– Давненько. Что бы в этом коробе ни лежало, все давным-давно рассыпалось в прах.

Или подверглось разграблению – и подвергалось ему каждый раз, когда короб переставляли с места на место, подумал Свистун.

Тезих ушел и надолго запропастился. Свистун не удивился бы, появись служитель состарившимся или переодевшимся по случаю перемены времени года.

Проволочный короб был почти пуст. Пара розово-голубых шелковых брючек в обтяжку, шерстяная кофта с глубоким вырезом на груди, крошечный, должно быть едва прикрывающий соски, лифчик, пара босоножек на высоком каблуке и – в отдельном коричневом конверте – яркая пластиковая сумка на молнии, в каких женщины носят смену белья, собираясь в недолгую поездку.

В сумке оказались солнечные очки с диоптриями, губная помада, тени для век, тушь, пудра, румяна, тюбик крема для кожи, упаковка ароматизированных бумажных салфеток, мятные конфеты в коробочке, резинка для волос и тридцать восемь центов.

Ни бумажных денег, ни кредитной карточки, ни ключей.

На конверте стояла подпись Барни Тезиха. И другая – детектива, ведшего дело, но она оказалась совершенно неразборчивой и вдобавок была залита кофе.

Свистун побарабанил по ней пальцем.

– А ты сам в состоянии это разобрать?

– Это не мой почерк.

Тезих едва удостоил неразборчивую подпись взглядом.

– Я понимаю, что не твой. Но это вот твоя подпись. Вот я и спрашиваю у тебя, чья вторая?

– Понятия не имею.

– А все остальное кто-то у тебя купил?

– Я тебя не слышу, Свистун. А ты меня слышишь?

– Я тебя слышу.

– Это странно, потому что я-то тебя не слышу.

Твелвтрис сидел у себя в спальне, размышляя над тем, что на самом деле Дженни вовсе не выставила его из ванной. Сидел, пытаясь рассортировать мысли и чувства, одинаково пугающие и болезненные. О, как он ненавидел себя, как он ненавидел за то, что позволял собственному члену вести себя по жизни. Но так или иначе дело обстояло именно таким образом.

Дженни сидела в ванне, такая голенькая, такая красивенькая, – и наверняка уже распробованная каким-нибудь опытным дядькой вроде него самого. Время от времени – с тех самых пор, как она впервые здесь появилась, – он носился с мыслью о том, что она, возможно, все еще остается девственницей. Но что за вздор! В наши дни такого просто не может быть. Даже в Атланте двадцатиоднолетнюю девицу, которая ни с кем не переспала, считали бы полной идиоткой. Да, интересно, в какую пропасть летит страна? Куда подевались прежние ценности?

Я хочу сказать, надрываешься, чтобы прокормить жену и детей, а чего ради еще надрываться, верно ведь? И вот тебе со временем надоедает одна и та же холодная отбивная, одни и те же несвежие эклеры – но разве из-за этого у родного отца нет права лично удостовериться в том, что его дочь еще не обесчестил какой-нибудь молодой негодяй, и мизинца ее не стоящий? А, кстати, интересно, кто потребовал развода – он сам или Мэрилин? Он не мог этого вспомнить.

Все, что ему было известно, – он отдал бы целое состояние за то, чтобы снова переспать с Мэрилин. Но не с нынешней Мэрилин, уже одиннадцать лет прожившей с каким-то поганым докторишкой на дремучем Юге, а с той Мэрилин, которую он повалил на пол и взял на старом ковре. Да, вот с той самой Мэрилин! С молодой Мэрилин, которую завалил молодой Твелвтрис. С Мэрилин, которая выглядела точь-в-точь так, как сейчас Дженни. Как та Дженни, которой исполнился двадцать один, но которой всего пару дней назад было только десять.

И не зря же эта штука так называется: стальной болт.

Боско сидел с Нелли, набрасывая какие-то рисунки на обложке меню, когда к «Милорду» вернулся Свистун.

Он успел подойти и подсесть к ним незамеченным.

– Чем это ты занимаешься? – полюбопытствовал он.

– Объясняю Нелли насчет Санта Аны. Этот ураган называют «дренажными ветрами». Но так говорят специалисты, а простой люд зовет их «ведьмиными». Простой люд говорит, стоит задуть Санта Ане, и индейцы сходят с ума и принимаются пачками топиться в море.

