Чёрный силуэт выступил из тени. И он был не один — рядом с ним, у самых ног, лежал огромный пёс со светящимися пятнами глаз.

Холмс откашлялся. Звук прозвучал резко, как выстрел.

— Уважаемый сэр Чарльз, меня зовут Шерлок Холмс, — начал он спокойным и деловитым тоном, как будто каждую ночь вёл светские беседы с адкими псами. — И вы и я попали в затруднительное положение, и увы, по собственной воле. Вами двигала страсть, мной — любопытство и высокомерие. Теперь мы оба знаем, чем приходится платить за эти пороки. Мы оба перестали быть собой.

Ватсон решился подойти поближе.

— Позвольте, я объясню положение дел, — сказал Холмс. — Вы пали жертвой родового проклятия. Теперь вы до конца своих дней будете скитаться в собачьей шкуре. Это недолгий век, и, признаться, довольно паршивый. У вас не будет никаких радостей, и даже никаких желаний, кроме одного-единственного — убивать близких вам по крови людей. Но убийства лишь усугубят ваши муки. Впрочем, и этого не будет. Ваш нынешний хозяин, Стэплтон, готовится принести вас в жертву своим отвратительным богам. Я не смогу вам объяснить, что ждёт вашу душу. Я сам не знаю этого. Но, насколько мне известно из компетентных источников, обычная смерть по сравнению с этим — большая удача.

Собака недовольно заворчала. Рык был негромким, но очень страшным. Походить поближе Ватсону сразу расхотелось.

— Я знаю, что вы меня не понимаете, сэр Чарльз. Ваш рассудок помрачён. Но ваше сердце осталось прежним, и оно видит всё, — столь же спокойно сказал сыщик-маг.

Пёс ощерился. Из пасти полыхнуло холодным светом.

— Ваша плоть слаба, она хочет жить во что бы то ни стало. Но ваше сердце стремится к высшей цели, я верю в это, — продолжал Холмс. — Поэтому я освобождаю вас.

Он вскинул руки к небу. Наверху полыхнуло голубым. Сила сошла с неба и перелилась в его руки: Ватсон видел голубые искры, мечущиеся между пальцев.

Рука опустилась на морду пса, тот дёрнулся, но не отпрянул. Тихо зазвенел металл. Ватсон понял, что это упала цепь.

— Вот так, — сказал Холмс. — Теперь у вас есть выбор. Вы можете спрятаться здесь, на острове. Тогда вы достанетесь Стэплтону. Или вы сумеете бежать. Тогда вас убьём мы. Ваша душа сможет предстать перед вышним судом — и, может быть, оправдаться.

Пёс поднял к небу заострённую морду и завыл.

— У вас будет время — совсем немного, но вашему сердцу хватит. А потом вы решитесь. Yes or No.

Пёс снова завыл. В этом вое было столько тоски и отчаяния, что Ватсон невольно всхлипнул и потянулся за носовым платком.

Это простое действие что-то нарушило. Картинка пошла рябью и пропала. Ватсон снова сидел за столом и пялился на скатерть, разрисованную водяными созданиями.

— Решение сердца, — тихо сказал болотник. — Вот что нам было нужно.

— А что было дальше? — Ватсон знал ответ.

— Мы вместе с Холмсом разорвали нити лоа. Сэр Чарльз вырвался на свободу — как раз когда Стэплтон — подготовил всё для своего жертвоприношения. Потом он учуял сэра Генри и побежал. Под пули.

10

— Мне очень жаль, — пробормотал доктор, пытаясь припомнить, сколько именно зарядов он всадил в адского пса.

— Напротив, вы оказали ему большую услугу, — доктор Мортимер склонил голову в вежливом полупоклоне. — Иначе бокор совершил бы жертвоприношение, и душа сэра Чарльза навеки канула бы в бездну Агве. Кстати, — добавил он, — Стэплтон собирался принести в жертву и свою жрицу-супругу.

Ватсон вспомнил дом Стэплтона, подпорку под балясиной, фигуру, укутанную с головы до ног простынями, и внезапно понял, что именно его так смутило и напугало в ту ночь: белая пелена, ритуальное одеяние.

— Мерзавец, — искренне сказал Ватсон.

— Оба хороши. Она бы тоже не отказалась обрести великую силу, просто Стэплтон успел околдовать её раньше. Но потом, когда мы её освободили от жертвенных пелен и чары рассеялись — помните, как она жаждала крови своего супруга-брата?

