Мы сошли на берег, и не успели дойти до намеченного места, как застучал мотор водокачки, расположенной в небольшом деревянном сарае на берегу реки. Капитан отпустил нас до пяти часов вечера. За это время можно было сделать многое.

Перейдя вброд мелкую речку, мы пошли по теплому рыхлому песку. Солнце уже по-настоящему припекало плечи. Наступало самое подходящее время для подводных съемок. По дороге мы подобрали охапку сухой морской травы, чтобы не класть на песок фотопринадлежности. Одна крохотная песчинка, незаметно прилипшая к влажной руке или занесенная неловким движением в мешок, где хранится запасная пленка, может оставить неизгладимый шрам и испортить хорошие снимки. На траве, застеленной полотенцем, опасность занести песок значительно меньше.

Войдя в воду, я увидела, что все дно усыпано темными лепешками. Это были плоские морские ежи, темно-красные, почти черные, покрытые очень короткими, совсем не колючими иголками. Казалось, в руке держишь твердый картонный кружок, обтянутый вишневым бархатом, причем весьма линючим. Стоило подержать в руке ежа, как пальцы окрашивались в винно-красный цвет, как от переспелых вишен.

Колонии плоских ежей начинались у самого берега на глубине менее метра и широкими полосами в десять-двенадцать метров уходили на глубину. Каждая колония отделялась от другой полосой незаселенного песка.

Сделав несколько снимков колоний плоских ежей, я отправилась дальше. То и дело встречались синие с красным морские звезды патирии, лежавшие на песке вперемежку с отдельными створками ракушек. Попадалось много пустых известковых скелетов тех же плоских ежей, лишенных красного бархата наружного покрова, желтовато-белых и легких с отчетливым рельефным узором в виде пятилепесткового цветка на спинной части коробочки. В общем, их свободно можно было подать на стол вместо печенья: Только это было бы очень-очень черствое печенье.

На глубине около двух метров начались заросли морской травы зостеры. Сначала это были отдельные пучки или полосы, вскоре превратившиеся в дремучие джунгли. Зостера поднималась зеленой стеной со дна до самой поверхности. Некоторые особенно длинные листья плавали наверху. Местами виднелись узкие, извивающиеся проходы, лишенные растительности. Иногда они расширялись в небольшие площадки или оканчивались тупиками. Мы с Николаем очень скоро потеряли друг друга в этом травяном лабиринте. Поднимая голову, я видела, как мелькала над водой его дыхательная трубка, но подплыть к нему не могла. Попытка пробиться напролом окончилась неудачей. Некоторое время можно продвигаться вперед, но очень скоро это утомляет. Трава облепляет маску, выдергивает трубку изо рта, длинными гирляндами повисает на шее и сковывает движение. Все это напоминало мое столкновение с зостерой в бухте Шаморе, и я отступила.

Полосатые степенные рыбы, несколько напоминающие наших окуней и примерно такого же размера, стояли среди листьев. У них были блестящие красные глаза и пестрые узорчатые морды. Они были почти незаметны, так хорошо сочеталась их расцветка с чередованием света и тени в густой траве. Рыбы подпускали меня совсем близко, на расстояние менее метра, но сфотографировать их было невозможно: мешала трава, да и света было слишком мало в этих узких травяных коридорах. Немного позже, когда я подстрелила одну такую рыбу, мы определили ее как терпуга, или морского ленка.

Сероватое облачко, состоящее из каких-то мелких существ, похожих на мальков рыбы, висело в воде над песчаным дном. Это оказались мальки сеголетки креветок, сантиметра в два длины. Если же внимательно приглядываться к зарослям, можно было найти и взрослых рачков, хотя они обладают удивительной способностью становиться невидимками, В этом им помогает защитная окраска: чередующиеся на панцире продольные полосы зеленого и темно-оливкового или коричневатого цвета. Креветки имеют обыкновение стоять в траве под некоторым углом, так что полосы совершенно сливаются с листьями и стеблями зостеры. Этих креветок называют травяными чилимами. Чилимы стояли в траве, высунув из нее острые, задранные вверх носы — рострумы. Это были отличные крупные животные, сантиметров двенадцати в длину. На мое счастье, перед ними оказалась довольно большая площадка, свободная от травы. Света здесь было достаточно. Но для снимка самым крупным планом надо было подобраться к чилимам на расстояние метра. Глядя в прицельную рамку, я осторожно подплывала к ним. Тонкие, длинные усики насторожившихся чилимов обратились в мою сторону. Вот расстояние сократилось до одного метра. Но пока я нажимала кнопку затвора, в траве что-то изменилось. Чилимов как не бывало! Сплошная стена зостеры стояла передо мной. В ее глубине мелькнуло и исчезло полосатое тело.

