Я был удивлен: он зарабатывает столько же, сколько директора крупнейших корпораций. Значит, капиталисты умеют ценить людей, которые являются организаторами рабочего класса, поддерживают их и платят им. Эти платежи являются сдерживающим фактором, и такие люди больше прислушиваются к капиталистам, чем к рабочим. Предательская позиция, но, к сожалению, она сильна в американских профсоюзах. На этом, собственно, наша беседа тогда и закончилась. Она проходила на фоне большой непримиримости во взглядах. Райтер демонстрировал какую-то, я бы сказал, дерзость в отношении советской политики. Я ему не только отвечал тем же, но и, как говорится, "заливал ему сала за воротник", обличая его позицию как измену рабочему классу. Да Райтер и не отрицал этого: он вовсе не борется за социализм, а выступает лишь за улучшение жизни рабочих. Его профсоюз объединяет какой-то их процент, но многие не входят в профсоюз. Кстати, когда я находился в США, состоялась забастовка рабочих металлургической промышленности, крупнейшая по масштабу. Нам было запланировано посещение Питтсбурга одного из центров металлургической промышленности. Печать уже сообщила, что я должен посетить этот город. Профсоюзы выступили с предупреждением, чтобы я даже не рассчитывал на встречу с их деятелями, ибо те не желали такой встречи и повели себя недружелюбно, высказывая враждебное отношение к моему пребыванию в США и к посещению Питтсбурга во время забастовки. Несмотря на это, было решено не менять планов и воспользоваться поездкой в Питтсбург, чтобы хотя бы осмотреть город. Мы прибыли туда на автомашинах. Местность там холмистая, зеленая, много людей стояло вдоль дороги и гуляло семьями, женщины с детскими колясками расположились на траве.

На меня произвела впечатление их одежда: нарядные ситцевые платья хорошей расцветки, приятно выглядевшие. Но меня поразила вольность в одежде. У нас женщины носят платья строгого покроя. А там они ходили в трусах, ситцевых штанишках и весьма легких платьях. Я лично считаю, что это практично, хотя и непривычно для нас. Наши женщины носят даже более дорогие платья, но с более темными расцветками и другого покроя. Бросалась в глаза масса ярко одетых людей на зеленом фоне. Они отдыхали и заодно встречали нас. Ведь люди знали, что мы поедем этой дорогой, вот они и собрались у дороги. Когда мы проезжали, некоторые из них приветствовали нас, и таких было довольно много. Каких-либо выкриков враждебного характера не слышалось. Проявлялась сдержанность, но все-таки в толпе заметны были люди, которые выражали симпатии к нам. Однако никаких встреч с профсоюзными деятелями или рабочими в Питтсбурге так и не состоялось. Профсоюзы, которые делали нам предупреждения, своего добились. Это тоже говорит о характере их профсоюзного движения и его политической линии. Профсоюзы не хотели запятнать свои профсоюзные одежды контактом с представителями советского государства, демонстрировали свою собачью преданность капитализму и враждебность к социализму. Полагаю, что сейчас проводится такая же линия профсоюзами не только США, а и других капиталистических стран. Нам было запланировано также посещение крупной фабрики колбасных изделий. Это произошло при интересных обстоятельствах. Рабочие колбасной фабрики тоже бастовали, и их профсоюзные лидеры предупредили, что они нас не примут. Капиталисты здорово их приручили. Неожиданно владелец фабрики пригласил нас ознакомиться с ее производством, хотя и не для беседы с рабочими. Мы согласились и приехали {Эту фабрику Хрущев посетил в Детройте, в штабе Айова, днем раньше}.

