Изменить стиль страницы

Мод, хотя она и не признавалась себе в этом, чувствовала себя польщенной, когда замечала, что люди в магазинах, где она делала покупки, с любопытством смотрели на нее, и испытала большое торжество, когда Этель Ллойд близ Юнион-сквера остановила автомобиль, чтобы указать на нее своим приятельницам.

В хорошие дни Мод катала Эдит в элегантной колясочке по парку, и они часто посещали зоологический сад, где обе часами (Мод не меньше, чем ее дочка) забавлялись, наблюдая обезьян в клетках. Но с наступлением осени, когда от сырой земли в Бронксе начал подыматься туман, этому удовольствию пришел конец.

Мак обещал во время рождества провести с ними три дня – без всякой работы! – и Мод заранее предвкушала радость. Она хотела отпраздновать эти дни так, как они с Маком праздновали первое рождество, проведенное ими вместе. На второй день праздника должен был приехать Хобби, и они играли бы в бридж до потери сознания. Мод выработала на эти три дня бесконечную программу.

Весь декабрь она почти не виделась с мужем. У Аллана изо дня в день шли заседания с финансистами, занятыми подготовкой денежной кампании, которую предполагалось открыть в январе. Аллану нужна была – для начала! – недурная сумма в три миллиарда долларов. Но он ни минуты не сомневался, что получит ее.

Здание синдиката неделями осаждалось журналистами, пресса делала на этом сенсационном событии блестящие дела. Каким образом будут строить туннель? Как будет организовано управление? Как будут снабжать рабочих воздухом? Как рассчитана туннельная трасса? Как это может быть, что туннель, несмотря на небольшие обходы, окажется на одну пятидесятую короче морского пути? («Проткни иголкой глобус, и ты поймешь это!») Все это были вопросы, неделями державшие публику в напряжении. В конце концов в газетах еще раз разгорелся спор вокруг туннеля – новая «туннельная война», начатая с таким же ожесточением и шумом, как и первая.

Враждебная пресса опять выдвигала старые аргументы: что никто не может пройти бурами в граните и гнейсе такое чудовищное расстояние, что глубина в четыре-пять тысяч метров от уровня моря исключает всякую человеческую деятельность, что по всем причинам туннель потерпит жалкое фиаско. Дружественная же пресса в тысячный раз разъясняла своим читателям преимущества туннеля. Время! Время! Время! Точность! Безопасность! Поезда будут ходить с такой же точностью, как по поверхности земли, даже точнее. Отпадает зависимость от погоды, тумана, от уровня воды. Пассажирам не грозит опасность пойти на корм рыбам где-нибудь посреди океана. Стоит лишь вспомнить катастрофу с «Титаником», стоившую жизни тысяче шестистам человек, и судьбу «Космоса», пропавшего без вести в океане с четырьмя тысячами пассажиров на борту!

Дирижабли никогда не будут годиться для массового передвижения. К тому же до сих пор только двум дирижаблям удалось перелететь Атлантический океан.

Какую бы газету, какой бы журнал ни брали в руки в ту пору, везде натыкались на слово «туннель», на иллюстрации и фотографии, относящиеся к туннелю.

В ноябре известия стали скуднее и в конце концов совсем перестали появляться. Бюро печати синдиката хранило молчание. Аллан закрыл доступ к местам стройки, и новые фотографии перестали появляться.

Лихорадочное волнение, возбужденное в публике газетами, улеглось, и несколько недель спустя туннель стал старой темой, больше не вызывавшей интереса. На смену ей пришла новая сенсация: международный полет вокруг земного шара!

Туннель был забыт.

Этого и хотел Аллан. Он знал публику и понимал, что первые взрывы восторга не принесут ему и миллиона долларов. Он сам собирался в надлежащий момент вызвать новый взрыв восторга, основанный не только на сенсации.

В декабре в газетах появилось с подробными комментариями сообщение, которое могло дать понятие о размахе проекта Аллана. Питтсбургская компания плавильных заводов за двенадцать с половиною миллионов долларов приобрела право на все годные для металлургической обработки материалы, которые во время строительства будут доставлены на дневную поверхность. Акции компании на шестом году строительства поднялись на шестьсот процентов. Одновременно появилась заметка, что «Эдисоновская компания биоскопов» за миллион долларов обеспечила за собой монопольное право съемки – и публикации фотографий и фильмов на все время стройки туннеля.

