Мой двоюродный брат работает на Угольном Холме. Он профессионал и гордится своим мастерством. Он одевает черную одежду и вымазывает сажей руки и лицо, чтобы его не заметили в темноте. Потом он берет длинную острую булавку — намного длиннее вязальной спицы — и заползает в загон с гусями, где прячется вплоть до того момента, когда появляются гости. И только тогда он втыкает булавку в их зады. Шипение и крик гусей считается хорошим предзнаменованием, и весь фокус состоит в том, чтобы заставить гусиный хор зашипеть именно тогда, когда состоятельные гости спускаются из паланкинов на грешную землю. В своем деле он настоящий мастер. Однажды я спросил его, не хочет ли он научиться трудному искусству окраски гуся в розовый цвет (тоже счастливое предзнаменование) и он зашипел на меня не хуже гуся! "Я мастер в высоком искусстве разговора птичьими задами, а презренные раскрашивателиперьев — низший класс!" ответил он. Кроме того они образуют закрытую гильдию, куда закрыт вход всем, кроме детей мастеров.
Улица, на которую повернул паланкин, не светилась в ожидании гостей, но наш информатор поклялся всеми богами, что хозяин не выходил из дома. Мастер Ли надел на себя все регалии высшего Нео-Конфуцианца, и беспощадно гнал со своего пути низших слуг, пока, наконец, нам навстречу не вышел сам мажордом. Один взгляд на бумагу с подписью Небесного Мастера заставил беднягу согнуться до земли и со всех ног броситься на поиски хозяина. Нас попросили подождать в элегантной гостиной, где были выставлены древние артефакты, которые, однако, не впечатлили Мастера Ли.
— Девять десятых из них — подделки, — презрительно сказал он, — а одна десятая почти ничего не стоит. Единственное исключение — пипетки в виде жаб, одни из самых ранних образцов глазури, которая называется "Красивая Девушка Чистит Небо".
Эти пипетки — маленькие керамические жабы с полостью внутри, в которую набирают воду. Ею смачивают чернильный камень, чтобы получались не слишком густые чернила, и Мастер Ли заслуженно хвастался замечательной коллекцией таких жаб-пипеток.
Тут он нагнулся и его рука скользнула в фальшивый каблук на левой сандалии. Я побледнел.
— Господин… ах… Достопочтенный господин, не думаете вы, что будет не слишком мудро… ах…
Рука Мастера Ли вернулась с кучей отмычек, и мгновением позже на витрине стало одной жабой-пипеткой меньше. Я упоминаю об этом только для того, чтобы объяснить, почему у меня было неспокойно на душе, когда мы услышали крики. Пронзительные сдавленные вскрики неслись откуда-то из внутренностей особняка, и я привычно нагнулся, чтобы мудрец мог прыгнуть мне на спину.
— Вперед, нам нужно немедленно бежать! — крикнул я.
Как только я почувствовал знакомую тяжесть на спине, я пробежал через зал, выскочил в дверь и уже пробежал пол двора, когда сообразил, что Мастер Ли давно колотит меня по голове и спине и кричит, — Остановись, идиот! — Я резко затормозил, он перегнулся с моей спины и узловатым пальцем показал направление. — Туда!
Тут до меня дошло, что я должен был бежать на крики, а не от них, но, как оказалось, нам повезло, что я запаниковал и выбежал наружу. Палец Мастера Ли указывал на окно верхнего этажа, за тонкой шторой которого виднелся непонятный силуэт, сражавшийся с невидимым противником. Я заметил местоположение окна, вбежал обратно в дверь и понесся вверх по лестнице.
Как выяснилось, кричал мажордом, но я очень сомневаюсь, что он вообще что-то соображал. Его рот был широко раскрыт, глаза остекленели от ужаса и он застыл столбом у открытой двери на второй этаж. Я отпихнул его с дороги. Мастер Ли соскользнул с моей спины, и я услышал резкий треск в правом рукаве Мастера Ли, летательный нож выскочил из потайных ножен прямо ему в руку. Я низко пригнулся и прыгнул в комнату, ударился о пол, перекатился влево и вскочил на ноги, готовый встретить любую атаку, но на меня никто не нападал. Я стоял, примерзнув к полу, как и мажордом, глупо раскрыв глаза и рот, и, судя по тишине за моей спиной, Мастер Ли тоже стоял, смотрел и ничего не делал. Понять, что происходит, было не так-то просто.
