Каждый новый этап путешествия тревожил Кэмпион. Она благополучно добралась до Саутгемптона. Раньше она даже и не мечтала оказаться так далеко от дома. Но теперь ей предстояло еще более сложное испытание — переезд до Лондона. Мириам спросила, много ли у нее денег. Кэмпион сказала, что да, около пяти фунтов, и Мириам посоветовала ей поехать в дилижансе.

— Так надежнее всего, девочка. Дядя ждет тебя?

— Думаю, да.

— Хорошо, поезжай в дилижансе. Может, за тебя даже заплатят. — Она рассмеялась, потом отвела Кэмпион к большой гостинице, от которой отправлялись дилижансы, и поцеловала ее на прощание. — Я вижу, ты хорошая девушка. Да хранит тебя Господь. Мы будем за тебя молиться.

Возможно, их молитвы были услышаны, потому что в Саутгемптоне Кэмпион встретилась с миссис Свон. И хоть Милдред Свон и не слишком походила на орудие Господа, свои функции она выполняла исправно. Всего через несколько минут после встречи она взяла девушку под свое крыло. Они спали в одной кровати, и Кэмпион выслушивала бесконечную историю жизни Милдред Свон.

В Саутгемптоне она навещала сестру, которая была замужем за священнослужителем, и теперь возвращалась домой в Лондон. Повествование, прерванное сном, возобновилось на следующее утро, когда они в ожидании дилижанса стояли на мощенном булыжником дворе.

— Я вдова, милая моя, так что и печали и невзгоды мне знакомы.

На земле рядом с ее корзиной, наполненной пирожками и фруктами, стоял огромный растрепанный сверток. Обернувшись, чтобы удостовериться в целостности пожитков, Милдред увидела возившегося неподалеку конюха:

— Не смотри на них своими воровскими бельмами! Я христианка, путешествую безо всякой защиты! Но не думай, что сможешь обокрасть меня!

Пораженный конюх поспешно ретировался. Миссис Свон, любившая устраивать мир вокруг себя по своему вкусу, радостно улыбнулась Кэмпион:

— Обязательно расскажи мне про свою маму, дорогая моя.

Милдред Свон была полной женщиной средних лет. Одета она была в выцветшее платье голубого цвета с ярким цветастым шарфом на плечах и в ярко-красный чепец, напяленный на непокорные светлые волосы. Она не стала ждать, пока Кэмпион ответит, и деловито поинтересовалась, где та намерена сидеть — на крыше или внутри. Кэмпион не знала.

— Лучше бы тебе ехать со мной, дорогая моя. Внутри. Тогда мы сможем защищать друг друга от мужчин. — Последние слова были произнесены достаточно громко, чтобы их расслышал высокий угрюмый священник. Миссис Свон понаблюдала за ним, желая убедиться, что он осознал услышанное, потом снова повернулась к Кэмпион. — Ну?

Кэмпион немного изменила свой рассказ. Она сохранила часть о больной, немощной матери, но в Лондон она теперь ехала к адвокату по поводу наследства. Что почти соответствовало истине, так как Кэмпион пришла к выводу, что Гренвилл Кони, по-видимому, и есть автор Договора.

Когда Кэмпион закончила рассказ про наследство, они устроились в дилижансе на сиденьях с подушечками, и миссис Свон уже успела безжалостно растолкать остальных пассажиров, чтобы высвободить для себя достаточно места. Священник, который теперь держал в руках Библию, сидел у окна напротив Кэмпион.

Миссис Свон очень заинтересовало повествование о больной матери.

— У нее малокровие, милая?

— Да.

— Лютики, милая. Лютики. Лютики помогают при малокровии, милая. У моей мамы было малокровие. Она, конечно, умерла, но не только от малокровия. Нет, нет. — Последние слова она произнесла мрачно, будто за ними скрывалась страшная тайна. — А что у нее еще, дорогая?

В течение двух часов, пока дилижанс громыхал и трясся, продвигаясь вперед, Кэмпион обрушивала на свою мать, будто на Иова, все новые и новые несчастья. Каждая новая болезнь была хлеще предыдущей, и для любой у миссис Свон находилось верное средство. Правда, ей было известно о ком-то, кто все же, несмотря ни на что, умер. Беседа, утомительная для Кэмпион тем, что беспрестанно заставляла работать ее воображение, приносила райское наслаждение миссис Свон.

