Очень умные слова с едкой иронией. В данном случае мне можно было бы высказать их де Голлю. Но как гость я должен был слушать, делать выводы и не вступать в дискуссию. Не помню, при каких обстоятельствах заговорили мы о Секу Туре[141], президенте Гвинеи. Я сказал, что знаком с ним, и отозвался о нем хорошо. Де Голль знал, что я с ним знаком, поскольку тот не один раз бывал в Советском Союзе после обретения Гвинеей независимости. В то время французы были изгнаны из Гвинеи. Прекратилась всякая связь двух стран, и Гвинея оказалась в критическом положении. Из-за отсутствия кадров парализовалась ее жизнь, закрылись даже банки. Тогда по просьбе Секу Туре мы подали руку помощи и послали своих специалистов. По-моему, отправили им пшеницу и что-то еще. И я тотчас вспомнил о тех событиях, но с де Голлем говорить о них тоже не стал, хотя мы были полностью на стороне гвинейского народа и делали все, что в наших силах, для укрепления полученной им независимости.

Правительство де Голля провело в колониях голосование: хотят ли они получить полную независимость или желают остаться в составе Франции? Нужно отдать де Голлю должное, ведь не каждый на это пошел бы. Но де Голль был уверен, что все колонии проголосуют за Францию. И не обманулся. Однако так проголосовали все, кроме Гвинеи. Ее народ сказал "нет!" и проголосовал за выход из Французского содружества, за независимость. Нам было очень интересно узнать, действительно ли Франция согласится с выходом Гвинеи из содружества, выведет свои войска и не будет вмешиваться в ее внутренние дела? Но де Голль - человек слова! Потом на примере Алжира он еще раз подтвердил то же самое. Гвинея получила независимость. Думаю, что это единственная страна, получившая от Франции независимость без особого столкновения. Де Голль сказал мне, что лично знал Секу Туре. И при этом голос его прозвучал с грустью, с сожалением: "Да, эти люди получили образование во Франции, а теперь Гвинея вышла из состава Франции". В его словах звучала настоящая скорбь. Но никаких других выражений, которые как-то принизили бы Секу Туре, он не допустил. Там, на приеме, собралось много разных людей: и политических деятелей, и финансистов.

Де Голль подводил ко мне только представителей африканских народов, а французы подходили сами. Пришли крупнейшие капиталисты, но, как обычно, деловых разговоров на приеме не вели, а обменивались общими фразами. Один подходит, другой подходит, получается толчея, но тут правильная форма общения. Каждый, приглашенный на прием, получает возможность выбрать собеседника. Таким образом создаются лучшие условия общения, чем за столом, когда не можешь сменить свое место. В программе пребывания во Франции было запланировано посещение автомобильного завода Рено[142]. Директор завода произвел на меня благоприятное впечатление, был внимателен к нашей делегации. Предприятие тоже нам понравилось, оно выпускало хорошие автомобили. Директор высказывал мысль о сотрудничестве с каким-то нашим автомобильным заводом, и я поддержал его. Мы тоже были бы согласны на такое сотрудничество, но из этого тогда ничего не получилось. Не так-то легко установить сотрудничество, имея разные социально-экономические системы. На заводе Рено было проявлено и в политическом отношении благосклонное к нам отношение. Видимо, среди рабочих имелось много коммунистов. Не помню, состоялось ли там наше выступление, но общее впечатление сохранилось у меня в памяти как радужное. Затем послом Виноградовым и его супругой в честь моего приезда был организован прием. Они вдвоем встречали всех гостей, и я тоже какое-то время постоял рядом с ними, так как гости приглашались в честь именно моего пребывания во Франции. Пришли все известные лица, в том числе считавшиеся знатью. Современная знать Франции не всегда обладает предлогом "де" перед фамилией, подчеркивающим принадлежность к дворянскому сословию (например, де Голль).

