Когда через два дня Калинин заняли моторизованные части советских 29-й и 31-й армий, линия фронта 3-й танковой армии представляла собой лишь обрывки. В донесении командующего армией об обстановке говорилось:
«...Без продовольствия, замерзая, отходили, потеряв голову. Тяжелейший час для танковой группы пробил!»
В это время 9-я армия тоже была брошена в сумятицу отступления. Из района западнее Калинина до стыка с группой армий «Север» советские четыре армии нанесли удар по северному армейскому флангу. [145]
Хотя восточную часть фронта армии в некоторой мере удалось удержать благодаря поддержке танковых боевых групп 4-й танковой армии, но далеко на западе наметился глубокий прорыв в районе Ржева, который становился тем более опасным, так как и на правом крыле группы армий русское наступление продолжало расширять прорыв.
Мы давно уже забыли, что в мире есть еще что-нибудь, кроме льда и снега, окоченевших пальцев, которыми в течение нескольких минут после тревоги невозможно взять оружие, и заледеневших ног, которые начинаешь чувствовать только после получасового бега к позиции. К тому же день за днем отражение продолжающихся атак сибиряков и других большевистских дивизий, которые считают, что именно сейчас, зимой, пришло их время. Когда мы в передовом танковом отряде получили приказ об отходе, то недоуменно переглянулись, так как все знали, что причиной этому послужила не «малая обстановка» на нашем участке. Потом нам стало ясно, что речь идет о широкомасштабной перегруппировке, и выполнили приказ.
Никто из нас не недооценивал фанатичного противника, находившегося перед нами со времени прорыва «линии Сталина», когда большевистские пехотинцы забирались в глубокие ячейки, с расстояния двух метров стреляли в атакующих немцев и предпочитали смерть плену.
Мы недооценили противника, по крайней мере, сейчас, когда он с сибирскими дивизиями в зимнем обмундировании, с хорошим вооружением и с хорошим человеческим материалом перешел на нас в наступление, так что в таком холоде стало «тепло», из-за того, что у него долголетняя привычка к [146] ведению войны зимой. В руки этого противника попадали некоторые сломанные мотоциклы или машины, которые на сибирском морозе больше нельзя было привести в движение, в местах, куда мы должны были отойти для создания лучших условий для обороны, которые зимой были не везде, где летом без труда можно было остановить любого наступающего противника. Это еще больше вдохновляло сибирские дивизии, морально еще не подвергавшиеся существенным поражениям.
Ни один, кто на 35-градусном морозе не держал винтовку или не стоял за пулеметом, не знает, что значит на таком морозе приготовить оружие к стрельбе. При таких температурах во всех точках смазки масло замерзает. Большинство пулеметов, за исключением, безусловно, необходимых для охранения, заботливо ухоженные, стояли у огня в бедных крестьянских хатах, чтобы во время тревоги их можно было схватить и немедленно вынести на позиции. Там, где оружие вынуждены были держать на морозе, его тщательно укрывали, а коченеющими руками то и дело дергали затвор, чтобы держать оружие готовым к бою. И все же было много задержек при стрельбе, так как пулеметы просто больше не хотели стрелять, а автоматы от холода тоже часто отказывали. Тогда оставались только ручные гранаты и холодное оружие, с которыми еще можно было бороться с прорвавшимися советскими солдатами. При морозе от -15 до 35 градусов длительное пребывание на позиции вдали от жилья уже само по себе было подвигом.
Фельдмаршал фон Бок, который почти каждый день выезжал в войска, был сломлен физическими и [147] психическими нагрузками и 17 декабря заболел. Верховный главнокомандующий Гитлер немедленно сменил его и назначил новым командующим фельдмаршала фон Клюге. В первый же день своего назначения фельдмаршал отдал приказ, в котором были такие слова:
«Каждый должен держаться там, где стоит!»
Гитлер, не соглашавшийся с командованием сухопутных войск с самого начала кампании, 19 декабря сместил фельдмаршала фон Браухича с должности и назначил главнокомандующим сухопутных воиск самого себя. Уже на следующий день во все командные инстанции группы армий «Центр» прибыла телеграмма, в первом абзаце которой говорилось:
«Фанатическая воля к обороне территории, на которой находятся войска, должна поддерживаться всеми, даже самыми строгими мерами. Если она будет у каждого отряда, то атаки противника, даже если и увенчаются прорывами в некоторых местах, в конечном счете будут обречены на неудачу...»
В третьем абзаце значилось:
«Любая местность, которая вынужденно должна быть оставлена противнику, должна приводиться для него в полную негодность. Каждый населенный пункт, не принимая в расчет наличие населения, должен быть сожжен и разрушен...»
И вот наступило Рождество 1941 года!
Это было первое Рождество во время восточной кампании. И оно было совсем не таким, как прежние праздники Рождества во время войны. Так как на этот раз песен никто не пел. Праздничное настроение на этот раз диктовала музыка орудий Красной Армии. А война перерывов не знает. Это были те дни, когда [148] пехотные дивизии были сильно охвачены или окружены противником. Журнал боевых действий одной из таких дивизий 23 декабря 1941 года сообщал:
«Противник, прорвавшийся в брешь между 13-м и 43-м корпусами, продолжает наступать в северо-западном направлении. Утром он захватил Алешково и подошел к Недельному (где находились командный пункт дивизии, пункт тылового управления с автомобильными колоннами). Во второй половине дня Недельное было оставлено из-за нехватки боеприпасов. В сильную метель, несмотря на неоднократное применение грейдера, дорогу из Недельного на север расчистить не удалось, поэтому все машины, стоявшие в Недельном, оказались в руках противника. Среди них находились машины штаба дивизии, в которых находились все документы для журнала боевых действий с начала восточной кампании до 12.12.1941».
В журнале боевых действий другой дивизии, которая будет полностью разгромлена в эти дни, 24 декабря, в канун Рождества, было записано:
«8.30 противник силой до роты атаковал на участке 439-го полка... 13.00 противник двумя ротами атаковал Моховку. 16.30 атака роты противника на участке 446-го пехотного полка. Противник в течение всего дня пытается беспокоить войска деятельностью разведывательных дозоров. В атаках по всему фронту, следующих одна за другой, проявляется намерение систематически помешать рождественскому празднику. С наступлением сумерек активность разведывательных групп усилилась по всему фронту. Беспокоящий огонь артиллерии в течение всего дня велся по Песочной и Моховке...» [149]
Журнал боевых действий полка еще одной пехотной дивизии 25 декабря, в первый день Рождества, замечал:
После переговоров по радио командир дивизии принял решение, что батальон немедленно должен занять прежнюю позицию. С этим приказом в 10.15 обер-лейтенант Бильмайер был снова направлен в батальон. Через полтора часа майор Друфнер лично прибыл на командный пункт и еще раз подробно доложил командиру полка причины своего самостоятельного решения. Он также сообщил, что тыловое прикрытие батальона вскоре после отхода из Хуторов было атаковано крупными силами и что батальон в это время находится на позиции по обе стороны Кураково, где утром он уже отразил атаки двух рот противника. Командир полка снова обратился по радио к командиру дивизии, который на этот 11.13 согласился с принятыми мерами.
Лишь немногие фронтовые части смогли встретить Рождество 1941 года в спокойной обстановке, как, например, повезло танковому полку одной из дивизий, который практически с 22 июня вел непрерывные бои и лишь несколько дней назад был отведен в тыл.