Качая головой, Хэнк открыл первую страницу допроса Дэнни Ди Пэйса и начал читать.

Ди Пэйс: «Кто-нибудь собирается звонить моей матери?»

Ларсен: «Об этом позаботятся».

Ди Пэйс: «Что они собираются ей сказать?»

Ларсен: «А как ты думаешь, что они могут ей сказать?»

Ди Пэйс: «Не знаю».

Ларсен: «Ты убил парня и хочешь, чтобы они сказали, что ты герой?»

Ди Пэйс: «Это была самооборона».

На столе у Хэнка зазвонил телефон. Нехотя он отложил стенограмму и поднял трубку, охваченный недобрым предчувствием. В это прекраснейшее утро он не удивился бы, если бы узнал, что банк отказал ему в праве выкупа закладной, что Гудзон вышел из берегов и затопил его гостиную или что…

– Генри Белл слушает, – сказал он.

– Хэнк, это Дэйв, дежурный. Здесь какая-то женщина. Говорит, что хочет тебя видеть.

– Женщина? – предчувствие недоброго стало еще сильнее. Хэнк нахмурился.

– Ну, как, – спросил Дэйв, – пропустить ее?

– Зачем она хочет меня видеть? В связи с убийством Морреза. Как ее фамилия, Дэйв?

– Ди Пэйс, мать Дэнни Ди Пэйса.

Хэнк вздохнул.

– Хорошо. В любом случае я собирался повидать ее, так что это можно сделать и сейчас. Пропусти ее.

– Понятно, – сказал Дэйв и повесил трубку.

Хэнк не горел желанием увидеться с этой женщиной. В процессе подготовки дела хотя бы один раз он должен был вызвать ее к себе и только для того, чтобы установить прошлое парня. Но сейчас ее неожиданный приход взволновал его и он надеялся, она не будет плакать. Надеялся, она поймет, что он народный прокурор, нанятый жителями штата Нью-Йорк, чтобы защищать их права, и будет защищать их так же рьяно, как адвокаты ее сына будут защищать его права. И все же он знал, что она будет плакать.

Хэнк убрал стенограмму в стол и стал ждать мать Дэнни Ди Пэйса, слабо надеясь, что этот день, который так плохо начался, не продолжится еще хуже.

Она вошла в кабинет, и он увидел ее лицо. Хэнку показалось, что его ударили чем-то тяжелым и твердым, и сейчас он понял: все события прошлого вечера и сегодняшнего утра лишь подводили его к этой убийственной иронии судьбы.

Хэнк узнал ее. Онемев, он сидел за своим столом.

– Мистер Белл? – неуверенно сказала она.

Их взгляды встретились и она тоже узнала его. У нее слегка приоткрылся рот. Не веря себе, она потрясла головой и, запинаясь, сказала «Хэнк?» И затем более уверенно: «Хэнк».

– Да, – ответил он, удивляясь, почему это должно было случиться, и вдруг интуитивно понял, что его засасывает в водоворот, из которого он должен выплыть ради своей дальнейшей жизни.

– Ты… Мистер Белл?

– Да.

– Но я… ты… ты изменил фамилию? Да?

– Да. Когда начал заниматься адвокатской практикой.

Он изменил фамилию по многим причинам. Большинство из них глубоко коренилось в его подсознании, и он не смог бы разумно объяснить их, если бы даже и попытался. Сейчас он не пытался этого делать. Перемена фамилии было «совершившимся фактом», и постановление суда по гражданским делам гласило: «Постановлено, что в соответствии с положениями, содержащимися в данном постановлении, начиная с 8-го февраля 1948-го года и в дальнейшем, настоящие просители будут известны, каждый в отдельности, под фамилиями Генри Белл, Кэрин Белл и Дженифа Белл, которые им разрешается носить, и ни под какими другими фамилиями».

– И ты окружной прокурор? – спросила она.

– Да.

– И дело моего сына находится в твоих…

– Садись, Мэри, – сказал он.

Она села, а он внимательно смотрел на ее лицо. Когда-то он так хорошо его знал, держал в своих молодых руках, умоляя ее: «Жди меня, жди меня».

