Смеясь, Флорес плеснула из глиняного кувшина еще немного терпкого белого вина в свой кубок. Брат все еще стоял посредине комнаты и рассказывал:

— …он сказал мне: стой! Потом вытащил стрелу. О духи, вы даже не можете представить, как фонтанировала кровь! Я подумал, что той ночью из меня вытечет вся кровь и я умру!

— И как вы перевязали рану? — спросил Костин.

— Ну, через это место, — заявил Стен и схватился между ног, — потом сзади снова наверх и через бедро. Я еще не видел шрама, но мне говорят, что он очень украшает!

— Покажи! — крикнула Флорес и рассмеялась, когда брат покраснел.

Защищаясь, он поднял руки и ответил:

— Вам всем стоит поберечь свои нервы, а мне лучше оставить свои штаны на месте!

Смеясь, Флорес кивнула и бросила взгляд на Висинию, которая сидела на кровати и кашляла. Судя по всему, юная дворянка поперхнулась. Сейчас она смотрела на Стена, который тяжело упал на подушки рядом с Костином и схватился за бутылку с вином. Взгляд влахаки следил за движениями юного воина. «Что же ты чувствуешь к нему, Висиния? — задалась вопросом Флорес и задумчиво отпила глоток вина. — Отвечаешь ли ты на его чувства?»

— Еще одну историю, — попросил Костин. — Расскажите нам больше про Нати Таргузи!

— Ну хорошо, — ответила Флорес уже слегка тяжелым языком и с трудом поднялась. — История про Нати!

Под звуки аплодисментов она неуклюже поклонилась и начала рассказывать:

— Однажды двое детей пришли в Дезу, одни, затравленные и испуганные. Все было чужое, и плохие люди отобрали у них семью и родину!

Смех влахаков умолк, и они принялись слушать. Глотнув вина, Флорес продолжила:

— Эти дети потеряли все, и они опасались всех незнакомых на чужбине. Им дали комнату и еду и успокоили, но ночью они обнялись и плакали — оплакивали все, что потеряли. Утром один человек пришел к ним, он рассказывал разные истории, и он смеялся, слушал детей. Так он завоевал их сердца и смог утешить их. Это был Натиоле, настоящий друг. Тот, кто поддержит в беде. Друг!

Когда она села, воцарилось молчание, молчали почти две дюжины влахаков, которые пришли попрощаться с Натиоле. Некоторые из них уже рассказали смешные и печальные, героические и нелепые — разные истории, чтобы вспомнить… Это был старый влахакский обычай, которому они следовали и которым почтили память Натиоле. Пережитое с ним никогда не забудется, и его всегда будут помнить.

— За Натиоле! — крикнул Стен.

Все подняли кубки и ответили ему:

— За Натиоле!

— Пусть он смотрит на нас со своих темных троп и наша борьба закончится успехом!

Все присоединились к тосту, Флорес промолчала, потихоньку попивая вино. «Мне жаль, Нати, но это все еще не моя борьба».

— За Нати! — снова раздался крик, и на этот раз Флорес присоединилась к остальным.

Потом Стен, слегка пошатываясь, перешел к ней и сел рядом.

— У тебя талант к речам, которого у меня нет, — прошептал он ей на ухо. — Он был хорошим другом.

С вымученной улыбкой он поднял деревянный кубок, и Флорес стукнула по его кубку своим… Они отпили немного вина.

— Ты помнишь, как Нати называл это пойло? — смеясь спросила она.

Стен усмехнулся:

— Кошачьей мочой. Потому что оно такое же на вкус, а утром похмелье!

— Точно! — весело засмеялась она, вспомнив их последнюю попойку с Натиоле в Теремии. — Ему нравилось сладкое вино с юга.

— Это не мешало ему пить все, до чего он мог дотянуться, — заметил Стен. — Однажды мы перехватили грузовую баржу, которая пришла с востока, наверное из Турдуя. Там были четыре большие пузатые бочки, полные крепкого вина из Керсакии.

— Керсакии? — наморщив лоб, спросила Флорес. — Это не в Дирии?

— Точно! Мы проделали дыры в бочках. Они, кстати, предназначались для Цорпада, — рассказывал Стен дальше и захихикал. — Но перед этим мы наполнили свои мешки этим вином. А потом приехали всадники, и нам нужно было спрятаться в лесу. У нас не было ничего, кроме этого вина. Позор, нас тогда чуть не поймали, так как мы слишком рано напились.

