Иногда пресноводная нерка нерестится в гравиевых дельтах горных рек. Как и большинство лососевых, она предпочитает умеренно быстрый поток чистой воды, текущей со скоростью шестьдесят — девяносто сантиметров в секунду, но любит, чтобы на дне попадались углубления и гравиевые барьеры. Гравий должен быть с горошину или чуть побольше, а барьеры укреплены камнями величиной от пяти до пятнадцати сантиметров в поперечнике. И конечно, нерка не любит, чтобы в воде было много ила, мелкого песка, опилок, щепок, стружек, коры и прочего древесного хлама, химических отходов, очищенных и неочищенных стоков и другой гадости, миллионами тонн ежегодно сбрасываемой в наши реки.

Мальки появляются из нерестового гнезда, или бугра, в конце зимы или ранней весной и сразу же скатываются по ручью в родное озеро. Они поселяются на глубоководье, где и остаются первые два-три года своей жизни. Питаются они почти одним планктоном и другой мелкой фауной, выцеживая пищу из воды с помощью массы тонких жаберных тычинок, которые у них лучше приспособлены для сбора планктона, чем у форели.

Годам к четырем, достигнув зрелости, нерка плавает уже по всему озеру и становится важным ресурсом питания и для радужной форели, и для рыболова-любителя. И форель, и рыболов-любитель предпочитают промышлять в озерном мелководье, так что до этой поры нерка остается вне досягаемости для них обоих.

Четырехлетняя нерка в большинстве озер достигает в длину от пятнадцати до тридцати сантиметров, а в некоторых она гораздо крупнее. Чтобы воспользоваться этой калорийной пищей, форель и сама должна дорасти до нужных размеров. Голец, напротив, живет на глубине, так что нерка занимает важное место в рационе всех его возрастных групп. Эта рыба охотится, кроме того, на керчаковых, или рогатковых, карповых, или шайнеров, окуней, молодь чукучана, рыбы-скво и сига. Даже голец-подросток, благодаря тому, что пасть у него намного шире, чем у форели, пожирает много крупных рыб.

Озер, в которых может прокормиться двадцати-тридцатифунтовая радужная форель, не так уж много. Четыре самых знаменитых — это Кутеней, Кенель, Стюарт и Бэбайн. Года через три-четыре после подсадки рыбы в обезрыбевшее озеро в нем начинают попадаться великаны. То же самое происходит и когда озеро начинает возрождаться к жизни после промерзания. Но вскоре борьба за пропитание выравнивает рыбу по размеру. Крупная радужная форель за несколько поколений выработала генетические отличия и теперь не смешивается с остальным форельным населением озера. Рыбонадзорная статистика должна поэтому учитывать эту породу отдельно.

Без пресноводной нерки крупной радужной форели не прокормиться. Если жизненный цикл нерки нарушат плотины, изменяющие температуру воды, скорость течения и содержание кислорода и засоряющие нерестилища илом при сбросе воды, если по дороге на нерест рыбу будут отравлять инсектицидами, то крупной форели станет нечего есть, и она исчезнет. Вред от плотины можно на время ослабить постройкой искусственного нерестового канала для пресноводной нерки, но люди не спешат усваивать биологические истины этого рода, а тем более считаться с ними на практике.

Любопытно, что в некоторых озерах есть непроходная форма морской нерки, то есть непроходное потомство проходной рыбы. Говоря проще, это молодь морской рыбы, которая почему-то не скатывается в море. От пресноводной нерки она слегка отличается морфологически, но большинство рыболовов этой разницы не замечают.

В наше время формы определяют главным образом по поведению рыбы. Серебрянки морской нерки скатываются в море на второе или третье лето, а в четыре года возвращаются в родные места. Все тихоокеанские лососи, и в частности нерка, включая домоседов, идут на нерест в ручьи, где родились. У пресноводной нерки тоже есть этот инстинкт возврата на родину. Морские нерки-домоседы могут быть родом с нерестилищ на главной реке, пресноводные же нерки обычно мечут икру на заштатных притоках. На нерестилищах морской нерки попадаются отдельные «чужаки», которые кажутся пресноводными, но на самом деле могут оказаться домоседами, воссоединившимися со своей проходной родней. Пресноводная нерка — удивительное создание. Ей для прожитья ничего не надо, а без нее не прожить ни форели, ни гольцу.