— И в самом деле. Так что же, сэр Генри послужил приманкой для сэра Чарльза? А Стэплтон, значит, был ни при чём?

— Ну да, — ответил Мортимер. — Стэплтон вообще не собирался убивать молодого Баскервиля. Хотя, если бы захотел, то извёл бы его в неделю, не касаясь и пальцем. Просто в коллекции мотыльков появилась бы ещё одна бабочка на булавке.

— Вообще-то, — заметил Ватсон — у него были личные причины не любить сэра Генри.

— Вы имеете в виду заигрывания его жены-сестры? Гм, Ватсон, вы и в самом деле не понимаете некоторых вещей. На самом деле Стэплтон, можно сказать, спасал сэра Генри от своей супруги. Отнюдь не по доброте душевной — он просто не хотел лишних неприятностей. После жертвоприношения эти места стали бы его местом силы. Он собирался жить в этих краях ещё очень долго, может быть — несколько сотен лет. А высосанный досуха труп владельца крупного поместья привлёк бы слишком много внимания, понимаете?

— Высосанный? — не понял Ватсон.

— Ну, я не имею в виду кровь. Просто после того, как сэр Генри оказался бы в её постели, он вряд ли протянул бы долго. Мамба выпила бы из него жизненную энергию… определённым способом. Ватсон, вас и в самом деле интересуют свойства магии этого типа?

— Нет, конечно, — добродетельный доктор содрогнулся от отвращения. — Меня больше интересует, кто всё-таки убил каторжника Селдена. Неужели собака?

— Дался вам этот Селден! Извините, Ватсон, просто я и сам не знаю, кто его убил. В нашем пасьянсе это лишняя карта. Может, выкинуть её, да и дело с концом?

— Это был я, — вдруг сказал Бэрримор, о чём молчаливом присутствии Ватсон успел забыть.

Обвинитель медленно повернулся к нему.

— Да, сэр, — признался старик. — Я отравил еду, которую моя жена носила этому негодяю.

Ватсон на мгновение потерял дар речи. Потом расхохотался.

— Чёрт возьми! — наконец, сказал он, вытирая слёзы. — А ведь я с самого начала подозревал вас в чём-то подобном, Бэрримор!

— Этот человек, брат моей несчастной супруги, — старик опустил голову, но в его голосе слышалось неподдельное страдание, — был причиной всех несчастий нашей семьи. Моя жена отдавала ему всё, а он тянул и тянул с неё, эксплуатируя её чувства. Я терпел, потому что надеялся, что он когда-нибудь уедет отсюда. Но жена мне рассказала, что её брат нашёл себе покровителя и убивает людей, потому что ему нужны трупы для каких-то мерзких занятий… а тут как раз приехал молодой хозяин, сэр Генри! Я уж пытался удержать его в Лондоне, даже письмо ему написал…

— «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот» — вспомнил Ватсон.

— Точно. И ещё пытался вас напугать, ездил за вами в кэбе, искал случай, — признался старик. — Только сэр Генри всё равно поехал в эти проклятые места. И когда каторжник сказал сестре, что он убьёт молодого хозяина, если она не даст ему денег — тут уж я не выдержал. Если бы яд не подействовал, я пошёл бы на болота, чтобы найти и застрелить его, клянусь всем святым! Моя совесть чиста.

— Сей добрый слуга воистину чист перед нашим родом, — одобрила кабанья голова.

— Но перед вышним судом ты предстать всё-таки боишься, — констатировал Алабастр, внимательно выслушавший весь диалог.

— Да, сэр. Поэтому я предпочёл остаться призраком, сэр.

— Понятно, — протянул Ватсон. — А ведь мы с Холмсом думали, что за ним гонится собака Баскервилей. Он так страшно кричал, — вспомнил доктор.

— Ещё бы он не кричал, я же насыпал ему крепкой крысиной отравы, — признался старик. — Быстро он сдох?

— Очень мучился, кричал от боли, а потом упал со скалы и сломал себе шею, — сказал Ватсон. — Холмс сперва принял его за сэра Генри.

— Как мне жаль вашего друга, доктор, — сказал болотник. — В тот день он истратил всю магическую силу, которую я дал ему, и снова стал обычным человеком. То есть, фактически, слепым и глухим. Утратить дар ясновидения, не различать ауры — какое унижение для того, кто повелевал первозданными силами…