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся». «Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, невинными плясками».

«И не будет у них никаких тайн от нас. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей — судя по их послушанию, — и они будут нам покоряться с весельем и радостью»**.

И вот как Великий Инквизитор понимает ту конечную цель, ради которой будет построена эта жизнь:

«…Он видит, что надо идти по указаниям умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтобы они как-нибудь не заметили, куда их ведут»

(157, с. 325–327).

§ 6. Заключение

Это парадоксальное явление можно понять только предположив, что идея смерти человечества может быть привлекательна людям, что стремление к самоуничтожению, хотя бы как одна из многих тенденций, играет роль в истории человечества. И такая гипотеза действительно находит много подтверждений, причем в явлениях, играющих существенную роль в духовной жизни человечества, каждое из которых и само, независимо от социализма, естественно приводит к подобному выводу. Сейчас мы приведем некоторые из них.

Те явления, на которые мы хотим обратить внимание, относятся к грандиозному и древнему религиозно-философскому течению: пессимизму или нигилизму. В различных вариантах этих учений либо смерть человечества и гибель вселенной рассматривается как желательная цель мирового процесса; либо — основной сущностью мира объявляется Ничто, а целью ставится постижение всего сущего как его отражения. В. Соловьев, посвятивший понятию пессимизма статью (109, т. X, с. 254–258), выделяет безусловный пессимизм, который соответствует интересующему нас течению. Его первое полное выражение содержится в буддизме. В той же статье Соловьев характеризует буддизм как учение о «четырех благородных истинах»:

«1) существование есть мучение,

2) причина его есть безмысленное хотение, не имеющее ни основания, ни цели,

3) избавление от мучительного существования возможно через уничтожение всякого хотения,

4) путь такого избавления ведет через познание связи явлений и соблюдение совершенных нравственных заповедей, данных Буддой, а конец его есть Нирвана, полное „погашение“ бытия»

 (109, т. XIV, с. 254).

Является ли Нирвана (буквально «угашение») действительно переходом в «ничто»? Взгляды самого Будды на этот вопрос истолковывались по-разному. Макс Мюллер, например, считал, что Нирвана для самого Будды есть завершение, а не уничтожение бытия, полагая, что религия, предлагающая ничто в качестве конечной цели, не могла бы существовать. Г. Ольденберг в своей книге (158) посвящает раздел рассмотрению этого вопроса. Он приводит ряд рассказов, характеризующих отношение Будды к тому, существует ли Я и что такое Нирвана. Содержание их одно: Будда отказывается отвечать на такие вопросы, своим авторитетом запрещает ученикам размышления об этом. Но какой смысл сквозит в этих ответах? Автор считает:

«Если Будда избегает отрицать существование Я, то делает это лишь для того, чтобы не смутить недальновидного слушателя. В этом отрицании вопроса касательно бытия или небытия Я сквозит именно ответ, к какому неизбежно приводят все посылки буддийского учения: Я (воистину) не существует. Или, что одно и то же: Нирвана — это просто уничтожение».

«Но понятно, что мыслители, постигшие и усвоившие себе это воззрение, не желали возвести его в официальный догмат буддийской общины».

«…официальное церковное учение остановилось на том, что по вопросам: существует ли Я, живет или не живет по смерти Совершенный Святой — Великий Будда не дал никакого поучения»

 (158,с.227).

То, что Будда оставил без ответа вопросы о существовании Я и о природе Нирваны, — естественно привело к различным толкованиям этой проблемы в рамках буддизма. Две основные буддийские секты — хинаяна и махаяна — дают на вопрос о Нирване противоположные ответы. В хинаяне Нирвана считается прекращением деятельности сознания. Современный индийский автор так характеризует учение хинаяны:

«В хинаяне Нирвана истолковывается негативно, как угасание всякого бытия»

 (159, с. 506).

«Этот взгляд отражает усталость и отвращение к нескончаемой борьбе за становление, выражает облегчение, находимое в простом прекращении всяких усилий. Хинаяна не является обычной доктриной. Ее вдохновляет своего рода ненависть к миру»

 (159, с.505).

В махаяне Нирвана понимается как слияние с бесконечным, с Великой Душой вселенной, но не отождествляется с уничтожением существования.

Однако именно к направлению махаяны принадлежал Нагард-жуна (живший где-то около начала нашего летосчисления), последователей которого — мадхьямиков — иногда называют нигилистами. Он исходит из положения, согласно которому то, что непонятно, — не реально. И доказывает затем, что непонятны, необъяснимы:

движение и покой, время, причинность, понятия части и целого, душа. Я, Будда, Бог и вселенная.

«Нет Бога вне вселенной, и нет вселенной вне Бога, и оба они в одинаковой степени — только видимость»

 (159, с. 561).

«Нет смерти, нет рождения, нет различия, нет постоянства, нет множества, нет входящего, нет уходящего»

 (159, с. 562).

«…все вещи имеют характер пустоты, они не имеют ни начала, ни конца, к ним не применимы моральные категории, они не несовершенны и не совершенны, поэтому, о Сарипутта, эта пустота не имеет ни формы, ни восприятия, ни названия, ни понятия, ни знания»

 (159, с. 563).

В Китае к направлению нигилизма можно отнести философию Лао-цзе (VI в. до Р. Х.) (учение о тао или дао, то есть пути). В ней мы встречаем проповедь прекращения всякой активности, остановки всех форм движения:*