На первом плане, то есть в центре элегантной комнаты, стоял человек, чье лицо было покрыто капюшоном большого старомодного плаща. Он методично ударял каменным молоточком по самому древнему инструменту на свете: набору каменных колокольчиков. И стоял он на одной ноге, потому что второй у него не было: одна единственная нога, которая росла прямо из центра его тела. Прямо перед ним другой человек, в изящной одежде мандарина, танцевал под музыку колокольчиков, танцевал танец смерти.
Его одежда развевалась в воздухе, а он прыгал и прыгал по полу, извивался и выделывал сложные танцевальные па с энергией маньяка. Его ноги то ударялись друг об друга высоко над головой, то с такой силой бились об пол, как если бы он хотел проломить его. Совершенно сумасшедшие глаза, наполненные болью, с мольбой глядели на нас, и он, конечно, кричал бы громче своего мажордома, если бы мог. Я выдохнул и инстинктивно отпрыгнул назад, когда увидел белые обломки костей, торчащие из его покрытых шелком бедер, с коленей капала кровь. Мандарин танцевал, и вот оба бедра треснули, он продолжал прыгать, и кровь брызнула из носа и рта, и тут я сообразил, что его внутренности превратились в желе. Тем не менее он подпрыгивал все выше и выше, ноги ударяли в пол все сильнее и сильнее, кости вылезали из бедер все дальше и дальше, а молоток монотонно бил по колокольчикам, и вот изо рта хлынул фонтан крови, а сумасшедший свет в глазах умер.
Одноногий продолжал монотонно бить в каменные колокольчики, и труп продолжал танцевать. Мандарин был мертв. Я знал это так же точно, как и то, что сам пока жив, но тело, уже мертвое и похожее на соломенную куклу, кружилось по комнате, голова моталась туда и сюда, подпрыгивала на плечах, руки и ноги мелькали в воздухе, обе сломанные ноги сгибались там, где никакие ноги не могут гнуться, между коленом и бедром, от крови, хлеставшей изо рта, в воздухе стоял розовый туман.
И все это, уверяю вас, только то, что сразу бросалось в глаза. Одновременно мой мозг пытался понять, что происходит на втором плане, но никак не мог из-за слишком большого числа гротескных картин, которые покрывали одна другую. Все было смазано, картины расплывались, я потряс головой — первое осознанное движение, на которое оказался способен — и решил, что на самом деле гляжу на другое странное создание. Это был мужчина с ужасным лицом обезьяны: серебряно-серый лоб, алый нос, блестящие голубые щеки и желтый подбородок. Я не могу объяснить почему, но я костями чувствовал, что это не грим. Человек-обезьяна открыл рот, обнажив крупные белые зубы, посмотрел на Мастера Ли и на меня, на его лице появилось что-то среднее между гримасой и усмешкой, потом одним могучим прыжком прыгнул на стену, вторым в окно, приземлился в саду и помчался прочь, исчезнув в ночи, но не раньше, чем я успел заметить, что он что-то нес в руках.
Странное создание несло птичью клетку, как две капли воды похожую на ту, которую нашел Мастер Ли.
За моей спиной Мастер Ли опять повернулся к центру комнаты, шагнул вперед и в этот момент каменные колокольчики перестали играть, а труп рухнул на пол, как если бы кто-то перерезал нитки, управляющие марионеткой. Одноногая фигура с капюшоном на голове стояла неподвижно.
— Осторожно, Бык.
Как если бы я нуждался в предупреждениях. Я подобрал с пола тяжелую бронзовую статуэтку и осторожно сделал пару шагов вперед, Мастер Ли поднял руку с ножом к правому уху. Игрок на колокольчиках не шевелился. Я сделал еще один шаг и в темноте за прорезью капюшона увидел блеск — блеск единственного глаза, который, как мне показалось, сверкал из центра лба.
Внезапно меня ослепила яркая вспышка. Я отшатнулся, прикрывая рукой глаза и какое-то время стоял, ничего не видя, потом оранжево-черные пятна исчезли, я опять увидел комнату и Мастера Ли, который растерянно мигал и тер глаза. И никакого одноногого игрока на колокольчиках. Его не было в комнате, его не было в доме и во дворе снаружи, ветер шевелил занавески на окне, мы оба уставились в ночное небо и увидели большого белого журавля, медленно пролетавшего сквозь лицо луны.