1емин перезарядил аппарат, но пойти на второй круг летчик наотрез отказался: его «рус-фанер» был весь в дырках, да и рисковать в последние часы войны, видать, не очень-то хотелось.

Вернулись на аэродром. Но не зря Темин считался везучим: последний кадр пленки получился! Быстренько напечатав снимок, Темин рванул к стоявшему наготове «Дугласу» Г. К. Жукова и, показав командиру корабля магическую картонку с автографом Сталина, произнес:

У меня срочный пакет для Верховного Главнокомандующего!

И полетел на «Дугласе» в Москву. Но уже на полпути экипаж получил радиограмму: «Самолет вернуть, Темина расстрелять. Жуков».

Фотокорреспонденту ничего не оставалось, как броситься в ноги летчикам:

Ребята, вы всегда оправдаетесь, почему не смогли вовремя вернуться,- свалите на погоду, еще на что-то, а иначе меня расстреляют!

Уговорил, и приземлились в Москве, на Центральном аэродроме, откуда до редакции «Правды» рукой подать, и Темин положил на стол редактору доставленный снимок. Главный тут же поставил его на первую полосу первомайского номера газеты, подвинув другие материалы, и ночью первый оттиск «Правды» лег на стол Верховному Главнокомандующему: Знамя Победы над Берлином! Фото Виктора Темина.

Фотокорреспондента и летчика наградить! – сказал Сталин.

Виктор Темин вместо расстрела получил орден Красной Звезды. А через много лет он встретился с Жуковым, и на вопрос, что составляет главную гордость его жизни, Георгий Константинович ответил:

Горжусь, что свою родную столицу защищал, а чужую, вражескую взял!

Мария Георгиевна Жукова хранит записные книжки отца. В одной из них есть такие строки:

«На войне нет абсолютно бесстрашных военачальников. Побеждает тот, кто пересилит в себе страх».

И еще: «Охотники до нашей земли все еще есть и, думаю, не переведутся».

Хотелось бы, чтобы наши правители, нынешние и грядущие, не забывали об этом предостережении мужественного защитника Земли Русской…

В центре Москвы, возле нынешнего ГУМа, мальчишкой он зарабатывал себе на пропитание да на дешевые книжки помощником скорняка и не знал, что через несколько десятилетий победителем-полководцем проскачет здесь, рядышком, по Красной площади.

…Когда на белом коне он выехал из Спасских ворот принимать Парад Победы, шел дождь, и никто не видел, что по лицу маршала текли слезы.

«Славься, великий наш русский народ!» – играл оркестр по указанию Сталина.

МОЙ БАГРАТИОН

Я люблю субъективные мнения – и чужие, и свои. Около тридцати лет назад я написал стихотворение, которое опубликовал в журнале «Молодая гвардия» и посвятил Главному маршалу авиации А. Е. Голованову. Не отказываюсь от него и сегодня. Вот оно:

Когда-нибудь, я знаю, это будет, и руки у кого-нибудь дойдут, и выстроят такое зданье люди, не выстроят, верней, а возведут.

В нем будет так: все имена Героев и полной Славы кавалеры все сойдут на мрамор, золотые, строем в непозабытой воинской красе.

Там будут сотни, тысячи портретов! Комдивы Севастополя. Дуги – над картою, с биноклем, у лафетов, папахи, полушубки, сапоги…

Пусть этот блеск червонится парадом, но правды не убавит этот блеск: там Сталинград

зовется Сталинградом, герои там и Тула, и Смоленск.

Пусть, кто войдет,

почувствует зависимость от Родины, от русского всего. Там посредине -

наш Генералиссимус и маршалы великие его.

Советские Ермоловы, Тучковы – никто там не останется в тени. В молчании,

спокойны и суровы, к потомству будут вопрошать они.

Стихи подлили масла в огонь другого моего, еще не опубликованного тогда стихотворения «Зачем срубили памятники Сталину…», мне приходило изрядное количество писем: одни читатели разделяли мои чувства, другие обещали расстрелять у Кремлевской стены, у могилы Сталина. Такие письма обычно не были подписаны, и одно из них завершалось так: «Не знаю, сколько вас, но знаю, на что вы способны. Копию посылаю в журнал «Новый мир» и тов. Суслову».

