Во Франции Реформация имела свою специфику. Здесь к гугенотам (кальвинистам) под флагом теорий “общественного договора” и защиты “исконных свобод” примкнуло много дворян и аристократов. А купцы и горожане, заинтересованные в обуздании дворянской анархии и укреплении королевской власти, составили массу католиков. По сути пошла борьба не религиозных, а политических партий, сторонников децентрализации и централизации. В 1559 г. на турнире погиб король Генрих II, у власти оказалась его вдова, флорентийка Екатерина Медичи со своими детьми — Франциском, Карлом, Генрихом, еще одним Франциском и Маргаритой. Екатерину очень трудно было назвать католичкой, она окружала себя магами и астрологами, вроде Гаурина, Дукале, Кардано, Джунктине, Нострадамуса, а ее любимого колдуна Риджиери официально обвинили в некромантии и человеческих жертвоприношениях, но королева сделала его аббатом монастыря Сен-Мар. А ее детишки в играх ездили по городу, нарядившись епископами и водя за собой шутовскую процессию в монашеских одеждах.
И католическую партию возглавил не инфантильный король Франциск II, а герцог Франсуа де Гиз и его родственник кардинал Лотарингский. Которых Екатерина ненавидела, поскольку они были выдвиженцами фаворитки покойного мужа. С ослаблением центральной власти противостояние прорвалось наружу. Гугеноты попытались похитить короля в замке Амбуаз. Но об этом узнали, схватили несколько сот человек и без суда вешали, топили и рубили головы, на что, как пишут современники, “очень любила смотреть женская часть двора”. Потом де Гиз со свитой напал на молельный дом гугенотов в Васси, перебив 74 чел. И понеслось… По всей стране католики принялись резать и грабить гугенотов, а гугеноты — католиков. Ожесточение было крайним. В Каркасоне с гугенотов заживо сдирали кожу, распиливали пополам, в Блуа и Турени католических священников секли до смерти, посыпая раны солью и поливая уксусом.
Испания в этот период продолжала покорение Америки. На юге одолела арауканов и подчинила Чили. На севере экспедиция Коронадо достигла пустынь Аризоны, подравшись с индейцами навахо и апачами. А на Юкатане испанцы обнаружили полтора десятка городов-государств майя, враждовавших между собой. Тем не менее покорить их удалось лишь после 30 лет борьбы. Провинциал ордена францисканцев Диего де Ланда описывал, как при подавлении восстаний европейцы “совершали неслыханные жестокости, отрубая носы, кисти рук и ног, груди у женщин, бросая их в глубокие лагуны с тыквами, привязанными к ногам, нанося удары шпагой детям, которые не шли так же быстро, как их матери. Если те, которых вели на шейной цепи, ослабевали и не шли, как другие, им отрубали голову посреди других, чтобы не задерживаться, развязывая их”. Но и сам де Ланда стал в истории Америки страшной фигурой. Возглавляя инквизицию и борясь с остатками язычества, он подверг нечеловеческим истязаниям свыше 6 тыс. мужчин и женщин, а в 1562 г. собрал по Юкатану и Гватемале все книги и рукописи майя, статуи, ритуальные предметы и устроил аутодафе — история и культура древней цивилизации сгорели в один день.
Из Америки испанская колонизация шагнула на Филиппины. И вскоре от здешней высокой культуры тоже не осталось следа. Китайских купцов и моряков изгнали, а большую китайскую колонию на о. Лусон вырезали, уничтожив 25 тыс. чел. Новых успехов достигли и португальцы. Добивались своего разными методами, не мытьем, так катаньем. В Японии основали факторию в обмен на помощь в междоусобицах. В Китае получили порт Макао за взятки чиновникам. В Эфиопии горцы-христиане воевали с равнинными мусульманами — португальцы помогли христианам победить, предоставив пушки. И внедрились. Султанаты Восточной Африки Мафик, Пемба, Момбаса, Аму целиком зависели от морской торговли и поэтому подчинились европейцам, центром их владений стала тут крепость Лоренцо-Маркес. В Конго царь Нзинга Мбеба, попросил помощи, чтобы отбиться от соседей. Португальцы согласились — в обмен на крещение и признание вассалитета.