– А теперь проститутки, сутенеры и грабители пачками бросаются под колеса машин, – подмигнув Нелли, ухмыльнулся Свистун.

– Смейся сколько хочешь, – возразил Боско. – Только эти ветры и впрямь сводят некоторых людей с ума. Расспроси Канаана или Кортеса, как в такие дни обстоят дела со статистикой убийств, изнасилований и самоубийств.

Разговор подошел слишком близко к теме телохранителя, роль которого играл при Нелли Свистун. Поэтому он перестал ухмыляться.

– Ну, и что же означают эти каракули? – спросил он, указав на один из рисунков Боско.

– У меня есть теория. Ветры Санта Аны дуют уже две ночи и полтора дня. Согласно моим многолетним наблюдениям, это продлится сегодня до вечера, потом всю ночь, потом завтрашний день и завтрашнюю ночь, и ветры начнут стихать послезавтра к вечеру, часов этак с пяти.

– А как ты это докажешь?

Боско поглядел в окно и обнаружил то, что искал.

– Видишь Сучку Су?

– Сучка Су – это черная потаскушка в серебряном парике, – пояснил Свистун привалившейся к его плечу и тоже выглянувшей в окно Нелли.

– Обрати внимание на обувь, – сказал Боско.

– Сапожки по щиколотку.

– Когда дует Санта Ана, Сучка носит сандалии. А когда чувствует слом погоды, переобувается в такие сапожки. И каждый раз после этого, через шестьдесят, самое позднее через семьдесят два часа, погода меняется.

– Поразительно, – хором, словно заранее отрепетировав это восклицание, выдохнули Свистун и Нелли.

– Мне тоже так кажется, – согласился Боско.

– Мне бы хотелось отправиться в Венис прямо сейчас, – сказала Свистуну Нелли.

– Договорились, – ответил он. – А ты не хочешь привести себя в порядок перед поездкой?

– Отличная мысль. Меня тут накачали кофе.

Ее бедро под столом прикоснулось к бедру Свистуна. Он поднялся с места, давая ей выбраться. И залюбовался ею, пока она проходила по залу. Просто ничего не мог с собой поделать. Да и любой на его месте залюбовался бы. Он вновь сел на место.

– Где ты был? – спросил Боско.

– Да так, то одно, то другое. Канаан ушел?

– А что, по-твоему, он прячется под столом?

– Просто хочу сказать, что разминулся с ним.

– Да, он ушел час назад.

– Помнишь, как мы вчера разговаривали про Ботфорты?

– Про ботфорты?

– Про Мать Фелиции.

– А, ну да, конечно.

– Канаан не расследовал этого дела?

– А с какой стати? Он же никогда не расследует убийств.

– Ну, в конце концов, это было не совсем убийство. Я хочу сказать, ее ведь не нашли убитой прямо на улице. Она умерла в больнице после побоев.

– Ну и что?

– Ну, а Канаан не всю жизнь занимался сексуальными преступлениями, связанными с малолетками. Лишь последние пару лет. После истории с его племянницей.

– Ну и что?

– Вот мне и любопытно, а тогда, семь лет назад, он ведь тоже служил в полиции нравов?

– Значит, ты выяснил? Значит, это было семь лет назад, а не шесть?

– Выяснил.

– Чего ради? Что вообще происходит?

– Ничего не происходит. Просто хочется кое-что нарыть на этого Твелвтриса, вот и все.

– Хочешь докопаться до того, что он убил эту проститутку, а кто-нибудь из полиции помог ему спустить дело на тормозах?

– Что-то в этом роде.

– Но не Канаан же его покрыл?

– Я этого и не говорил. Только, ради всего святого, не рычи на меня. Я не охочусь на Канаана. Начитаешься таких книг, как «Алиса в Стране Чудес», вот и пойдут мозги набекрень.

– Эй, детка, чего это ты так разорался? Они молча смотрели друг на друга чуть ли не полную минуту.

– А как тебе кажется, в те времена Кортес уже служил в убойном отделе?

– Вполне может быть. Но почему бы тебе не спросить у него самого?

Свистун достал из кармана брелок с ключами и отстегнул ключ своего «шевроле».

– Махнемся на пару дней?

– Нет вопросов. – Боско достал ключи от своего пикапа. – Но не мешало бы заправить бак.