В понедельник у Каролы был свободный день. Рауль много раз предлагал ей провести с ним этот вечер, но она неизменно отказывалась.

«Нет, это моя единственная радость — один вечер в неделю вообще ничего не видеть и не слышать. Понимаете? Я ложусь в постель и сплю. Какое наслаждение!» — И действительно, окна ее комнаты в понедельник вечером были всегда темны. Но однажды, когда Рауль бродил в сумерки по городу, — это было около девяти часов вечера, — он вдруг увидел впереди себя Каролу. Он узнал ее по широкому элегантному меховому манто. В руке у нее был пакет. «Куда это она идет? — подумал он. — Значит, сегодня она решила не спать». Карола прошла по Кладбищенскому переулку, миновала ярко освещенные буровые вышки возле кладбища и вдруг, к величайшему изумлению Рауля, свернула в цыганский квартал.

О цыганском квартале шла дурная слава. В нем жил разный подозрительный сброд: нищие, бедные евреи, оборванные цыгане. Здесь было только несколько настоящих улиц, на которых находились публичные дома. А на всем остальном пространстве, среди грязи и запустения, были разбросаны сотни жалких хибарок, сколоченных из старых досок и кусков жести. Рауль не понимал, что могло понадобиться Кароле в этой отдаленной части города. Тут было темно как в погребе, лишь кое-где мерцал огонек в каком-нибудь окошечке. Но, несмотря на темноту, Рауль ни на секунду не терял Каролу из виду. У одного из последних домиков, простой крестьянской лачуги, Карола остановилась. Потом она вошла. У Рауля захватило дух. Никогда еще с ним не случалось такой загадочной истории. Несколько минут он ждал, не выйдет ли Карола из домика, затем осторожно прокрался ближе — о, как билось его сердце! — и заглянул в мутное оконце. Да, действительно, Карола находилась там.

Комната была маленькая, с потолка свешивалась керосиновая лампа. Карола сбросила шубку и с сияющим, счастливым лицом принялась развязывать пакет. Рядом с ней на стуле стояла в напряженном ожидании девочка лет четырех — необыкновенно красивый ребенок с темными волосами — и следила за каждым ее движением. Карола вынимала из пакета засахаренные фрукты, конфеты, шоколад, игрушки, и девочка шумно выражала свой восторг. Схватив девочку в объятия, Карола долго и нежно целовала ее. Между ребенком и Каролой было необыкновенное сходство: несомненно, это была ее дочка, и Карола прятала ее в этом домике на окраине города.

Рауль, бледный, измученный, прислонился к стене. Он был совершенно растерян, в полном отчаянии. Не потому, что у нее был ребенок, ах нет! А потому, что он ревновал ее к этому ребенку, мучительно ревновал. Девочка была такая хорошенькая!

Через час Карола вышла из домика.

В эти дни с Раулем лучше было не иметь дела: он постоянно ворчал и нервничал. По целым часам он всё над чем-то размышлял. Он ревновал Каролу к чужому ребенку! Ах, как хороша эта девочка! Ему хотелось ласкать ее, ласкать и нежить без конца! Но это же безумие! Ведь это ребенок от другого мужчины. Кто отец ребенка? Поддерживает ли Карола и теперь отношения с ним? Всё ужасно, почти безнадежно усложнялось. Адвокат и нотариус Рауль Грегор решился бы, пожалуй, жениться на даме, служившей в баре «Парадиза», но если у этой дамы есть еще и внебрачный ребенок... нет, нет, это уже невозможно, совершенно невозможно! Весь Анатоль смеялся бы над ним. А Ольга, какой триумф для нее!

То, что Карола оставила своего ребенка у себя, это, несомненно, характеризует ее с самой прекрасной стороны, — ведь она легко могла бы отослать его на воспитание в другой город. Это просто трогательно! Девочка полюбилась ему, он охотно взял бы ее к себе. И всё-таки невозможно, немыслимо...

Целую неделю Рауль провел в размышлениях. Это была тяжелая внутренняя борьба. Он избегал «Парадиза». Затем появился опять. Он якобы был простужен. И в тот же вечер нашел в себе мужество спросить Каролу, любит ли она детей. При этом он посмотрел ей в глаза.

— О да, я очень, очень люблю детей, — быстро ответила Карола и густо покраснела. — У меня...

Она запнулась и странно взглянула на него.

Но в это время ее позвали, и она отошла.

