— Если бы решение принимал я, — грустно покачал головой Тримбл, — вопрос бы даже не стоял. Но наше дело лишь представлять на рассмотрение суда результаты расследования. Так положено. Только судьям дано решать, какие обвинения могут быть предъявлены подследственному. Ведь с этим ты не можешь не согласиться.

Дэлзиел насторожился.

— Что вы хотите сказать? Ну, давайте. Выкладывайте!

— Энди, пожалуйста, я ведь не подозреваемый.

— Но то, что вы говорите, наводит меня на серьезные подозрения. Что в конце концов происходит?

— Думаю, ты уже догадался. Свайн заключен под стражу до вторника, то есть до второго июня, кажется, это День Тела Христова. Ты, возможно, тревожишься, что твоему театральному дебюту помешает необходимость появиться в этот день в суде. Но не беспокойся, ты там не понадобишься. Если только к тому времени не произойдет ничего более сенсационного, чем твое появление в Ночной рубашке при всем народе, мы снимем наши возражения против освобождения Свайна под залог.

— В случае дела об убийстве?! Мы не имеем права!

— В этом случае мы действительно не имеем права, — согласился Тримбл. — Только, Энди, не похоже, чтобы это было дело об убийстве. По крайней мере таково мнение прокуратуры. Свайн готов оказывать содействие в расследовании при любых, менее серьезных обвинениях. Мне кажется, суд скорее обвинит его в каком-нибудь не вызывающем сомнения преступлении, чем выставит себя посмешищем, пытаясь выдвинуть обвинение в убийстве, которое невозможно доказать за недостаточностью вещественных доказательств и отсутствием свидетелей. Энди, мне жаль. Послушай, присядь-ка, давай еще раз обговорим все это за стаканчиком…

Но на сей раз необоримая до той поры магическая сила этих слов, означавших целую бутылку «Глен Моранжи», не возымела действия, и Дэлзиел ушел.

Глава 4

Человеческой натуре присуще одно странное свойство: успех нередко наполняет душу сомнением, в то время как поражение пробуждает угасшую было веру.

До сих пор, даже после раскопок на автостоянке, Паско не мог заставить себя разделить уверенность своего босса в том, что Свайн виновен во всех этих ужасных убийствах. Но как только Дэлзиел ворвался в кабинет с известием, которое он расценивал, возможно, несправедливо, как предательство Тримбла, Паско почувствовал, что его начинает переполнять равное дэлзиеловскому необоснованное негодование.

— Я буду стоять на его стороне, даже если против будет целая свора самых дотошных адвокатов, — заявил он Уилду.

— Не слишком ли ты усердствуешь, а?

— Потому что до этого имел кое-какие сомнения?

— Потому что до этого ты считал, что он спятил!

— Но ты же не думаешь, что Свайн невиновен? — воинственно проговорил Паско, защищаясь.

— В чем-то, конечно, виновен, это ясно.

— Но не в убийстве?

— Послушай, имеется один взгляд на известные факты — взгляд босса и другой — Свайна. Как выбрать один взгляд из двух? Преимущество у того, кто сомневается, вот и все.

— Возможно, но я просто хочу помочь боссу.

— И что ты собираешься для этого сделать?

Это был хороший вопрос, на который нелегко было дать столь же хороший ответ.

— Ну, — протянул Паско, — по крайней мере я могу сделать то, что, несмотря на мои мольбы, не удосуживается сделать он по отношению к нашей Смуглой Даме, — я буду всерьез принимать его слова.

Паско начал с того, что тем же вечером взял с собой домой копии всех заявлений и всех отчетов по делу Свайна. Элли была на собрании своего Общества защиты летучих мышей, и он удобно разложил многочисленные документы на большом обеденном столе, пытаясь найти в них какие-то незамеченные до сих пор зацепки путем сличения разных показаний. Но через пару часов единственное, что он получил, — это ощущение (вероятно, такое же, как и у прокурора), что, если Свайн на суде хорошо сыграет свою роль, а даже Дэлзиел признавал его мастером приводить контраргументы, его невозможно будет привлечь к ответственности за убийство… Но, может быть, он действительно невиновен в убийстве?.. Паско отмел эту нежелательную мысль. Он обещал себе, что будет использовать убежденность Дэлзиела как путеводный факел. Но факел становился все больше и больше похож на свечку в пургу.