После Великой Французской революции поблекло значение фамилий с такими предлогами, вперед выдвинулся Господин Капитал. Поэтому новую знатность обрели те люди, кто обладал большим капиталом. Чем больше капитала, тем знатнее человек. Когда я увидел, что по лестнице поднимается человек красивой наружности с внешностью, которая смахивала на рисунки парикмахеров на вывесках - черненькие усики, соответствующая прическа, облик рекламного характера, - посол сказал, что это крупнейший капиталист Франции Ротшильд[143], и представил нас друг другу. Ротшильд - громкая фамилия. Когда еще я был рабочим, она была знакома мне из газет. Возможно, его фамилия мелькала в наших газетах в какой-то связи с забастовками на его фабриках. Но и после революции об этом представителе банковского капитала Франции мы хорошо знали. "Рад познакомиться, - сказал ему я, теперь буду иметь представление о господине Ротшильде. Я только слышал о вас, а сейчас имею честь пожать вам руку как гостю нашего посольства".

Он что-то буркнул в ответ и сразу отошел, потому что гости валили густым потоком. По-моему, никаких деловых связей мы с Ротшильдом не имели, хотя посол говорил, что он проявляет к нам внимание и, возможно, хотел бы установить контакты. А если Ротшильд пришел на прием, то этим хотел продемонстрировать, что вовсе не бойкотирует нас. Но я не сказал бы, что тем самым он пожелал выразить личное уважение к моей персоне. Никакого особого уважения к представителю советского государства, председателю Совета Министров и первому секретарю ЦК компартии у него, конечно, не могло быть. Я коммунист, он капиталист, оба мы мыслили в этом плане реально, а пришел он потому, что получил приглашение посетить гостей своего президента. Правда, тем самым он выражал признание нашему государству. И, естественно, на этом приеме были товарищи Торез, Дюкло, Жаннетта Вермерш[144] - жена Тореза, активный политический деятель Франции. Эта бывшая работница не только являлась женой вождя Французской компартии, но и сама представляла рабочий класс. С ними я обменялся дружескими рукопожатиями и объятиями, однако беседовал недолго, требовалось оставить время для разговоров и с другими гостями, тем более что с лидерами коммунистов мы уже встречались в нашем посольстве и наметили свои новые встречи, обсудив также все вопросы, которые нас интересовали и как политических деятелей, и как друзей, связанных братскими узами.

На приеме я встретился со своим знакомым, крупным капиталистом Франции господином Буссаком[145], владельцем нескольких фабрик с тысячами рабочих. У него имелись текстильные, трикотажные и иные предприятия, вырабатывавшие ткани, одежду. Галантерею. Продукция его была замечательной. Сам он был уже в летах, одряхлел. Бывают случаи, когда капиталисты питают искренние дружеские чувства к Советскому Союзу. Так и с Буссаком: он питал к нам добрые чувства и выражал их открыто, это нас быстро сблизило. Его особенно привлекала наша борьба за мирное сосуществование, видимо, только она, ничего другого не могло быть, потому что он не мог сочувствовать нашей общественной системе. Ну, да и это уже хорошо! Борьба за мирное сосуществование - одна из форм укрепления связей между государствами. В борьбе за мир должны участвовать все народы, все люди, независимо от их принадлежности к тому или иному социальному строю и независимо от их политических убеждений.

Образцом таких отношений являлись контакты с господином Буссаком. Мне рассказывали, что он по национальности чех, но давно выехал из Чехии и офранцузился. Он пригласил нашу делегацию на выставку, которую организовал на одной из своих фабрик, и мы с удовольствием приняли приглашение. Буссак явно "ухаживал" за нашей делегацией и за мной как ее главой. Считаю, что он лелеял тут какую-то надежду на продажу своих изделий в СССР. Это было бы выгодно каждому фабриканту, и Буссаку тоже. Нам он показал товар лицом. Изделия были изумительными: отменные ткани, всевозможная текстильная Галантерея, женские туалеты - все очень изящно, красиво, добротно сделано. Нам надо учиться такому. В состав посетителей выставки входили также Косыгин и (кажется) Фурцева. А Косыгин как крупный специалист по легкой промышленности особенно интересовался продукцией Буссака. "Все, что вас заинтересует на моих фабриках, - говорил этот господин, - я готов показать, ворота открыты. Могу даже показать свое конструкторское бюро, над чем мы сейчас работаем, чтобы сменить современную продукцию еще более модной". Сотрудники посольства шепнули мне, что в сверхсекретное конструкторское бюро владелец прежде никого не впускал. Конечно, ведь капиталист рассчитывает на успех, поэтому боится конкурентов. Но наших представителей он туда пригласил.