- Ты зачем меня вызвал? — перебил его Фоли.

- Слушай, — спросил Диллон, — помнишь нашу последнюю встречу: ты мне все вкручивал, будто в городе ничего не происходит, и все тихо. А я тебе сказал: нет, что-то происходит, да я только не знаю, что. Ну так вот, я был прав.

- Это смотря, что ты имеешь в виду, — ответил Фоли. — Много чего происходит, да только я что-то не вижу, чтобы «крутые» на этом наварили что-нибудь.

- Ну, — сказал Диллон, — сейчас никогда не знаешь, куда смотреть… Но вот что, ты у меня спрашивал, что происходит, а я тебе сказал, что ребята суетятся, все кому-то названивают. Ко мне часто звонят, ищут одного, другого, когда у меня такого нет, а потом вдруг тот, кого ищут, заявляется собственной персоной. А, может, он сам звонит и спрашивает, не звонил ли кто ему. Теперь не так-то много осталось парней, которые дело делают, и они не хотят, чтобы об их делах жены прознали. Не забыл?

- Нет. Ты говорил, что у Эдди Кривопалого какие-то дела с Джимми Скализи.

- Я говорил об Эдди Кривопалом, говорил и о Скализи. Только не помню, чтобы я говорил, что у них какие-то общие дела. Я тебе просто упоминал про них в разговоре — вот и все. И что они часто звонят друг другу. Этот Койл, уж не знаю, как он вообще умудряется ковылять по улицам — у него полные карманы десятицентовиков. Брось его в воду — так ко дну пойдет топором. Вот, сколько у него серебра в карманах!

- Так, ну ладно, — сказал Фоли. — Значит, Эдди часто звонит по телефону.

- А Скализи я уже давно не видел.

- Это я уже знаю. Никто не видел Скализи. Я слышал, он был во Флориде, загорал.

- А я слышал, что нет, — сказал Диллон. — Я слышал, он недавно наварил приличные бабки.

- И это тоже знаю, — сказал Фоли. — Что, все один?

- Ну да! Ты же знаешь Джимми — его любят. Я гак считаю, что дружок щедро его отблагодарил, понимаешь?

- Хорошо иметь друзей.

- А то! Вчера мне в бар позвонил Скализи, но парня, которого он искал, у меня не оказалось, и я ему говорю: ну конечно, передам, что ты звонил, куда тебе можно позвонить? Можешь дать номер? А он мне: «Я тут не задержусь. Но это очень важно. Скажи-ка ему, как только увидишь, что дело важное и что я хочу с ним потолковать — он поймет».

- Та-ак, — сказал Фоли.

- И вот сегодня, — продолжал Диллон. — Сижу я у себя, слушаю рок-станцию и как обычно, мозги у меня уже набекрень — я, может, за весь день продал пива на четыре доллара — никто теперь не берет спиртное, и вот заваливается ко мне, кто бы ты думал — парень, которому Джимми Скал вчера весь день названивал. Ну я, как обычно, дневную выручку пересчитал — жалкие крохи — и потом подхожу к нему, а у него рожа мрачнее тучи — точно ему яйца прищемило дверью в метро, и я ему говорю: слушай, приятель, тебе что принести? А он заказывает стаканчик чистого и пива, господи-прости. Ну, приношу ему и знаешь, заговариваю ему зубы, то да се, а потом говорю — мол, так много людей звонят — и вспоминаю, что его как раз вчера у меня разыскивали. И говорю ему: «Слушай, Джимми Скал с тобой связался?». Ну, тут у него рожа вытягивается, и он говорит: «Нет, я и не знал, что он меня ищет». И по тому, какая у него рожа, я понимаю, что, похоже, он и в самом деле, не знал — такая у него была рожа, точно ему ведро воды на голову вылили. А я говорю: «Ну да, звонил вчера вечером, тебя спрашивал. Сказал, что дело срочное. Так он тебя не нашел?». Понимаешь, я его малость поддеваю. «Нет, говорит, не нашел. А что, он номер оставил?». Я, значит, стою, продолжаю дурака валять, говорю, что так много народу звонит, разве всех упомнишь, все чего-то просят кому-то передать, так что мне и клиентов некогда обслуживать, потому что вечно приходится отвечать на эти дурацкие звонки, а мне все равно никто не доверяет — я же простой телефонист на коммутаторе… Короче, я ему говорю: «Да нет. Я спросил, как ему позвонить, а он говорит, что уезжает, и просил просто передать, что дело срочное и ему надо с тобой потолковать». Этот парень, значит, сидит себе и вдруг как вскочит, чистяк залпом заглотнул, потом пивом запил, и я уж подумал, что сейчас он расколется. А он мне: «Повтори, да побыстрее!». Налил я ему по новой. Он хлопнул и вторую в момент, бросил какие-то бабки па прилавок и соскочил с табурета, знаешь, точно сейчас уписается. «Я ухожу, говорит, на час примерно, попозже зайду узнать, не звонил ли кто мне, и если кто позвонит, ты не забудь, а тому, кто позвонит, скажи, что я еду на место и буду там, как только встречусь с парнем. Лады?».