В рекламе хозяин знал толк. Мы увидели заранее приготовленную аппаратуру для съемок и телевизионной передачи. Дирекция организовала дегустацию изделий. Нам подавали вкусные сосиски с ароматной горчицей, мы угощались ими прямо перед телекамерой. Мистер Лодж тоже уплетал сосиски и улыбался. Он-то понимал публичное значение дегустации. Потом мы осмотрели производство, но оно не представляло лично для меня интереса. Вот если бы рядом был Микоян, который больше разбирался в таком деле... Приглашение меня на эту фабрику носило в какой-то степени подчеркнутый, вызывающий характер. Металлургические заводы, бастуя, потребовали, чтобы я не подходил к ним на пушечный выстрел. Рабочие-колбасники поддерживали их и тоже не пожелали контакта с нами. Хозяин же, видимо, решил подзаработать на этом, пригласил нас и создал себе рекламу. И когда мы уехали, я спросил Лоджа: "То, что сейчас произошло, тоже реклама?". Он заулыбался: "Да, безусловно, хозяин на вас хорошо заработает". Тогда я пошутил (а Лодж понимал шутки): "Вам что-то должно перепасть от этой рекламы как сопровождающему?". Лодж смеялся, не отрицая, и отпустил ответную шутку, что я тоже должен что-то получить от рекламы. Затем мы осмотрели Питтсбург. Никаких контактов ни с кем больше не имели. Так, в сугубо забастовочной обстановке я увидел рабочий класс и профсоюзы США, их отношение к социалистическому государству, к делу борьбы против капитализма. Если в некоторых других странах сознательные рабочие посвящают классовой борьбе все свои силы, то в США этого нет. Далее, согласно плану, мы должны были посетить машиностроительный завод[78].

Мне сообщили, что завод старый, оборудование несовременное. И по размерам, и по объему производства предприятие было средним или даже ниже среднего. А попал я на него так. На обеде у Эйзенхауэра он познакомил меня со своей приятельницей, дамой намного старше средних лет, но выглядевшей свежо, и сказал, что дама приглашает посетить частично принадлежащий ей завод как акционер общества, которое владеет заводом. Я поблагодарил за любезность и принял приглашение. На предприятии нас встретила администрация. Той дамы я не увидел. Сразу же, как только переступил порог, почувствовал родную стихию. Мы спокойно ходили, осматривая производство и станочное оборудование, а рабочие не отвлекались. Не так, как бывает у нас: если приедешь на любой наш завод, он фактически останавливается. Хотя работа станков не прерывается, но все будут смотреть на тебя, подходить, разговаривать. В США же производственного ритма строго придерживаются, никто не имеет права отвлекаться, хотя бы и не было поточного производства. Тут тоже его не было, работа велась на индивидуальных станках, изготовлялись какие-то отдельные детали, так что рабочие могли бы без особого ущерба отвлечься. Но они берегли трудовое время, были дисциплинированными, да и администрация стояла рядом, так что все придерживались распорядка. Я подошел к сверлильному станку и сказал управляющему: "Этот станок мой ровесник. Когда я в ранней юности работал на машиностроительном заводе, у нас стояли такие же станки".

Подошли к механической ножовке для отрезания концов металлических заготовок. Я улыбнулся и спросил: "А это какого возраста?". "Да, господин Хрущев, - ответили мне, - наш завод старый, поэтому у нас встречается оборудование от современного до допотопного". Но я заметил: "Тут даже больше, чем допотопное". Устаревших станков стояло много: и долбежные, и строгальные. Даже не знаю, как такой завод мог конкурировать с более налаженным производством и с современным оборудованием. Тут проявляются сноровка и ловкость капиталистов, если производство дает прибыль. В их мире нерациональное не живет. Что не дает прибыль, то обречено на слом. Когда ходили по цехам, увидели, что проходы между станочным оборудованием пятнистые - в свежих асфальтовых латках. И я заметил администратору: "Очень похоже на наши порядки. Когда приезжает руководство, к его приезду залатывают выбоины". Он улыбнулся: "Да, мы перед вашим приездом, господин Хрущев, сделали ремонт. Приезжает гость, надо залатать". Шел я мимо одного строгального станка, рабочий подошел ко мне, предложил сигару и дружески похлопал меня по плечу. Другие рабочие тут же подняли головы. Я тоже похлопал его по плечу, снял с руки часы советского производства, хотя и не золотые, но хорошие, и надел ему на руку. Рабочему это было приятно.