— Малярия, дорогая? У моей бабушки была малярия, упокой Господь ее душу, но умерла она не от нее. Нет. Она вылечилась. Но она молилась святой Петронилле. Сейчас-то уж конечно не помолишься, благодаря кое-кому, кого я называть не стану. — Она сверкнула глазами на священника, которого ни с того ни с сего невзлюбила. — А грудь у нее болит, милая?

— Да, очень.

— Так и должно быть, — тяжело вздохнула миссис Свон. — У меня тоже болела, дорогая, когда еще был жив мой муж, но он-то у меня был моряком! Да. Из Лиссабона он привез мне изображение святой Агнессы, и знаешь, оно помогало как амулет, да это и был амулет. — Она заговорила громче, чтобы привлечь внимание священника. — Ох, как болела грудь, дорогая! А болеть там было чему!

При этой мысли она захохотала, глаза же ее, не мигая, сверлили взглядом священнослужителя, который, естественно, не смог остаться равнодушным. Кэмпион не могла сказать, что обидело его: разговор о римско-католических святых или обсуждение груди. Он наклонился к миссис Свон:

— Ты ведешь неблагочестивые разговоры, женщина! Она не обратила на него внимания и наклонилась к Кэмпион:

— А уши у нее длинные, дорогая?

— Нет.

— Слава Богу, дорогая, потому что с длинными ушами, кроме подрезания, ничего не сделаешь. Хорошего подрезания! — Она повернулась к священнику, но тот уже откинулся назад, признав поражение и вперив взгляд в Псалтырь.

Миссис Свон снова попыталась растормошить его:

— А падучей она страдает?

— О да.

— Да, у моей тетки тоже была, упокой Господь ее душу. Только что стояла на ногах, а тут уж валяется ничком на полу. Вот так-то. Падучую излечивает святой Валентин, дорогая.

Священник не проронил ни слова.

Миссис Свон поудобнее устроилась на сиденье.

— А теперь, дорогая, я намерена вздремнуть. Если кто-то станет досаждать тебе, — тут она в упор посмотрела на странствующего проповедника, — просто разбуди меня.

Миссис Свон была ее проводником, наставником, защитником, а теперь, когда в конце Стрэнда они вышли из дилижанса, еще и домохозяйкой. Она и слышать не желала о том, чтобы Кэмпион поселилась где-нибудь в гостинице, хотя она не замедлила намекнуть, что ее гостеприимство не бесплатно.

— Я не жадная, дорогая, нет. О Милдред Свон никто такого не скажет, но человек о человеке должен заботиться. — После этих афористических слов сделка была заключена.

Хотя Чэринг-Кросс и Стрэнд — это еще не Лондон, а лишь дома, выстроенные к западу от старой городской стены, на Кэмпион они произвели ужасающее впечатление. Небо на востоке было темным от дыма бесчисленных труб, а церковных башен и шпилей виднелось столько, сколько Кэмпион никогда бы и вообразить себе не смогла. Надо всем этим нависал огромный, стоявший на холме собор. Вдоль Стрэнда, по которому ее повела миссис Свон, стояли хоромы богачей, двери в них охраняли вооруженные люди, сама же улица кишела калеками и нищими. Кэмпион видела мужчин с пустыми, гноящимися глазницами, безногих детей, передвигавшихся на сильных руках, женщин, чьи лица покрывали открытые язвы. Вонь стояла жуткая.

Миссис Свон ничего этого не замечала.

— Это Стрэнд, дорогая. Когда-то здесь обитало множество джентри, но большинство, к сожалению, уехало. Теперь везде протестанты, а протестанты не платят, как джентри.

Покойный муж миссис Свон, капитан морского плавания, оставил деньги, и она приумножала свой доход вышиванием. Пуританская революция в Лондоне снизила спрос на это декоративное искусство.

В сторону от города протопал отряд солдат в ярко сверкающих на солнце шлемах с забралами. На плечах у них были длинные пики. Людей бесцеремонно отодвигали прочь с дороги. Миссис Свон презрительно крикнула: «Дорогу помазанникам Божьим!» Офицер бросил на нее суровый взгляд, но миссис Свон была не из тех, на кого военные производят впечатление. «Смотрите под ноги, капитан!» Она рассмеялась, когда офицер отскочил в сторону, обходя кучу навоза. От солдат она отмахнулась. «Просто играют. Видела мальчиков на Найтсбридже?» Солдаты остановили дилижанс и обыскали путешественников на мосту к западу от Лондона. Миссис Свон презрительно скривилась: