И тут Эрешкигаль закричала. Голос ее, золотой гонг, ничуть не более хриплый, чем раньше, наполнил помещение, превратив его в купол огромного колокола. Стены задрожали и содрогнулись верхние миры от вопля слепого божества. А Мулиартех обняла богиню смерти и спрятала ее окровавленное лицо у себя на груди, в присборенном платье алого шелка, своем излюбленном мороке, на котором кровь совсем не заметна…
Мы проиграли, даже не вступив в битву. Мы проиграли, потому что столкновение между нами и черными альвами потеряло смысл еще до того, как произошло.
Потому что Мирра исчезла.
И мне остается только произнести самую бесполезную фразу в мире «Я знал, что так будет». Я знал. Что так. Будет.
Когда морок затопил наши души, когда все — даже я, даже Видар, даже Мама — поверили, что идем на смерть, Мирра изменилась. Мы шли вперед, а она отступала. Мы собирались делать свое дело ценой собственной жизни, а в ней росло изумление: как можно было так вляпаться? Вот она, смерть — настоящая, неотвратимая, ненужная… Зато мирок вокруг — игрушечный, поддельный, придуманный. Неужто за него умирать придется? Когда достаточно сказать «нет!» и вернуться в реальную жизнь, где у тебя есть все — дом, работа, планы на долгую жизнь. Пусть не самое крутое и увлекательное, но крепкое, надежное… стабильное. И не нужно напыщенных фраз вроде «Как жить дальше в затхлой пещере, осознав, сколь велик и разнообразен мир?» — если ты давным-давно втянулся в наблюдение за пляской теней на стене, разнообразный мир тебя пугает. Ты возвращаешься в пещеру по доброй воле, твердя себе, что есть свои тонкости, свой путь познания в разглядывании смутных силуэтов на серой привычной глади…
Я должен был поддержать свою женщину. Сказать ей, что наведенное предчувствие скорой гибели — не что иное, как здешнее психотропное оружие. Это проще и дешевле, чем ставить у входа в преисподнюю непобедимого стража, которого однажды ухайдакает великий герой, шляющийся по городам и весям в поисках чего-нибудь непобедимого. Гораздо удобнее поставить заслон в виде чувства, от которого весь твой разум сходится к одной-единственной мысли: ЖИТЬ!!! Жить любой ценой, потому что вот она, прямо перед моими глазами, непреодолимая и окончательная смерть, исчезновение меня в темном жерле Хаоса.
И преодолеть этот заслон может только воин, воспитанный как воин. Для обычного человека, храброго и доброго, но взращенного на почве простого житейского эгоизма, дальше нет пути.
— Эй, сильф! — радостно вопит Видар. — А демиургиня-то наша тю-тю!
Он полон азарта и жажды крови. Он вернулся из глухого тупика интриг и предательства к себе истинному — к богу и воину — и не намерен отступать. Это его родная среда: безнадежная битва ради битвы, алтарь воинской чести, ожидающий кровавых жертв, бессмысленных, но прекрасных.
— Не смей ее осуждать, — неожиданно вступается Мама. — Она вернется. Мы пришли сюда, чтобы открыть ей путь в нижние миры. Мы глупцы. Свой путь она отыщет сама и никто ей не поможет. А мы должны стоять насмерть!
Поразительная болтливость матриарха нездниц действует как окрик, как удар хлыста. Смешавшееся было войско мгновенно разворачивается веером, словно челюсть, оскалившаяся железными зубами секир.
Только мои сомнения не подвластны ни пафосным речам, ни бойцовскому азарту. Стоять насмерть? Зачем? Во имя чего? Я слишком много сражался, чтобы радоваться очередному кровопролитию, будто ребенок — новой игрушке. Смерть моих сородичей и врагов, которые тоже, по большому счету, были моими сородичами, научила меня кое-чему. Самое главное начнется потом, после битвы. Тогда, может быть, живые станут завидовать мертвым. Я видел такое — и не раз. Не хочу больше подобных зрелищ. Надо отступать.
— Здравый смысл — большая ценность в пьяной заварушке, — слышится знакомый насмешливый голос.
С невысокого камня, за которым не спрятаться и собаке, поднимается Мореход. Только что никого на этом камне не было — и на тебе, примите гостя. Видар уже целит в незваного гостя стрелой, но тетива натянута слабо: видно, что Бог Мщения не воспринимает одинокого безоружного человека как угрозу. Ну и зря. Повелитель моря Ид пострашнее любого из местных божков, хотя силу свою никогда не выказывает.
