За пределами улья Синьоры замок более ли менее похож на все большие, не для хорошей жизни, а для долгой осады построенные цитадели. Ох и мрачное же местечко этот Корасон — посередине серая неприступная громада, по периметру кладбище надежд и страстей… И это — образ сердца? Надеюсь, что не моего.

Мы, словно муравьи-листорезы, планомерно обшариваем Тентакао, словно груду палой листвы. Марк и Синьора Уия где-то рядом, но сообщить, где именно, Легба отказался. Просто перестал откликаться. Не отвечает даже мэтру Каррефуру, на чьи подначки неизменно покупался.

— Подумать Владыке Перекрестков надо, — успокоительно гудит Каррефур, — все взвесить… Ты же понимаешь, Помба Жира сама по себе очень могущественное существо, но если сейчас она добьется желаемого… Врагов, вроде меня, в пыль сотрет. Не в смысле «убьет», а в смысле засунет в такую задницу, из которой только и останется, что в перископ глядеть. А тех, кто не столько враг, сколько надоеда, прогонит с глаз. И Легба, бедненький, останется без своей второй половины. Это ему почище людского развода будет…

Похоже, Легба не очень-то ладит с женой. Или она ему не совсем жена? А может, совсем не жена? Ну зачем бесплотному лоа жена — и тоже бесплотная? Духи, посредники между богом и человеком, могут оседлать любого призвавшего их и удариться в разгул, доступный человеческому телу, — горячительные напитки, жирная пища, падшие женщины и прочие радости нездорового образа жизни. С другой стороны, одними падшими женщинами и горячительными напитками жив не будешь. Наверное, духам тоже требуется кто-то, чтобы его любить…

— Учти, я все слышу, — бурчит Легба и Фрель бросает на меня пронзительный взгляд. — Все твои мысли про меня и Помба Жира.

— Хочешь поговорить об этом? — усмехаюсь я. Вот будет номер, если Легба, дух дверей и перекрестков, возьмет меня в психоаналитики.

— Пожалуй, да, — усмешкой на усмешку отвечает Фрель. То есть Легба. — Ты понимаешь, как много дают друг другу подходящие духи?

— Что значит «подходящие»?

— Помба Жира — богиня чувственных наслаждений. Я — бог дверей, дорог и перекрестков. Я открываю богине секса столько дверей к человеческому телу и разуму, сколько ей в одиночку нипочем не открыть.

— А она выгоняет на твои дороги орды путников — искателей чувственных наслаждений…

— Еще бы! — Легба довольно кивает головой Фреля. — Это не похоже на союз между людьми. Это тандем богов. Это достижение цели большей, чем любая смертная жизнь. Чем сотни и тысячи смертных жизней.

— Зачем ты идешь с нами? — неожиданно выпаливаю я.

Мне и в самом деле непонятно, какого лешего здесь забыл Легба. В теле Синьоры Уия, могущественной колдуньи, Помба Жира жирует будь здоров, извините за каламбур. В ее власти дотянуться практически до любого человека на острове. А может, и за пределами острова, я не знаю, где предел ее силы. Тела бедняг (или счастливцев), чьи души поют и пляшут в улье Синьоры, мечутся по дорогам этого мира, пытаясь приблизиться к исполнению своих желаний — чем же Легба недоволен?

— Помба Жира умна, но чересчур самонадеянна. Она хочет подняться выше. Она хочет уязвить соперницу. Она хочет совершить кощунство. Я спасаю ее. Вернее, я спасаю себя, потому что она — моя вторая половина.

— Что же она такого натворила? — интересуюсь я.

Легба опять замыкается в гордом молчании. Придется думать собственной головой.

— Соперница Помба Жира — это Иеманжа, Матерь Вод… — смутно припоминаю я разговор с отцом Франсиско. — Чтобы победить Иеманжу, Помба Жира стакнулась со смертной дочерью Орунга, сына и насильника Иеманжи, с Синьорой Уия. Синьора, которой не место у воды, тем не менее живет на острове. На острове, окруженном не водой, а текучей смертью. Сердце, окруженное смертью.

Легба упорно молчит. Полюбовавшись на собственную метафору, я продолжаю бубнить, точно гениальный сыщик из классического детектива, собравший всех подозреваемых на финальное разоблачение:

— А в глубине сердца находится дворец соблазнов, Тентакао, служащий лишь оболочкой для золотого улья Гекаты. Сердце, окруженное смертью, наверняка предназначено в дар богине преисподней — Гекате, Эрешкигаль, Тласолтеотль, Миктлансиуатль… Легба, а кому служит Помба Жира — жизни или смерти? У нее есть хозяин?