- Мне-то что, — говорю я, — продолжал Диллон. — И он ушел. Ну и что ты теперь скажешь?

- Так кто это был? — спросил Фоли.

- Вот это самое интересное, — сказал Диллон. — Это был Эдди Койл. Занятно, а?

- Меня прислал Дак, — сказал Джеки Браун, обращаясь к обшарпанной зеленой двери квартиры на третьем этаже. На лестничной площадке витал запах тушеных овощей.

Дверь бесшумно отворилась. На пол упал сноп света, и глазам Джеки Брауна снова пришлось привыкать к новому освещению. Он увидел кусочек мужской головы: глаз, ухо и пол носа. Опустив глаза чуть ниже, он увидел, что обе руки крепко сжимают двустволку-обрез длиной не больше фута.

- Что нужно Даку? — спросил мужчина. Он не брился дня три.

- Дак просит меня иногда оказать ему помощь, — сказал Джеки Браун. — И я помогаю. А теперь он просит, чтобы ты мне помог — в счет его долга.

- И чем именно помочь? — спросил небритый.

- Предположим, я скажу, что мне надо десять штук и у меня с собой бабки? — сказал Джеки Браун. — Тебя это устроит?

Дверь открылась шире и небритый отошел в сторону, не опуская двустволки.

- Входи, — сказал он. — Надеюсь, ты понимаешь, что я пущу в ход эту штуку, если решу, что мне не по душе твои разговоры. Входи и выкладывай.

Джеки Браун вошел в квартиру. Весь пол был устлан белым пушистым ковром. Стены задрапированы оранжевым, на паласе по углам комнаты стояли черные кожаные кресла. В центре комнаты стоял массивный стол из стекла в хромированной оправе. Рядом со столом у стены черная кожаная кушетка. Но кушетке были разбросаны золотистые и оранжевые подушки. А на кушетке, поджав ноги, сидела девчонка с длинными светлыми волосами в белом кашемировом свитере на молнии. Молния была расстегнута почти до середины груди. Лифчика на девушке не оказалось. Из невидимых динамиков доносилась песня в исполнении Мика Джаггера и «Роллинг стоунз». В углу с потолка свисала на серебряной цепи белая шарообразная лампа, освещающая плакат, на котором оранжевым по белому фону было написано:

- Очень мило здесь, — сказал Джеки Браун.

Небритый обратился к девушке:

- Оставь нас, Грейс.

Девчонка соскользнула с кушетки и вышла из комнаты.

- Давай-ка поглядим на бабки, — начал разговор небритый.

- Давай-ка поговорим вначале о товаре, — ответил Джеки Браун. — Мне нужно десять штук, «тридцать восьмых» или чего-нибудь получше. Сейчас. Дак сказал, у тебя есть.

- Ты давно знаешь Дака? — спросил небритый.

- С тех пор, как меня замели пять лет назад — он сидел в соседней камере.

- Все еще балуешься?

- Нет, — ответил Джеки. — Это ведь было задолго до того, как я узнал, что можно по-умному делать бабки. То были забавы несмышленыша.

- Видишься с другими ребятами? — спросил небритый.

- Видел кое-кого пару лет назад, — ответил Джеки Браун. — Я тут как-то оказался по делам, да заметил, что там, за городом полно бывших зэков, так что я сделал паузу, выждал денек — а тут как раз происходит это дело в Лоуэлле, ну, в конце концов все улеглось. Босс должен был быть в городе.

- А он и был, — сказал небритый. — У них военный совет тут собирался.

- На карьере, — сказал Джеки Браун. — Я знаю. Кое-кто из «Апостолов», кое-кто из «Невольников». Я слыхал, они задумали какое-то совместное предприятие. Они хотели ко мне подкатиться с предложением, но я им послал весточку, что, мол, нет, хватит, я с этим завязал, да к тому же у меня уже был уговор с другими людьми, и учтите, говорю, я ведь не знаю, с кем вы теперь, а у меня уговор с другими, так что, мол, я остаюсь с «Ангелами». Все мои друзья, все, кого я знал, и кто еще в бизнесе, остались с «Ангелами», так что обратной дороги уже нет.