Это было то же самое лицо, возможно, более утомленное, но то же самое лицо, принадлежавшее девятнадцатилетней Мэри О'Брайан, те же карие глаза и огненно-рыжие с отливом волосы, тот же аристократический нос и чувственные губы, необыкновенные губы. Он целовал эти губы…

Много раз он думал об этой встрече в стиле американских кинофильмов, когда двое влюбленных, с неудачно сложившейся судьбой, встречаются на пронизываемой ветром улице. Он представлял себе, как в один прекрасный день он снова встретит Мэри О'Брайан, и их охватит прежняя любовь, которую они когда-то испытывали друг к другу, и, возможно, на минуту их руки соединятся, и они грустно вздохнут, что жизнь разъединила их и никогда уже не сведет.

И вот сейчас произошла эта встреча, и Мэри О'Брайан – мать Дэни Ди Пэйса, и он не знал, что ей сказать.

– Это… очень странно, – начал он. – Я не представляю…

– Я тоже.

– Я имею в виду, что я знал о твоем замужестве. Ты писала мне, что выходишь замуж и… и, может быть, даже упоминала фамилию, но это было так давно, Мэри…

– Я сообщала фамилию, – сказала она. – Джон Ди Пэйс – мой муж.

– Да. Я не помню.

Он помнил каждую деталь того дня, когда получил от нее письмо. В тот день над летным полем в Северной Англии моросил мелкий дождь; слышались звуки разогреваемых моторов, из выхлопных труб струился белый дымок, растворяясь в раннем утреннем дожде; симметричные, идущие по диагонали, красные и синие линии на авиаконверте и торопливая, несколько небрежная надпись, сделанная ее рукой: «Капитану Генри Альфреду Белани, 714 5632, командование 31-й бомбардировочной эскадрильей, воздушный корпус армии США, военно-полевая почта, город Нью-Йорк, штат Нью-Йорк», и даже само письмо:

«Дорогой Хэнк. Когда ты просил ждать тебя, я ответила: не знаю, сказала, что еще очень молодая. Хэнк, дорогой, я встретила человека и собираюсь выйти за него замуж и надеюсь, что ты меня поймешь. Я не хочу причинить тебе боль. Я никогда не хотела причинить тебе боль…»

В этот момент раздался бешеный рев моторов бомбардировщиков, руливших через почерневшее поле к старту, чтобы взлететь в воздух.

– Я не запомнил фамилии, – повторил он.

Они замолчали.

– Ты… Ты очень хорошо выглядишь, Мэри.

– Спасибо.

– Я не знал, что ты все еще живешь на старом месте.

– Ты имеешь в виду Гарлем? Да. У Джонни там магазин, – она помолчала. – Хэнк…

– Мэри, я не знаю, зачем ты сюда пришла, но…

– О, Хэнк, ради бога… Ты ведь не собираешься убить моего сына?

Она не плакала. В этот момент ему хотелось бы, чтобы она заплакала. Вместо этого она выговорила эти слова, и ее лицо стало смертельно бледным.

– Мэри, давай попытаемся понять друг друга, – сказал он.

– Пожалуйста, давай.

– То, что было между нами, было очень давно. Сейчас ты замужем, я женат, и у нас есть дети.

– И ты обвиняешь моего ребенка в убийстве.

– Мэри…

– Ведь это так, Хэнк?

– Да, так, – ответил он. – Я работаю в этом округе, и моя обязанность защищать народ округа. Твой сын совершил убийство, и я…

– Мой сын не имеет никакого отношения к убийству. Это те, другие!

– Если это правда, я выясню это еще до суда.

– Он не был в банде!

– Мэри, поверь мне, прежде, чем дело передадут в суд, будет проведено самое тщательное расследование. Если найдутся какие-либо смягчающие обстоятельства…

– О, перестань, перестань, Хэнк, пожалуйста. Это не то, что я от тебя ожидаю. От незнакомого – да, но не от тебя, не от Хэнка Белани.

– Белл, – спокойно поправил Хэнк.

– Я Мэри, – тихо продолжала она, – девушка, которую ты когда-то знал. Мэри, которая когда-то любила тебя… очень нежно. – Она помолчала. – Не говори мне о смягчающих обстоятельствах.

– Каких же слов ты ждешь от меня, Мэри?

– Что моего мальчика не пошлют на электрический стул…

– Я не могу обещать тебе ничего…

– …за то, чего он не сделал, – закончила она.

В комнате вновь водворилась тишина.

– Никто не платит своей жизнью за то, чего он не сделал, – ответил Хэнк.

– Ты действительно в это веришь, да? – спросила она.

– Да, я действительно в это верю.

Она долго, пристально смотрела на Хэнка.

– Я больше не знаю тебя, правда?