— Пока нет. — Голос Легбы звучит непривычно глухо. В нем нет привычной скрипучести и брюзгливых интонаций. Это какой-то совсем другой голос. Слишком печальный для жестокого и равнодушного лоа.

— Выходит, она делает выбор?

— Да, — падает ответ, точно камень в колодец.

Вот и все. Пока мы ищем Марка, Помба Жира выбирает судьбу для человечества. Потому что секс, служащий жизни, — это то, что мы знали до сих пор и что казалось нам вовеки неизменным. Зато секс, служащий смерти, — прекрасная, прямо-таки упоительная дорожка, по которой мириады разумных и не слишком разумных существ строем промаршируют в ад. Ну Цирцея, ну и жертву ты задумала! Владычица лунного чародейства, что же ты творишь с человечеством? Надеешься вскарабкаться на гору трупов и дотянуться до луны?

— Иеманжа… — с трудом произносит Легба, — …она сказала: найди дочь моего сына и тень своей души. Выведи их из каменных стен, в которых они живут давно, слишком давно. Поставь их на новую, нехоженую дорогу. И дай им ПИНКА ПОД ЗАД!!!

От вопля Легбы я шарахаюсь в сторону, спотыкаюсь об угол ковра, лечу вперед, пытаюсь удержаться на ногах и в результате сворачиваю с основания давно высохший фонтанчик — каменную чашу на длинной тонкой ножке. И все это время хохочу, хохочу до слез. Оказывается, у Иеманжи не такой минорно-драматический характер, как мне вначале показалось.

— Гляди-ка! — замечает Фрель своим собственным голосом. — Еще один!

В стене зияет прямоугольная дыра. Когда фонтанчик рухнул на пол, чуть выступавшая плита вдавилась в пол и кусок кладки беззвучно отошел в сторону, открывая потайной ход. Еще один. Вообще-то мы уже обследовали множество дыр, нор и щелей, проеденных паранойей Синьоры в плане города-дворца. Мы пробирались вдоль стен пиршественных залов, от глазка к глазку, залезали в опустевшие невесть когда комнаты прислуги, повитух, магов и фаворитов, оказывались на стенах и за стенами замка — но ни разу не наткнулись на личные покои Синьоры Уия.

— Эй, сюда! — скучным голосом выкрикиваю я. — Мы с Фрелем новый ход нашли!

Никто уже не радуется находке. Ну, еще сотни и сотни метров бессмысленной ходьбы след в след за Гвиллионом. Во все туннели наш непрошибаемый каменный друг лезет первым и нередко возвращается весь утыканный арбалетными болтами и лезвиями топоров. Или, проломив перекрытия, выбирается с нижнего этажа. Стены, пол и потолок каменного термитника Тентакао — сплошная ловушка.

— Значит, судьба, — неожиданно роняет Фрель голосом Легбы. — Нет, это я сделал, — басит Каррефур, — не грызи себя. Я заставил ее споткнуться, я открыл дверь, о которой ты умолчал. Идите, ребята, спасайте своего провидца и весь наш мир заодно.

Хорошо бы успеть. В этой вселенной все решает не сила, а время…

Дверь распахивается. А за дверью — давно ожидаемое зрелище: Синьора Уия, застывшая в броске, точно баскетболист у сетки, Марк, спутанный золотистой паутиной, словно муха, его запрокинутое лицо с глазницами, пронизанными толстыми пульсирующими нитями — узами богини чувственных наслаждений…

— Не стоит кричать и пинаться! — мягко отстраняет меня сын Дану.

Моя бы воля, я бы этих недожаренных отморозков еще и не так оборала-напинала. Сказано в мифологии: ётуны, великаны Хаоса, глупы и безобразны. Но я так надеялась, что это божественная ксенофобия! Что на самом-то деле они окажутся вполне сообразительными и не лишенными шарма. Пусть даже о-очень своеобразного шарма… А это… это просто ожившие камни! Которым наплевать на близость Рагнарёка, на интриги Видара, на самих себя! Им, наверное, кажется, что Последняя битва состоится где-то там, вдали, за лесами-за долами, а они пересидят в своем тараканьем царстве и смерть людей, и смерть богов, и даже смерть вселенной. Простое желание узнать дорогу в Йернвид под действием раздражения переросло в желание доказать каменноголовым уродам, что и их не минует чаша сия.