— Вот это да!.. — протянул Канаев, и по его лицу разлилось выражение глубокого изумления.

За время войны разведрота выполняла разные приказы, но снимать заставу еще не приходилось.

— Справимся ли мы? — задавал себе вопрос Канаев. — Справимся, — уверенно отвечал сам себе, озорно поглядывая на окружающих. Теперь за нашими плечами стоял опыт, огромный и выстраданный, накопленный ценой потерь и лишений.

Никакой другой, более подробной и интересующей нас информации, связанной со снятием погранзаставы, майор Матвеев нам не дал. По-видимому, он ею и не располагал.

Вскоре после ухода майора подготовка к операции развернулась полным ходом. Всех волновал только один вопрос: как поведут себя при встрече с нами болгарские пограничники? То ли они примут бой и будут отстреливаться до последнего патрона, как, например, дрались наши заставы на западных рубежах, то ли обнаружат наше выдвижение и отойдут в глубь своей территории, то ли предпримут что-либо другое.

Во время предыдущих боев мы хорошо изучили поведение немцев, мадьяр, румын, власовцев. А ведь болгары — славяне. Поэтому мы предполагали: не исключено, что встретим организованное стойкое сопротивление. В то же время известные нам исторические факты говорили и о другом. Русские воины совместно с болгарскими ополченцами разгромили турок и избавили болгар от многовекового ига. Но то было другое время, в мире с тех пор многое изменилось. Поэтому мы решили, что как бы там ни было, а к предстоящей операции надо тщательно подготовиться. Не раз напоминал нам Дышинский, что к противнику надо относиться с уважением.

На задание шли наиболее опытные разведчики, отобранные из обоих взводов, что делалось крайне редко. Обычно разведгруппы формировались из состава одного взвода. Формирование разведгруппы — дело непростое. Особое внимание не только на профессиональные навыки, но и наши характеры, привычки. Эти тринадцать должны быть единым спаянным коллективом, в котором понимают друг друга с полуслова, улавливают малейший жест, решительностью, уверенностью помогают и дополняют друг друга.

И вот мы в строю — все разные, и в то же время у всех нас много общего. Немногословный, даже слегка мешковатый в обычной обстановке уралец Неверов — командир разведгруппы. В поиске он преображается. Он может проявить завидную выдержку, а в момент схватки — неудержимую смелость. Озорной, подвижный и задиристый Канаев — в поиске молчалив, смел и находчив. Высокий, всегда опрятно одетый Юра Константинов, очень живой и горячий, полон скрытой силы, словно сжатая пружина. Он всегда импонировал мне своим поведением, своей манерой откровенного разговора. Николай Фролов — этот слишком самоуверен, словоохотлив, даже болтлив, прозван «трехаршинным» за виртуозность в выражениях. Когда он произносил свои присказки, многие качали головой, иногда даже краснели. Вася Антропов — русоволосый интеллигент, начитан, мастер рассказа. Всегда решительный, в пилотке, чуть сдвинутой на правую бровь, Вася Бутин. Лицо его, тронутое витилиго, лучилось улыбкой. Рядом — Моисеенко. Глаза серые, взгляд упрямый. Невысок, по-девичьи тонок в кости, ни жиринки лишней — одни кости и мышцы. Андрей Пчелинцев, Николай Ушаков...

Старшему из нас — командиру — 24 года, остальным по 19–20 лет. Простые парни.

По указанию командира группа приступила к подготовке предстоящей операции: проверяли оружие, запасались гранатами, кто-то даже занялся починкой масккостюма.

Еще засветло решено было послать троих разведчиков во главе с Катаевым в район заставы с целью изучить и выявить открытые подходы к объекту, наличие и расположение окон, дверей, возможных оборонительных сооружений, укрытий и расположение других построек и местных предметов. Им же поручалось подобрать ориентиры, позволяющие быстро и точно выйти в район расположения заставы в установленное время и скрыто подойти к ней.

За подготовкой к операции время летело незаметно. И вот уже красным диском меж деревьев промелькнуло заходящее солнце. Просторное небо на глазах стало темнеть. Темнота навалилась как-то неожиданно, минуя сумерки. Скоро вернулась и группа Канаева.