Когда Элли пришла домой, он все еще тупо смотрел в бумаги. Она не выказала никакого любопытства, а он ничего не стал объяснять. Это вежливое невмешательство в дела друг друга начало перерастать в торговый барьер.

— Как прошло собрание? — спросил он.

— Нормально. Мы разобрались в видах и в регионах обитания. Ты на работе держи ухо востро. Не удивлюсь, если у Толстого Энди на чердаке заведется несколько вампиров.

— Кстати о вампирах, — сказал Паско. Чтение бумаг оживило его воспоминания. — У Филипа Свайна на «Москоу-Фарм» в старом сарае несколько летучих мышей нашли себе приют на время зимней спячки.

— Что? Ты мне не говорил. Ты разве не знаешь, что обязан вовремя ставить власти в известность?

— Да? Извини. Это было в феврале, так что они уже могли улететь.

Откровение, что он повстречался с этими милыми созданиями уже несколько месяцев назад, только подлило масло в огонь. К счастью, Элли отвлек шум, донесшийся из комнаты Рози, иначе попытка Паско оправдаться навлекла бы на него еще больший гнев. Когда он остался один, он снова вернулся к разложенным на столе бумагам. Лежали они в следующем порядке: те, которые относились к убийству Беверли Кинг на Хэмблтон-роуд, — в центре, а те, которые касались гибели Тони Эпплярда, были сдвинуты к самому краю стола.

Но разговор о летучих мышах вызвал в памяти Паско воспоминания о старом сарае, где умер парнишка. Ему пришло в голову, что все приняли свайновскую версию событий, точнее, изложенную Свайном версию Стринджера. А с какой стати она могла вызвать сомнения? Все это вполне вписывалось в двуличный образ Свайна: хорошего друга и законченного мерзавца. И так было почти со всеми обстоятельствами этого дела. Они соответствовали и показаниям Свайна, и теории Дэлзиела.

Но была ли достаточно последовательна проверка этого соответствия?

Выяснить это можно было только одним способом.

Паско переложил бумаги на столе в строгом, насколько это было возможно, хронологическом порядке и, сказав себе: «Свайн — любящий супруг и хороший добрый друг», начал читать.

Через некоторое время Элли заглянула в комнату, снова скрылась за дверью, и он услышал, что в холле включился телевизор.

Через полчаса она заглянула еще раз.

— Ты еще не закончил? — спросила она.

— Я закончил быть любящим супругом, — ответил он. — Теперь я собираюсь стать законченным мерзавцем.

— Ох, какая жалость, я моргнула. Ну вот, пропустила момент перевоплощения, — посетовала она. — Я пошла спать.

— Я тоже иду через полчасика.

— Который из вас? Спокойной ночи.

Он улыбнулся, глядя ей вслед, потом вернулся к своим бумагам.

Через сорок минут он читал сделанные им записи.

Вот оно! Не много, почти ничего важного. Хотя, если это все, что у тебя есть, оно должно быть важным!

Он взглянул на часы. Слишком поздно, чтобы кому-то звонить и беспокоить. Кроме разве что жены. Жена-то ведь не кто-нибудь!

Она открыла один глаз, когда он вошел, потом снова сомкнула веки. Он тихонечко взял ее за плечо и не отпускал, пока она опять не открыла один глаз.

— Хочешь, чтобы я угадала, который пришел? — сонно спросила она.

— Нет, ни тот, ни другой. Просто мужик-полуночник, которому необходимо получить разъяснение одной проблемы от женщины. Так что просыпайся, мое солнышко, и расскажи-ка мне все про наших маленьких друзей — летучих мышек.

На следующее утро Паско поднялся рано. В восемь он уже входил в скрипучую дверь с полустертой надписью «Джо Свиндлз — торговля металлоломом». Там, в комнате, полной тяжелого запаха, сидел крепкого сложения блондин, который одновременно курил манильскую сигару, ел бутерброд с яичницей и читал «Сан». Блондин поднял глаза с недовольным видом человека, которому плевать, зачем к нему пришли, если этим его лишили обычных утренних радостей. Потом, узнав визитера, улыбнулся во весь рот, полный яичного желтка.