— Мирра ушла, — говорю я. Просто чтобы что-то сказать. В душе у меня стоит горечь, я чувствую ее на языке, я ощущаю ее всем телом, как будто меня окунули в настой полыни.
— Не ушла, — назидательно замечает Мореход, — а сбежала. Или ты думал, что человеческая порода такова, какой описывает себя в героических сагах? Люди умеют думать, а не только башкой стены прошибать, как некоторые… боги. — Тяжелая загорелая рука Морехода берет стрелу Видара за острие и небрежно отводит в сторону. — Кстати, не помешало бы вам у нее поучиться, у вашей предводительницы. Может, тогда бы вы поняли, ЧЕГО она испугалась.
— Смерти, чего ж еще, — ворчит Видар. Ему любопытно, кто перед ним, но он горд и глуп, как все боги. Потому и не задает лишних вопросов — ни нам, ни себе. А стоило бы.
— Думаешь, не в предчувствии смерти дело?
— Нудд, — мягко произносит Мореход, — ты вообще понимаешь, КАК думают смертные о конце пути?
— Наверняка так же, как и мы, — криво ухмыляюсь я. — Если это и произойдет, то не сейчас и не со мной. И только уткнувшись в смерть лбом, осознают: она здесь и по твою душу.
— И когда вы, фэйри, начнете понимать людей вглубь, не тормозя на пороге восприятия? — обреченно вздыхает Мореход. — Хорошо хоть ваша компания смогла сюда попасть, значит, фэйри не безнадежны. А то я уже заждался, когда вы в море Ид пожалуете…
— Ты зачем пришел? — дерзко перебивает его Бог Разочарования. И Бог Тупых Вопросом по совместительству. — Может, сказать чего хотел?
— Хотел, — не моргнув глазом отвечает капитан. — Хотел сказать, зачем вы здесь.
— С альвами поговорить, — протяжно, с наглецой заявляет Видар. — Попросить их не делать того, что они делают. Не ковать цепь Глейпнир и не провоцировать Рагнарёк.
— Альвы? — непонимающе переспрашивает покоритель моря Ид. — Ах, да! Мирра тут насоздавала всякого… сказок начитавшись. Я уж и запутался в ее придумках. Никогда не спрашивал, зачем ей столько монстров, богов, ведьм, фигни всякой? — Мореход смотрит в глаза мне, но ответ опять прилетает из незакрывающейся глотки Видара.
— Это мы-то фигня?! — ошарашенно выдыхает он. — Перворожденные и высшие для тебя фигня?
— Нет никаких перворожденных, второрожденных или третьерожденных, — начинает раздражаться самый умный среди нас. Не я, конечно. — Есть расы, каждая из которых приходит в свой срок и для своей цели. Если раса не отыщет свою цель, она погибает. Всё.
— Гм! — Бог Разочарования, оказывается, умеет думать, а не только нарываться на неприятности. — Получается, что асы не нашли своей цели?
Мореход улыбается Видару. Почти с нежностью. Как добрый, терпеливый учитель — не самому смышленому ученику.
— И не только они. Мирра тоже не нашла своей цели, — заключаю я. — Она сильна, умна и честолюбива. Но ее мир — порождение бесплодных фантазий. О приключениях, в которые она никогда не ввязывалась в реальной жизни. И не потому, что боялась — скучные интриги бывают опаснее захватывающих авантюр. Потому, что не понимала, куда и зачем ее втягивают.
— Странно, что она вообще согласилась сюда придти, — пожимает плечам Мореход. — Я и не рассчитывал на подобную щедрость.
— Зато мы рассчитывали! — морщусь я. — Уж так рассчитывали, словно перед нами не человек, а компьютерный персонаж. Пошлешь на смерть — идет. Вырубаешь — приходит в себя. Пугаешь — не боится. Доигрались, братие и сестрие. Система слетела, игра обнулилась.
— Где она теперь? Что с ней? — с непонятным для меня беспокойством спрашивает Видар. — Я не понимаю, что ты говоришь, — злой взгляд в мою сторону, — но это что-то очень плохое, да?
— Это не плохое и не хорошее, это закономерное, — отрицательно качает головой наш бесценный эксперт по человеческой психике. — Мирра и сама не знает, что весь ее мир родился из детства, которого не было. Девочке казалось, что она очень быстро повзрослела, а на самом деле — быстро притворилась взрослой. В мире людей не принято слишком долго играть в куклы — ну, в богов и монстров, если хочешь, — Мореход посылает Богу Разочарования ободряющую улыбку. — И Мирра надела маску, которую ей протягивала реальность.