Что же касается “европейской культуры”, то миссионер Франциск Ксавье, побывавший на Молуккских островах, писал, что знакомство туземцев с португальским языком ограничивается спряжением глагола “грабить”, причем “местные жители проявляют огромную изобретательность, производя все новые слова от этого глагола”. Действительно, из колоний выкачивались колоссальные суммы. За столетие в Европу было ввезена золота столько же, а серебра вдвое больше, чем накопилось там за все прошлые века. Хотя ни Мадриду, ни Лиссабону впрок это не пошло. В Испании приток драгметаллов породил чудовищную инфляцию, цены скакнули в 4–5 раз. Крестьяне, ремесленники, дворяне разорялись, а выигрывали торгаши. Но испанцы не были торгашами! Дворянству вообще запрещалось заниматься купеческими и иными промыслами. А торговля находилась в руках нидерландцев. Из учебников истории мы усвоили, будто нидерландская революция свергла чужеземный гнет, установила капиталистические отношения, что и открыло возможности для процветания и обогащения страны. А факты показывают — ничего подобного! Всегда и во всех странах процесс шел наоборот. Сперва — обогащение купцов и олигархов, а уж потом они начинают рваться к власти, чтобы обеспечить себе дополнительные “свободы”.
Нидерланды являлись самой густонаселенной областью Европы. На небольшом пространстве тут сгрудились 300 городов и 6,5 тыс. деревень с 2,5 млн жителей. Место было важным перекрестком торговых путей — и по Рейну вглубь Германии, и морских — во Францию, Англию, на север. Города входили в Ганзу, вели торговлю с Прибалтикой и Россией. Развивались суконные, ткацкие, литейные мастерские. Но основное обогащение обеспечило нидерландцам включение в состав Испанской империи! Для них открылись запрещенные для других пути в Новый Свет. Нидерланды были “вотчиной” Карла V, он там вырос, окружал себя фламандскими советниками, обеспечивавшими льготы и выгоды землякам. В Америке сражались испанские солдаты, а награбленное ими перевозилось нидерландскими кораблями и утекало в руки нидерландских купцов. Их торговый флот вышел на первое место в мире. Португальцы торговать тоже не умели, все восточные товары у них считались монополией короля — и пряности оптом сбывались на биржу в Антверпен. Выручка опять доставалась нидерландцам.
О национальном гнете и вовсе не приходилось говорить: против испанцев ни разу не восставали ни Артуа, ни Франш-Конте — люди там жили не в пример лучше, чем в родной по языку Франции. Нидерландские провинции обладали внутренним самоуправлением, сами устанавливали законы и размеры налогов. Но настал момент, когда набравшие силу банкиры и купцы захотели “порулить”. Кальвинистская теория “избранности” богатых здешним воротилам понравилась. И без налогов королю лучше бы совсем обойтись. А чернь, как и в Германии, заразилась анабаптизмом. В 1566 г. начались массовые беспорядки, было варварски разгромлено 5,5 тыс. церквей и монастырей. Причем наживались опять деляги, скупая подешевке награбленные ценности.
Однако испанцы в вопросах религии шутить не любили. В Нидерландах была учреждена инквизиция, наместником туда назначили сурового полководца герцога Альбу. Покатились казни — Альба вообще называл голландцев “недосожженными еретиками”. В ответ полыхнуло восстание. Руководителем-штатгальтером протестанты избрали принца Вильгельма Нассауского, владельца княжества Оранж. Отряды “гезов” (оборванцев) Альба быстро разгромил, но “морских гезов” ликвидировать не удавалось, они базировались в Англии и на небольших судах совершали вылазки на материк. Филипп II попробовал действовать “пряником”. Отозвал Альбу, упразднил инквизицию. Не помогло, восстание разлилось снова. Вильгельм Оранский заключил союз с Англией, пообещав ей Голландию и Зеландию, и с Францией, пообещав ей Артуа и Фландрию. Правда, это напугало южные провинции. Не желая попасть под власть французских королей, они стали искать соглашения с испанцами. Но северные штаты, Голландия, Зеландия, Утрехт и Фрисландия, объединились в Утрехтскую унию и провозгласили суверенитет.