Американская озерная палия, или попросту голец, в некоторых озерах Британской Колумбии достигает шестидесяти фунтов и живет исключительно долго для рыбы — лет по десять, а иногда намного больше. Голец строит нерестовые гнезда близ подземных источников, вообще же мечет икру у скал, в дельтах, в глубоких участках боковых рукавов на быстрых реках. Взрослые гольцы едят в основном пресноводную нерку, а та в поисках своего главного корма — богатого белком планктона все время меняет глубину. Планктон совершает суточные вертикальные миграции и имеет, кроме того, разную численность на разных глубинах в зависимости от времени года. Во многих крупных озерах существуют планктонные «закрома». Границы этих «закромов» определяются тепловой структурой водной массы. Изотермы иногда резко уходят вниз, так что слой теплой воды может оказаться на большей глубине, чем соседний холодный.

Хороший рыболов умеет определять такие глубокие места по длине выпущенной лески. Нужно только следить, чтобы лодка во время пробного заброса не ушла в сторону. Местные проводники обычно знают, где и на какой глубине искать гольца в разное время года. Они ориентируются по приметам на местности. Наскальные рисунки индейцев по берегам рассказывают иногда о традиционных местах ловли гольца и о прорубях, через которые его ловили на «кикини». На «кикини» ловить нетрудно, и не только зимой, но и летом. Этот способ интереснее, чем ловля с троллингом. У меня довольно легкая снасть — старая укороченная двухручная удочка. Все органы чувств при этом способе ловли напряжены до предела. Запускаешь маленькую «кикини» на длинной леске с длинным поводком, даешь ей погрузиться, а потом начинаешь водить. Этим способом я не раз ловил гольцов и даже поймал несколько форелей на мелководье.

На берегу нас поджидал Сэк. Пес трясся от холода, но при этом вилял хвостом. Не желая тосковать в одиночестве, он переплыл речку на выходе из озера, пересек напрямик две неширокие протоки и, обогнув южный берег, в конце концов прибыл к месту, где мы причалили. Однако ему тут же пришлось пускаться в обратный путь, и на сей раз он просто пересек озеро по прямой.

Мы пекли гольца в фольге и наслаждались радугами водопада. Закат окунул берега в краску, и осины из темно-желтых стали красными. На мерцающем полотне воды выдра ставила галочки последнего вечернего обхода. Под надежным надзором родителей юная гагара смело совершала плавание, бестолково лопоча что-то своим пестунам, отвечавшим ей столь же несуразным гоготом. Откуда-то с берега выше по течению на их колготню откликнулся койот, и тут же с разных участков подали голос два других. В густеющей темноте разноголосое тявканье и дикий хохот смешались в тирольские йодли, заполонившие долину. В этот бедлам и мы внесли свою лепту, когда Сэк наконец нащупал остро диссонирующую ноту, и эхо разнесло его лай. Затем все погрузилось в задумчивую тишину.

— Люди видели огни на той горе, — сказал Чарли, кивнув в сторону плосковерхого силуэта скалы Чайн-Блаф, громоздившейся к югу от нас.

Я немного подумал, прежде чем спросить, что за огни.

— Не знаю. Кто ночевал это место, видели огни. Ночью.

Если Чарли говорит, что кто-то видел огни, значит, действительно кто-то видел огни. Может быть, и мы увидим их нынче ночью.

— На склоне, на вершине?

— Около вершины. Давно здесь была большая стоянка. Теперь мало кто ходит. Где гора раскололась, там маленькое озеро. Много звериных костей на берегу.

— Может, вода ядовитая?

Он пожал плечами.

— Много костей. — И погрузился в молчание.

К югу-востоку от Клускойл, около озера Верши, в послеплейстоценовое время происходила какая-то вулканическая деятельность. Поверх ледниковой валунной глины лежат извержения золы и пепла. На Горе, к юго-востоку от Верши, есть кратерное озерко с крутыми берегами. Несомненно, того же вулканического происхождения и украсившая ландшафт скала Чайн-Блаф.