— Застава — одноэтажное, вытянутое по фронту здание, — рассказывал Юра и рисовал на помятом листе бумаги схему. — От края балки, от кустов до нее метров триста. Местность ровная, открытая луговина с небольшим подъемом. Около заставы — кустарник, довольно плотный, не просматриваемый даже на фоне заходящего солнца. Окна и двери в нашу сторону не выходят. Слева от заставы — сарай, по-видимому, склад. Перед ним колодец. Видели трех пограничников, они поили коней. Ну а какие они — завтра выясним при встрече, — закончил Канаев.

Впервые перед предстоящей операцией испытывали одновременно щемящее чувство беспокойства и душевный подъем. С чего бы это? Но пока отдыхает прокаленное на солнце тело, мозг разведчика в работе. Надо еще раз все взвесить, все предусмотреть, проработать мысленно предстоящий ход операции — от подготовки к поиску и до отхода разведгруппы с объекта атаки. Усталое тело требовало отдыха, поэтому спать легли рано. Казалось, только уснули — дневальный уже будил нас. Мы поднимались без суеты. Сполоснув лицо холодной водой, надевали на себя подготовленное с вечера снаряжение и бесшумно ушли из расположения роты. Только дневальный приветливо похлопывал по плечу и напутствовал: «Ни пуха ни пера! Ни пуха ни пера!» И в ответ тринадцать раз получил: «К черту! К черту!»

Вечерняя рекогносцировка позволила быстро сориентироваться и уверенно двигаться в район расположения заставы.

Ночь довольно темная. Идем по опушке леса, по невидимой в темноте, по набитой, хоженой тропе. Впереди — Канаев, за ним гуськом вся группа. Свежо, зябко, и каждый нет-нет да передернет плечами, поглубже засунет руку в карман.

И здесь, и по ту сторону границы — сонная тишина. Здесь еще неведомо, что такое война. Как-то даже непривычно — идем на задание, а вокруг ни стрельбы, ни ракет. Обычно подходишь к переднему краю и обязательно где пригнешься и сделаешь перебежку, где переждешь артналет, то есть уже внутренне готовишься, настраиваешь себя психологически на поиск, на бой. А сейчас все не так, вокруг — звенящая тишина. Лишь слышно: ширк-ширк-ширк — это возникающий за спиной шорох, производимый сапогами при ходьбе по высокой траве.

Так идем минут двадцать пять — тридцать. Но вот Канаев останавливается у дерева, лежащего поперек тропы, и мы подходим к нему.

— Все, пришли, — бросает он шепотом, — справа, прямо перед нами — застава.

— Который час? — интересуется Иван, пытаясь рассмотреть показания стрелок.

Кто-то подсвечивает ему зажигалкой.

— Так, — неопределенно тянет Неверов, — минут двадцать — тридцать есть еще в нашем распоряжении. Дневальный чересчур заботливым оказался, поднял нас раньше времени. Идем в балку.

Иван с Юрой начинают медленно спускаться вниз по склону, под густой полог деревьев и подлеска. Мы следуем за ними. Пройдя метров сорок — пятьдесят, останавливаемся. Прислушиваемся. Тихо. Лес встречает абсолютным молчанием лишь тех, кто не слышит в нем звуков. Вот, вспорхнув, быстро хлопая крыльями, взлетела птица. Кто-то шуршит в кустах, наверное, еж.

— Перекурим, что ли? — предлагает Канаев.

— Можно и покурить, — соглашается Неверов, — только с огнем аккуратнее.

— Да здесь, в этой чащобе, черт ногу сломает. В трех шагах ничего не видно. Да и туман вокруг.

— Пусть так, но все-таки аккуратнее, — настаивает Иван.

— Граница, ее уважать надо, — назидательно добавляет Юра.

Курили молча. Выкурив по одной, принимаемся за другую папиросу. Все молчат, словно языки проглотили. Чувствуется, что у всех как-то неспокойно на душе. Это проявляется в нервных, больших затяжках, в разговоре вполголоса. Скоро идти в сторону противника, а обстановка непривычная.

Раньше приходили на передний край и договаривались об огневой поддержке с минометчиками или артиллеристами, пулеметчиками. Знали, хорошо знали — вот здесь, где стоим, — наша траншея, впереди — ощерившаяся огнем — вражеская. Между ними — нейтральная земля, нашпигованная подчас всем: от малозаметных препятствий до мин. А здесь этого нет. Но все-таки в душе волнение. Чем черт не шутит? Всякое может случиться.