— В ней есть сатанинское начало, — прищурился Бахтияр. — Ей надо помочь освободиться от него, и тогда она поможет нам. Я проклинаю ее и дарую ей сан жрицы сатаны. Она — тот амвон, с которого я скажу свое слово, — Бахтияр взглянул на Катарину. — И вы услышите его, весь мир услышит его.

Матросы, «черные апостолы», благоговейно потупили головы.

К столику Бахтияра подошел партнер Катарины, еще не снявший черное трико и рогатую корону. Стюард, вынужденный прервать свою проповедь, встретил его наглым вопросом.

— Сколько стоит этот коврик, маэстро? — Он потянул за угол пестрого ковра. Человек в костюме дьявола отрицательно покачал головой: не продается.

— Джек! — кивнул Бахтияр трюмному машинисту. — Переведи ему мой вопрос!

Аварийный Джек выхватил из-за пазухи нон-чаку — деревянное оружие каратиста — и сделал несколько виртуозных выпадов, сбив с головы танцора бутафорские рожки.

...Бахтияр и Аварийный Джек, сгибаясь под тяжестью свернутого в трубку ковра, пробирались к причальной стенке, где при свете прожекторов шла погрузка продовольствия на «Архелон». Сэм-торпедист опередил их и быстро взбежал по трапу,

Стрела грузовой лебедки опустила в люк «Архелона» освежеванную баранью тушу с тремя санитарными печатями на боку.

Тушу осторожно приняли руки Сэма-торпедиста и Аварийного Джека.

Вслед за тушей эти же матросы просунули в торпедопогрузочный люк свернутый в трубку ковер.

— Что это? — спросил старший помощник Рооп у шипшандлера.

— Скромный подарок нашей фирмы вашему кораблю, — почтительно склонил голову шипшандлер.

Ночная погрузка продовольствия продолжалась при свете прожекторов...

Бахтияр извлек из бараньей туши пластиковый пенал, спрятал его в контактную коробку над электроплитой.

Сэм-торпедист раскатал ковровый рулон и извлек из него тело Катарины, пребывавшей в беспамятстве.

Вой сирены заставил всех вздрогнуть.

— По местам стоять! К отдаче швартовых! — раздался голос Роопа из динамика корабельной трансляции.

— Что за черт?! — испуганно вскинулся Бахтияр. — Мы же должны уходить послезавтра?!

В дверь камбуза просунулась голова Сэма-торпедиста.

— Уходим! Срочное радио!

Бахтияр выругался.

— А эту куда? — Рыжий машинист приподнял безвольную голову Катарины. — За борт?

— В «аптеку»! — приказал стюард.

В извивах трубопроводов замелькали золотистые волосы танцовщицы. Вниз, вниз, вниз...

«Архелон» бесшумно выходил из гавани. Оранжевая мигалка на рубке разбрасывала тревожные всполохи.

В ночной тишине раздался тяжелый вздох, и две небольшие волны схлестнулись на том месте, где только что высилась крылатая рубка.

Всплеск озарился зеленой вспышкой фосфоресценции...

Катарина пришла в себя посреди стальной «пещеры», выгороженной среди клубка трюмных труб, паропроводов и технических агрегатов. На тусклом матовом плафоне были начертаны скрещенные полумесяцы. С другого такого же плафона на нее безглазо взирал намалеванный на стекле череп.

— Где я?! — вскрикнула танцовщица.

Из гула турбин выплыл жесткий голос Бахтияра:

— Ты в храме сатаны. В его подводном храме.

Стюард нахмурился и сорвал с шеи девушки цепочку с крестиком. Девушка обескураженно ощупала растрепанные волосы.

— Отныне ты будешь «жрицей дьявола». Ты станешь моим престолом, — и он поставил ногу на спину Катарины, — с которого я призову князя подводной мглы сделать красных черными от пепла, а черных — красными от крови!

— Но-но, не очень-то! — сбросила Катарина ногу стюарда со спины. — С дамами так не обращаются... Да выпустите же меня наконец из этого дурацкого подвала!

Она вскочила, пребольно стукнулась головой о торчащий вентиль.

— Не так резво, моя серна! — приобнял девушку Бахтияр. — И не вздумай выходить отсюда, радость моя!..

...Дельфины шли за «Архелоном» стаей. Они привыкли к огромной черной рыбине. Акустики могли слышать их переливчатое щебетание и веселую перекличку. Дельфины смеялись.