В тот день я еще не знала, сколько пленки, времени и нервов будет потрачено за три месяца охоты с фотоаппаратом на этих коварных чилимов.

Охватив лучами, как пальцами, толстый пучок листьев, вверх по зостере ползла звезда патирия. Она поднималась все выше и выше, пока на ее пути не оказалась раковинка небольшого моллюска. Звезда прикрыла ее телом и остановилась. Когда я не без труда сняла звезду с травы, раковина едва виднелась в клубке амбулякральных ножек, прижавших ее ко рту хищника.

На первый взгляд казалось, что животных здесь не так уж много. Вероятно, большая их часть пряталась в песке или в малодоступных зарослях травы. На открытом грунте и в проходах чаще всего попадались отдельные створки крупной ракушки мактры и звезды патирии. Иногда, выплывая из-за поворота подводного коридора, я натыкалась на стаю чилимов, и каждый раз все повторялось сначала: я ныряла и подплывала к ним с величайшими предосторожностями. В момент, когда я нажимала на спусковой рычаг аппарата, чилимы исчезали. Они проделывали это с молниеносной быстротой, отскакивая назад, как на пружине. В следующее мгновение листья смыкались в непроницаемую стену, я плыла дальше в надежде, что следующий раз чилимы будут не так проворны.

Полосатые морские ленки лениво уступали мне дорогу. Несколько раз встречались извивающиеся, как змейки, зеленые рыбы, вероятно маслюки, с необыкновенно маленькими головками. Один раз вдалеке мелькнули силуэты больших рыб.

Блуждая среди зостеры, то и дело заплывая в тупики, я понемногу удалялась от берега. Дно уходило в глубину, затягивалось зеленоватым туманом. Чтобы рассмотреть животных, лежащих на грунте, приходилось нырять и плыть, пока хватало воздуха в легких, на глубине пяти или шести метров.

Зостера уже не могла дотянуться до поверхности. Только отдельные стебли ее с редкими и короткими листьями, похожие на гигантские стебли злаков, поднимались выше основной массы травы. Потом и зостера стала редеть, а дно круто пошло в глубину.

Разумеется, найти прежний путь сквозь траву было невозможно. Я лишь по мере сил старалась придерживаться общего направления в сторону берега. По дороге попалось несколько пустых скорлупок сердцевидных ежей. Они были почти белые, округлые и такие хрупкие, что первую же скорлупу я нечаянно раздавила, поднимая с песка. Вторую удалось опустить невредимой в полиэтиленовый мешок, наполненный водой. Скорлупка по форме была похожа на приплюснутое яйцо. Живого сердцевидного ежа я еще никогда не видала и, ободренная находкой его скелетов-скорлупок, особенно внимательно осматривала дно. Впрочем, шансов найти ежа было немного, они ведь закапываются в песок, а где их там искать?

Вместо ежа попалась колония мидий. Они лепились друг на друга, поднимаясь над песком, как черный пенек. На всякий случай, без надежды на успех, я мимоходом рванула ракушку покрупнее, и неожиданно в руках у меня оказалась вся тяжелая друза. Ее основанием служила большая витая раковина букцинум. Создатель раковины, брюхоногий моллюск, давно погиб, и опустевшее помещение заполнили песок и ил. Толстые трубки червей серпул, похожие на окаменевшие, причудливо переплетенные макароны, образовали на поверхности раковины сложный, выпуклый узор. Плававшая в поисках твердого субстрата личинка мидии прикрепилась к букцинум, выросла и в свою очередь послужила опорой для других мидий. В их колонии среди плотно сомкнутых раковин живых моллюсков попадались и опустевшие, с приоткрытыми створками. В одной из них сидел небольшой пестрый краб с комочком ярко-красной икры под оттопыренным хвостом. Ракушка служила ему хорошим убежищем.