Однако интереснее другое. Идею, заключенную в стихотворении, горячо восприняли скульпторы, и среди них – талантливый ученик Н. Томского Борис Едунов, с которым я подружился. Он стал работать над проектом памятника вечной славы героям Великой Отечественной войны, который потом решили построить на Поклонной горе, и правительство объявило конкурс. Не думаю, что я родил эту идею, она витала в умах, но стихотворение дало определенный толчок, тем более что на конкурсе победил проект группы Н. Томского, где главным действующим лицом был Б. Едунов. Сам Томский уже серьезно болел и вскоре умер, но фамилия его стояла во главе списка, в котором волею интриг и закулисных деяний стали заменять исполнителей и убрали Едунова. Борис не смог пережить эту подлую несправедливость и скончался от инфаркта…

Время шло, большие деньги, выделенные для Поклонной горы, как принято у нас, разворовывались безнаказанно (по крайней мере, не знаю ни одного расстрелянного за это), и только к 50-летию Победы мемориал наконец-то построили и открыли. Конечно, он не такой, каким виделся мне в том давнем стихотворении. Люди, ныне правящие страной, как и их предшественники, далеки от исторической правды и действуют в угоду создаваемому ими же общественному мнению. Вероятно, в грядущей истории они будут, как тоже принято у нас, прокляты и забыты, но и позор витает над поколением народа, не помнящим свою славную историю или безразличным к ней.

И все же кое-что из того, о чем говорилось в стихотворении, сбылось. За время после его опубликования заслуженно получили Золотые Звезды Героев города Тула и Смоленск. Да и сам памятник построен, и экспозиция в нем, убежден, будет меняться, ибо не только Верховный Главнокомандующий представлен там, мягко говоря, не по заслугам.

Был в советской истории Полководец с большой буквы, которого можно было и нужно показать куда ярче и благороднее, чем это сделано на Поклонной горе.

Тем более, его почему-то старались не выделять из списка полководцев.

Я много слышал о нем от разных высоких военных, в том числе от Александра Евгеньевича Голованова, перед плащом которого с погонами Главного маршала авиации останавливаются пришедшие поклониться на Поклонную гору…

Я люблю субъективные мнения.

«Полководцем номер один я все-таки считаю Рокоссовского,- не раз говорил мне Голованов. – Он выше и Жукова, и Василевского. Правда, с Василевским его трудно сравнивать, тот штабист, и, когда его поставили вместо погибшего Черняховского на 3-й Белорусский фронт, он ведь себя не проявил. И на Дальнем Востоке он был просто удобным человеком для Ставки.

Рокоссовскому принадлежит Белорусская операция, которую считаю образцом, жемчужиной военного искусства. Она сильнее Сталинграда. А ведь с идеей Рокоссовского ни Жуков, ни Василевский не соглашались, один Сталин поддержал, в литературе сейчас все смешали. А я-то хорошо помню, как было…»

Когда в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга о Рокоссовском, я попросил Голованова написать о ней рецензию. Она была напечатана в журнале «Молодая гвардия». Приведу отрывок:

«Если бы меня спросили, рядом с какими полководцами прошлого я поставил бы Рокоссовского, я бы, не задумываясь, ответил: рядом с Суворовым и Кутузовым. Полководческое дарование Рокоссовского было поистине уникальным, и оно ожидает еще своего исследователя. Редкие качества характера К. К. Рокоссовского настолько запоминались каждому, кто хоть

раз видел его или говорил с ним, что нередко занимают в воспоминаниях современников больше места, чем анализ полководческого искусства Константина Константиновича. Да и сам Рокоссовский не любил, когда говорили или писали о его полководческом таланте. Он предпочитал, чтобы писали не о нем, а о его соратниках. Этим, очевидно, можно объяснить, скажем, то, что танковое сражение возле Прохоровки современному читателю известно больше, чем тот факт, что решающий вклад в дело разгрома немцев на Курской дуге внес К. К. Рокоссовский».