«Эдисон-Био» кричащими плакатами оповещала о намерении создать «вечный памятник туннелю – от первого удара заступом до первого экспресса в Европу, – чтобы передать грядущим поколениям историю величайшего творения человеческих рук». Она собиралась показывать туннельные фильмы прежде всего Нью-Йорку, потом рассылать их в тридцать тысяч кинотеатров земного шара.

Трудно было придумать лучшую рекламу для туннеля!

«Эдисон-Био» начала свою деятельность с того же дня, и в ее двухстах нью-йоркских кинотеатрах все бывало занято до последнего кресла.

«Эдисон-Био» показывала уже знакомые сцены в саду на крыше отеля «Атлантик», пять гигантских столбов пыли в пяти местах стройки, каменные фонтаны, выбрасываемые взрывами динамита, обед сотни тысяч людей, приход отряда горняков утром на работу, показывала умирающего рудокопа, которому свалившийся обломок скалы продавил грудь, кладбище Туннельного города с пятнадцатью свежими холмиками. Показывала дровосеков в Канаде, рубивших для Аллана лес, бесконечные ряды груженых вагонов с буквами С.А.Т. (Синдикат Атлантического туннеля).

Этот фильм, длившийся всего десять минут, носил незатейливое название «Вагоны», но производил самое сильное, поистине грандиозное впечатление. Товарные поезда – и ничего больше. Товарные поезда в Швеции, России, Австрии, Венгрии, Германии, Франции, Англии, Америке. Поезда с рудой, бревнами, углем, рельсами, железными конструкциями, трубами – без конца. Паровозы дымили, вагоны все катились и катились беспрестанно, так что в конце концов зритель начинал слышать шум их колес.

Под конец шла еще одна маленькая картина: Аллан и Хобби обходят место стройки в Нью-Джерси.

Каждую неделю «Эдисон-Био» демонстрировала новый туннельный фильм, и под конец всегда появлялся Аллан собственной персоной.

Если раньше имя Аллана значило не больше имени любого летчика-рекордсмена: сегодня его чествуют, завтра он ломает себе шею, а послезавтра о нем забывают, – то теперь публика связывала с именем Аллана и с его делом определенные и ясные представления.

За четыре дня до рождества Нью-Йорк и другие большие и маленькие города Соединенных Штатов были наводнены огромными плакатами, перед которыми, несмотря на предпраздничную лихорадочную суету, останавливались толпы народа. На этих плакатах красовался феерический город, море домов с птичьего полета. Ни один смертный ничего подобного не видел ни во сне, ни наяву. Посреди этого города, нарисованного в светлых тонах (таким бывает Нью-Йорк в легкой дымке солнечного утра), раскинулся грандиозный вокзал, по сравнению с которым речная станция на Гудзоне или Центральный и Пенсильванский вокзалы казались просто игрушками. От него разветвлялись уходившие вглубь пути. Они так же, как и главный путь, который вел к устью туннеля, были перекрыты бесчисленными мостами, обрамлены парками с фонтанами, утопавшими в цветах террасами. Толпа тысячеоконных небоскребов сгрудилась вокруг вокзальной площади: отели, магазины, банки, конторы. По бульварам и широким улицам, кишевшим людьми, мчались автомобили, трамвайные вагоны, поезда подземной дороги. Бесконечные кварталы города терялись в туманной дали горизонта. На переднем плане слева были изображены сказочные портовые сооружения, амбары, доки, набережные, где кипела работа, и пароходы теснились труба к трубе, мачта к мачте, справа – бесконечный солнечный пляж с тысячами шезлонгов и плетеных кресел, а позади – огромные и роскошные курортные отели. И под изображением этого ослепительного, сказочного города стояла надпись: «Город Мака Аллана через десять лет». Верхние две трети гигантского плаката занимало залитое солнцем небо. А совсем наверху, у самого края плаката, скользил аэроплан величиной с чайку. Можно было заметить, что пилот сбрасывал за борт что-то сначала казавшееся песком, потом быстро увеличивавшееся, порхавшее в воздухе, разлетавшееся все шире, – было видно, что это листовки, а над самым городом некоторые из них уже настолько увеличились в размере, что можно было отчетливо прочесть на них: «Покупайте строительные участки!»