Может быть, она хотела сделать ему признание? Рауль потерял сон. Его тянет к этой женщине, но брак с ней, конечно, невозможен, нет, об этом не может быть и речи. Да и ребенка он теперь больше не любит, ему даже неприятно думать об этой девочке. Что ему за дело до нее? Да, как трудна, как запутана жизнь!

Он решил отказаться от своих мечтаний и дал себе слово не видеть больше Каролы.

Это были ужасные дни! Когда на Рауля Грегора нападало дурное настроение, он не шумел и не бушевал, а только становился ворчливым. Никто тогда не мог угодить ему. Копии с документов были переписаны недостаточно чисто, почта неаккуратно сложена на письменном столе, чернила слишком густы. Он придирался к окружающим с утра до ночи, и от этих придирок настроение его только ухудшалось. Вечером он часами расхаживал по своей комнате, погруженный в мрачные мысли. Не раз он готов был уступить соблазну увидеть опять круглые белые плечи, мелькавшие перед его глазами. Скорей, скорей надеть ботинки! Но он не уходил. Он держал свое слово, он был человек с характером!

XXIX

Сегодня вечером, когда стемнело, над новой гостиницей Корошека в первый раз вспыхнула призрачная голубая надпись: «Отель „Траян"». От нее нельзя было отвести глаз. Но Корошек забился в угол: нервы у него сдали, он дрожал всем телом.

Корошека охватило какое-то болезненное беспокойство. Теперь, в сущности, всё было готово: вестибюль в зеркалах, кафе, отдельные кабинеты, номера. Через две недели можно было переселяться. Только в большом зале ресторана еще работали маляры; здесь всё было цвета сомон с серебром. Настилали блестящий паркетный пол — ну конечно, здесь же будут танцевать... Привезли и хрустальную люстру, которая будет висеть в середине зала. Ее еще не успели распаковать, только вскрыли ящики. Великолепная, чудесная люстра, почти двух метров в диаметре, именно такая, о какой мечтал Корошек.

Но Корошек стонал. Деньги, деньги, деньги! Много тысяч утекло у него между пальцами. Архитектор Фехери Дьюла надул Корошека: не на двадцать, не на тридцать, а почти на все сто процентов дороже сметы обошлась эта постройка. Подумайте-ка! Последние долговые обязательства Корошек сумел погасить только благодаря тому, что ему пришел на помощь счастливый случай. «Национальная нефть» купила у него старый «Траян» и дала весьма приличную цену. Но теперь он уже опять без сна сидел в постели и подсчитывал: десять тысяч... двадцать тысяч... тридцать тысяч... Цифры роились у него в голове. А тут еще вексель на пятьдесят тысяч крон! Среди ночи он вставал, зажигал свет и углублялся в книги. Кряхтя и высунув кончик языка, он рылся в бумагах до тех пор, пока жена плачущим голосом не окликала его: «И чего ты не спишь? Просто невыносимая жизнь стала! Я с радостью осталась бы в старом доме».

«Да, да, да, она не так уж неправа!» И Корошек опять ложился, но не мог заснуть. Он лежал с открытыми глазами и считал. И чем больше он считал, тем яснее становилось ему, что он не выжмет из своего отеля даже проценты, набежавшие на его долги, какие бы доходы он ни получал. Отель должен быть наполнен сверху донизу. Банкеты, свадьбы, балы. Прежде, когда Корошек мечтал о новом здании, он видел все помещения полными смеющихся людей, а теперь отель рисовался ему совершенно пустым: ни одного человека, ни души, никого!

В страхе он бежал к Жаку, просить у него совета.

— Посетители будут, — ободрял его Жак. — Подумайте, как бурно разросся город за какой-нибудь год. Новый «Траян» через год будет так же полон, как и старый.

Ну ладно, всё это очень хорошо, даже прекрасно, но Корошек как-то не может себе представить, что отель будет заполнен, он видит его пустым, совершенно пустым. И Корошек выползал из постели, натягивал на себя одежду и среди ночи отправлялся в новое здание проверить, правильно ли топят печи, не случилось ли чего-нибудь. Он ходил по новому отелю, повсюду зажигал свет, заглядывал во все комнаты. Словно привидение, которое бродит по ночам. И постоянно он говорил сам с собой: «Да, да, да! Нет, нет, нет! Очень хорошо! Честь имею! Иисус и Мария! Что творится на белом свете!»