Опомнившись, попик пытался перекричать кощунью:

– Опамятуйтесь, люди! Выйди вон, кто крещен! Блажен муж иже не идет в совет нечестивых! Закройте уши, завесьте глаза!

Но слышали его разве в трех рядах, а Свами заполняла весь зал, и за двери, наверное, доносилось:

– Истинно говорю, скоро числа переменятся! Взгляните на календарь! Уходят черные века под мужским знаком Кола, на тысячу лет воцарится женская Двойка, рождение истины знаменующая. А вслед еще тысяча лет женственной Тройки, символа кормления детей света Божественной Грудью! Отмеряны сроки: сменится мужской Кол женской Двойкой – и наступит царствие Слабодного Сестричества!

– Бес в нее вселился! Бес соблазняет!

– Уста-лоно-сосок-сосок! Вот крест наш женский! Вот врата любви! Будем узнавать подруга подругу, осеняя себя крестом Сестричества! Эти сосредоточия любви особо благословила Госпожа Божа! Уста-лоно-сосок-сосок!

И Свами раз за разом осеняла себя крестом женским, учительствуя перед толпой.

Зрелища надругательства над крестным знамением придало силы попику. Он вырвал микрофон из рук Свами.

– Да она же жидовка тайная! Неужели не видите, православные?! Свами ваша – она же Сара! А вся братия ее бесовская – Сарабанда!

Пожарник схватил попика сзади, потащил вглубь сцены, а завхоз выхватил микрофон и вернул Свами.

Свалка скатилась прямо на весталок. Схваченный сзади попик размахивал руками, раздавая пощечины:

– Шлюхи бесовские! Твари сектантские!

Вблизи он вовсе не казался маленьким попиком – красный, всклокоченный, он словно бы обжигал силой веры и ненависти.

Свами гремела снова, не слыша борьбы за спиной.

– Идите, сестры и братья, несите истину. Не слова побеждают, а прямое чувство. Подойдите к каждой и каждому, не знающим истины и любви, поцелуйте в уста, наложите ладонь на лоно как Печать Любви – и передастся истина скорей всяких слов лукавых. Слугам бесовских заблуждений приходится нанизывать множество слов, чтобы смутить неразумных детей Госпожи Божи, отвлечь от единосущной Троицы: Мати, Дочи и Святой Души. А нам дано сеять зерна истины без слов, одними касаниями: уста целуют, ладонь налагает Печать Любви. Идите сегодня с любовью в душах, веруйте в Госпожу Божу в тройном Её-Их облике, несите истину во мрак людской – и поспешайте: скоро числа переменятся, скоро Сестричество наследует Землю, и не останется на ней места тем, кто упорствовал во грехе и не поклонился Мати, Доче и Святой Душе. Госпожа Божа выметет человеческий мусор, как рачительная хозяйка, метущая за порог светлого дома пыль, прах и помет крысиный! Трудитесь же во славу Госпожи Божи, ныне же трудитесь вдвойне, проводите летнюю разъяснительную кампанию по внедрению нашей самой истинной и передовой веры, потому что легкие одежды способствуют прямой передаче истины, обжигающей силе Печати Любви. Бедные люди заточены в своих одеждах как в гробах походных, помогайте им выходить из смертного этого одиночества в жизнь теплую и тесную. Помогайте им, они ждут, когда сбросят наконец сии гробы повапленные и вернутся в жизнь райскую, где ни стыда, ни греха. Рухнут препоны между людьми – и соединимся в радости. А мы в Слабодном Сестричестве уже соединились, мы – семья нежная, где каждая и каждый лелеет и покоит сестер и братьев. А кто еще не тверды и не бодры духом, подходите ко мне, возлюбленные сестры и братья, кто не сорвал еще с себя последние лоскуты саванов смертных пуговчатых, подойдите и получите от меня Печать Любви и целование – и уйдете отсюда исцеленные телами и душами, наполнитесь космической силой, чтобы нести ее отсюда страждущим душам, коснеющим во мраке людском.

К Свами выстроилась очередь. Сестры и братья получали предписанные прикосновения и отходили просветленные.

Двое здоровых попутчиков с помощью пожарника схватили попика крепко и без очереди подтащили к Свами. Бедняга кричал: «Бесы! Блудница Вавилонская! Сгинь!», но вырваться не мог. Руки ему крутили за спиной, и Свами чуть наклонилась, потому что выросла на полголовы выше врага своего, пробралась сквозь дикий волос губами к его кричащим губам, забрала их в свои, замерла, оторвалась, проговорила с улыбкой:

– Ты плюнул в меня, братец, а для меня это как семя твоей любви.