— Но вы ушли, — заметила Флорес, вино уже ударило ей в голову, и мысли стали тяжелыми, как и язык.

— Да. Нати сбил одного стрелой с коня, и потом они отстали. После этого он называл вино прицельной жидкостью и говорил, что с вином из империи выстрел всегда более точный.

Они вместе посмеялись над шутками старого друга. Стен тоже много выпил. Вскоре он потребовал музыки, и потом, под грохот трехструнной фидели и ведра, служившего барабаном, они стали напевать старые мелодии. Они спели о горах и долинах их родины, о дремучих лесах и бурлящих водах, о заколдованных прудах и магических пещерах. Висиния исполнила балладу о Раду Святом и его борьбе за единство влахаков, которая тронула даже Флорес. Потом последовала пара грубых застольных песенок, которые наверняка понравились бы Натиоле и под которые некоторые стали танцевать, припрыгивая, по кругу. Даже Флорес почувствовала подергивание в ногах, Но она была еще достаточно трезвой и воздержалась от танцев. Но не Стен, который вместе с Костином пустился в дикий пляс. Под конец оба влахака, смеясь, завалились возле стола, опрокинув две глиняные кружки, наполовину наполненные вином. К этому моменту большинство были уже настолько пьяны, что едва ли могли следить за происходящим, и только Висиния, которая выпила меньше остальных, смеялась при виде Стена и Костина, которые пытались понять, где чьи конечности, и подняться на ноги. Спотыкаясь, поднялась Флорес и выкрикнула тост:

— За Нати!

— За Нати, Флорес, и за его друзей!

— Да. Он точно был бы горд, увидев, как Стен танцует, — пошутила Висиния.

— Непременно, — смеясь, подтвердила Флорес. — Это особенное зрелище. Он такой опытный воин, и я спрашиваю себя, почему он так плохо танцует.

— Отсутствие практики. И пара кубков вина…

— Вообще-то он умеет танцевать, нас учили в детстве. Но в его состоянии ему лучше сидеть.

— Я никогда не видела, чтобы он танцевал, — тихо сказала Висиния. — Видела только, как он сражается.

— Такова его жизнь, — заявила Флорес. — У него никогда не остается времени.

— Для чего?

— Для жизни, Висиния. С тех пор как он научился держать оружие, он носится по Влахкису и машет мечом. За твою сестру, за влахаков, за свободу, за черт его знает что.

— Твои слова звучат горько, — тихо сказала Висиния и посмотрела на Флорес, которая в этот момент выпила большой глоток вина, но затем отставила кубок с отвращением.

— Эта штука ужасна на вкус, — констатировала наемница и посмотрела на Стена, который вместе с Костином смеялся над какой-то шуткой, которую она пропустила.

— Когда ты уходишь? — неожиданно поинтересовалась Висиния.

Флорес быстро собралась с мыслями и ответила:

— Завтра. Меня здесь больше ничего не держит. Или война придет сюда, или вы двинетесь ей навстречу.

— Скорее всего, мы попытаемся отсидеться за стенами и пережить атаку.

— Это ему не понравится, — пошутила Флорес, кивнув в сторону брата.

— Наверное, нет. Но это единственно возможный способ. Куда направишься?

— Не знаю. На восток. Или вообще прочь отсюда. Прочь из страны, в которой каждая пядь земли пропитана кровью.

— Ты хочешь покинуть родину? Друзей, семью? — ошеломленно спросила Висиния.

— А кто из присутствующих здесь выживет в ваших битвах? — горько спросила Флорес. — Каждый второй? Каждый третий? Стен? Костин? Ты? И что мне делать? Ждать и хоронить мертвых?

— Борись с нами, — почти с мольбой ответила Висиния. — Нам нужны такие, как ты.

— И как Нати? — холодно спросила Флорес.

— Он боролся за свои убеждения.

— Да, так оно и было. Благодарен ли ему народ? Сколько влахаков будет бороться против Цорпада? Сколько спрячется и будет выжидать? Кто выйдет победителем?

— Люди боятся, Флорес.

— Оставь меня в покое, Висиния. Я приняла решение. Я похоронила Нати. Меня не будет здесь, когда кто-то будет рыть могилы для вас.