С помощью подобных рассуждений (где-то более, где-то менее доказательно) Ашер расшифровывает персонажей «Гамлета». Король Клавдий, конечно же, оказывается Клавдием Птолемеем, воплощая в себе еще царствующую, но уже отжившую геоцентрическую систему мира. Коперник, как таковой, в пьесе не персонифицирован, он «просвечивает» в желании Гамлета возвратиться в Виттенберг на учебу – этому желанию препятствует Клавдий, и Ашер объясняет, что именно виттенбергский университет был первым центром учения о гелиоцентрической системе Коперника. Тихо Браге воплощен в двойном имени его предков – Розенкранце и Гильденстерне, и их казнь в Англии символизирует преодоление гибридной теории датчанина Браге английским ученым Диггесом. Ну а принц Гамлет имеет своим прототипом, конечно же, самого Томаса Диггеса, развившего модель Коперника, все еще ограниченную сферой неподвижных звезд, до модели бесконечной Вселенной. Ашер объясняет и то, почему Шекспир должен был шифровать тему своей пьесы – ведь Джордано Бруно был сожжен за распространение идей о бесчисленности миров (хотя современные исследователи все более уверенно говорят о других причинах этого аутодафе).

Ашер находит неприметные на поверхностный взгляд детали текста, которые, действительно, можно рассматривать как доказательства. В сцене на кладбище он отмечает странную фразу могильщика «Адам копал» (Adam digged) и предполагает, что это относится к Адомару Диггесу, предку Томаса Диггеса. Тогда тема копания получает логическое продолжение (или, наоборот, начало) – Призрак отца Гамлета назван «старым кротом», который «проворно роет» – то есть речь, по мнению Швейцера, идет о династии «копателей» Диггесов.

Принц Фортинбрасс у Ашера также не остается без объяснения. Его поход в Польшу – воевать «маленький клочок земли» – говорит о привязке к могиле Коперника, а повеление похоронить Гамлета с почестями – о том, что учение Коперника-Диггеса восторжествовало.

Теория Ашера – а его логическое построение можно так назвать – имеет право на существование. Мало того, что она красива и оригинальна – она доказательна в тех координатах, которые выбрал ее автор. Он использовал сравнительный анализ, свел вместе реалии пьесы и выбранную им историко-научную ситуацию. Это уравнение и привело к похожим на правду результатам. Есть лишь одно «но» – Ашер оставил без внимания тот факт, что герои пьесы – не просто некие схемы, отражающие астрономические модели мира того времени – они, эти герои, находятся еще и в сложных человеческих отношениях.

Строго говоря, Ашер построил свое исследование на «трех китах» – перекличке пьесы и жизни по трем именам: Клавдий Птолемей – король Клавдий, Тихо Браге – Розенкранц и Гильденстерн (имена его предков), Томас Диггес – аналогия со словом digged (копал). Все остальное пришлось «натягивать», а то, что «натянуть» невозможно – просто игнорировать. И в этом – слабость всего построения. Однако, вполне возможно, что Шекспир действительно мог попутно отразить в «Гамлете» и эти, современные ему научные споры.

Несмотря на половинчатость ашеровской теории, будущим исследователям стоит позаимствовать у ее автора метод – сравнительный анализ текста, проводимый в исторических координатах. Очень часто профессиональные литературоведы, гуманитарии вообще, с большим предубеждением относятся к подобным «выходам» за пределы художественного текста, считая, что текст самодостаточен и требует для своего анализа лишь знания исторического контекста (реалии того времени, быт, привычки, особенности языка и пр.). Но мы знаем, чем обернулся такой подход к «Гамлету» – четырехсотлетней полемикой гуманитариев вокруг пьесы, от которой порой страдает сам Шекспир – как в случае с Вольтером или Толстым, по сути, обвинившими его в бездарности и безграмотности.

Перейдем ко второй версии прочтения «Гамлета», – она поможет нам дополнить свое представление о методе, который следует применять при исследовании этой загадочной пьесы.