В медицинском отсеке на пульте контрольной аппаратуры тревожно замигал транспарант, при взгляде на который доктору Коколайнену едва не сделалось дурно. Он метнулся к пульту, выключил сигнализатор, оглянулся — не видел ли кто мигающий транспарант, но видеть пульт, кроме него, никто не мог; вход в каюту был надежно перекрыт гермодверью. Вытерев со лба холодный пот, Коколайнен выскочил в коридор. В дверях умывального бокса он столкнулся нос к носу с Катариной, выходившей из кабины душа. Доктор замотал головой, стараясь прогнать наваждение.

— Доброе утро!.. — улыбнулась ему Катарина.

Офицеры «Архелона» обедали.

Бахтияр почтительно поставил перед командиром тарелку с пиццей и бесшумно удалился. Рейфлинт бросил ему вслед негодующий взгляд:

— Когда-нибудь я его все-таки отправлю на электрический стул...

— Господин коммодор, — мягко вступился за стюарда Коколайнен, — раз от этой девицы никуда не деться, то пусть хоть так принесет пользу.

— Что вы имеете в виду? — вскинулся Рейфлинт.

— Мальчикам нужна психологическая разрядка. Впереди еще столько напряженных вахт...

Офицеры за столом зашумели, дружно поддержав «самого мудрого флотского эскулапа». Рейфлинт в сердцах швырнул нож и вилку.

...Бар-Маттай переступил комингс каюты командира. Рейфлинт окинул пленника взглядом и усмехнулся:

— Ты думаешь, если ты надел этот желтый балахон и обрил голову, то познал истину? Что есть истина?

— Истина есть мир.

— И все?

— Тебе этого мало?

— Истина в том, — Рейфлинт потряс рукоять дистанционного пуска ракет, — что мир, который ты называешь истиной, в моих руках. Значит, это я владею истиной, а не ты! — Коммодор вставил рукоять в зажимы, небрежно поинтересовался: — К какой вере ты принадлежишь?

— Это вера принадлежит мне, а не я ей.

— Тогда зачем ты носишь этот хитон?

— Хитон носил и Сократ. А ты поклоняешься кресту? — задумчиво произнес Бар-Маттай. — Если бы Христа не распяли, а повесили, ты бы поклонялся петле?

— Чему же поклоняешься ты?

— Мой бог у тебя на груди, — показал глазами пленник на знак «Золотой дельфин», украшавший тужурку коммодора. — Дельфин похож в профиль на Сократа. Дельфины никогда не убивают себе подобных.

— Дельфины тоже стали оружием. — В голосе Рейфлинта впервые прозвучала горькая нотка, и Бар-Маттай чутко уловил ее. Коммодор щелкнул тумблером гидрофона, и каюта наполнилась щебечущим посвистом дельфиньей стаи. Их сменили тяжелые вздохи глубины, пронизанные самыми невероятными звуками, из которых сплеталась величественная какофония океанской жизни. Порой все хорище перекрывал густой утробный бас, в нем слышались совершенно человеческие интонации, будто немой исполин отчаянно пытался прорвать свое мычание осмысленной речью.

— Вот глас моего бога! — поднял руку Бар-Маттай. — Слышишь?.. Это сам океан, наш общий пращур, чью соль мы носим в своей крови, пытается нам что-то сказать, вразумить нас... Предостеречь!..

— Мы давно забыли этот язык! — попытался прервать пленника Рейфлинт.

— Нет, — ткнул коммодора пальцем Бар-Маттай. — Это ты забыл и назвал его биоакустическими помехами!

В динамиках гидрофонов раздавались щебечущие крики дельфинов.

— Эта стая идет за нами почти от самого дома, — прикрыл глаза Рейфлинт. — Я начинаю различать их по голосам... Вот этот слышишь? Я назвал его Тэдди...

Губы Бар-Маттая впервые тронула улыбка.

— Ты ошибаешься. Его зовут Дельф. На языке Сократа — это «Брат».

— Откуда ты знаешь, как его зовут?

— Это мой дельфин... Я дал ему имя.

Рейфлинт недоверчиво усмехнулся:

— Может быть, это он за тобой идет?

— За мной.

— Тогда пусть он ведет свою стаю до нашей позиции. Дельфины хорошо маскируют шумовое поле.

Бар-Маттай помрачнел:

— Воистину вы как гробы сокрытые...