– Сарабанда! Блудница Вавилонская!

Не отвечая, Свами наложила Печать Любви и задержала ладонь.

– Да и ты, братец, любишь меня. Спасибо. Видишь, слова лгут, а прямая любовь передается – и ты сам сдержать ее не в силах. Теперь ты мой. Помнишь, сказано: «Кто достоин открыть сию книгу и снять печати ея?» Книга моя открыта тебе, а печати моей тебе не снять с себя отныне и во веки.

Послушники оттянули своего невольника шага на три, и отпустили.

– Блудница Вавилонская! Сарабанда масонская! – выкрикнул он, но без прежнего чувства.

16

Клава шла к выходу, потрясенная силой и величием Свами. Вот кто – истинное воплощение Мати Божи на Земле. И кто такая Клава, чтобы воображать себя Дочей Божей? Однажды Мати удостоила ее обряда удочерения – и это радость незатухающая на всю жизнь. Но она – маленькая Клава, весталка Калерия, что само по себе счастье, о котором не могла мечтать бедная девочка из трущобной квартиры, вечная двоечница у гордых учителей.

Теперь в выходящем потоке ее окружали почтительные попутчицы и попутчики. Многие и взрослые – но даже более почтительные, чем пацанки и пацаны.

– Скажи, сестра, вы ночи проводите в молитвах у себя в корабле?

– А молитву и не отделишь от жизни. Повторите на ночь тысячу раз: «Госпожа Божа, помилуй мя!» – и сами не разберете, спите уже, или еще зовете Госпожу Божу. Потому что Она-Они к вам тогда и во сне придет.

– Скажи, сестричка, а вино вы пьете?

Вина им в корабле не наливали. Росой утренней Свами балует всех с утра. Но это – дело их домашнее, семейное. Зато вспомнился папусик, который пил каждый день и даже чаще.

– Вина столько можно, чтобы Госпожу Божу не забыть. Если сбивается язык с молитвы, значит остановиться надо.

– Такая маленькая и такая уже разумная! А скажи, сестра, правда, что вы в своем корабле всем вашим братьям принадлежите по очереди?

Клава не успела, потому что ответили за нее:

– Охота вам глупости повторять! Или нарочно вас заслали, чтобы клеветать на Сестричество?!

– Почему, мне просто интересно. Может, так и нужно, я же спрашиваю, а не осуждаю.

Клава сообразила и ответила наконец, улыбнувшись светло как могла:

– Спрашивать всё нужно. У нас каждая к каждому подойдет, любой вопрос задает, и ничего таить нельзя. Таить здоровью вредить. Кто таит, тот в гробу походном едет душу хоронить. А что значит – принадлежать? Не только – вместе лежать. Мы все в одной семье, мы значит принадлежим всем и себе. А если про по середину тела, то мы, весталки, запираемся смело. Не пускаем в середку ни одного, ни всех; для весталки это – смертельный грех. Можете мне верить, можете проверить.

И Клава прираспахнула плащ, счастливая, что рифмы снова владеют ею, что не знает она отделяющего от людей стыда и потому в особенности, что все вокруг ей близкие и родные. Ну сестры и есть. Или братья. И может быть, она все-таки чуть-чуть Доча у Мати Божи?! Кто Её-Их горячо-горячо любит, та и Доча у Госпожи Божи.

– Ай, умница какая. И невинная – как малютка. Когда малютка голенькая бегает, никому ведь не стыдно, так и она. Правильно сегодня женщина говорила.

– В раю никому стыдно не было. И не будет снова.

На площади перед ДК слышались выкрики:

– Сарабанда прет! Блудницы масонские!

Но поток попутчиков теснил гонителей истинного Слабодного Сестричества.

Кто-то выдернул Клаву за руку из разредившейся на асфальте толпы.

– Сестричка, вот и я!

Тот самый парень в пятнистом комбинезоне, который со стишком подошел. С головой сверху бритой. Потянул рукой как леопардовой лапой.

– Здравствуй, братик, – ничуть не испугалась Клава.

– Как эта ваша богиня учила? Давай Печатями Любви махнемся. Клево придумано!