В 2000 году в издательстве «Радуга» (Киев) была опубликована книга «У. Шекспир и М. А. Булгаков: невостребованная гениальность». У этой книги два автора, но нас сейчас интересует только ее шекспироведческая часть, аналитический этюд «Гамлет»: трагедия ошибок или трагическая судьба автора?», авторство которого принадлежит Альфреду Николаевичу Баркову (к огромному сожалению, Альфред Николаевич умер в январе 2004 года).

Автор предваряет свое прочтение объяснением позиции, с которой он намерен провести разбор «Гамлета». Он постулирует, что «из-под пера гениальных писателей в принципе не может выйти ничего такого, что не имело бы композиционного значения. То есть, что противоречия и нестыковки — вовсе не следствие авторской небрежности, а свидетельство наличия в произведении более высокого уровня композиции».

Применяется понятие «мениппеи» (произведено М. Бахтиным от «мениппова сатира») – литературного произведения особого рода, характеризующегося тем, что «…используется совершенно иной способ подачи материала — через посредника-рассказчика, который выступает в роли самостоятельного персонажа. <…>Титульный автор как бы «делегирует» ему свои права по ведению сказа и формированию композиции. В наиболее «ярких» случаях — как раз тех, когда содержание произведения знаменитого автора остается неразгаданным — такой персонаж занимает позицию, не совпадающую с позицией автора».

Все это, пишет А. Н. Барков, приводит к появлению «на общем текстовом материале нескольких автономных фабул и сюжетов, представляющих собой образы всего произведения, спроектированные с разных позиций (точек зрения)».

А. Н. Барков отмечает основные фабульные несоответствия и противоречия, которые вызывают вопросы и у «официальных» шекспироведов (Гамлету в начале пьесы – 20 лет, в конце – 30, и др.), и приходит к выводу, что наличие двух ипостасей принца обусловлено двумя фабулами, одна из которых «вставная».

«Таким образом, – заключает Барков, – задача исследования обретает конкретную формулировку:

— при наличии «вставной пьесы», в корпусе мениппеи должен действовать рассказчик — особый персонаж, который, «выдавая» себя за Шекспира, ведет повествование, включив в него вставное произведение. <…> Решить ее можно двумя путями:

— анализом строфики произведения (текст вставной пьесы должен стилистически отличаться от основного);

— выявлением как можно большего количества противоречивых моментов, на основании которых реконструировать «истинные» биографии героев, отграничив их от биографий соответствующих им персонажей вставной пьесы».

Действительно, строфика произведения сама подсказывает принцип деления – и это видит даже неискушенный читатель – нерифмованный пятистопный ямб перемежается прозаическими вставками. Проза, предполагает Барков, «это основной текст, в котором все биографические сведения о персонажах являются «подлинными», они соответствуют «жизненным реалиям». Все, что написано пятистопными ямбами, — вставная драма, «Мышеловка», которую рассказчик так вмонтировал в собственный прозаический текст, что у читателя создается иллюзия цельности текста и единства действия».

Далее, путем анализа противоречий между двумя фабулами, Барков выстраивает истинную, по его мнению, фабулу, которую и скрыл Шекспир в своей мениппее.

По свидетельству могильщика, принц Гамлет рожден в день битвы между королем Дании Гамлетом и королем Норвегии Фортинбрассом. После победы король Гамлет забирает себе не только земли Фортинбрасса, но и его вдову Гертруду и ее новорожденного сына. На вдове он женится, фортинбрассовского сына усыновляет и делает наследником. По Баркову старый Гамлет и король Клавдий – в реальности одно и то же лицо, которое раздваивается в глазах читателя из-за двух, сведенных воедино фабул. У этого Гамлета-Клавдия есть незаконнорожденный сын по имени Клавдио – так в стихотворной части зовут того, кто передает гонцу письма от принца Гамлета королю. Но в пьесе есть указание и на то, что эти письма передает Горацио, а это значит, логически рассуждает Барков, что Горацио и есть тот самый Клавдио – сын короля Клавдия-Гамлета.