Приготовились и пошли строем. Так подошли почти вплотную к переднему краю обороны противника. Идем смело, ни на что не обращаем внимания, а каждая ниточка, каждая клеточка нерва напряжена до предела. Наконец, нас заметили. Окрик «хальт!», и вверх поползла ракета, за ней вторая. Стало светло, как днем. Из ближних окопов вновь раздается гортанное «хальт!», над головой гремят очереди. Теперь исход операции решают секунды. Командир кричит: «Глуши!» И мы, быстренько развернувшись вправо и влево, забрасываем ближние окопы гранатами, в упор бьем короткими злыми очередями, Дышинскому и Серову даем зеленую улицу, а весь огонь вызываем на себя. Миновав передний край противника, стали отходить волнами. Пока два-три разведчика били по немецким окопам, другие успевали отбегать на 30–50 метров и вызывали огонь на себя, а оставшаяся часть разведчиков стремилась оторваться от противника. И так перекатами мы удалялись, волоком унося с собой раненых. Так посчастливилось преодолеть добрую часть нейтральной полосы.
В эти моменты, когда восприятие обострено, каждый нерв на пределе, до нас доносится непонятный шум, да и кожей ощущаем — происходит что-то неладное. Вначале видим двух бегущих. Третий нагоняет их, но падает, потом вскакивает, снова устремляется за ними и снова падает. С обеих сторон взлетают десятки ракет, захлебываются пулеметы, а третий человек, как заговоренный, бежит вдоль нейтралки и теряется в белой кипени.
Проходит еще несколько томительных минут, и уже на своем переднем крае удается восстановить все перипетии происшедшего.
Пленный, усыпив бдительность конвоирующих и улучив момент, когда Юра Серов резко поскользнулся и упал на спину, ударяет сапогом в пах лейтенанту и бросается бежать. Пружинисто вскочив, Юра кинулся за убегающим немцем, нагнал его и уже начал хватать за фалды мундира, но в самый критический момент опять упал. Виною была порванная или развязавшаяся на кальсонах завязка, которую он до сих пор не заметил. Кальсоны сползли вниз, и Юра оказался спутанным. Когда лейтенант увидел, что Юра упал и немец уходит, он вслед ему бросил гранату. Взрыв подстегнул немца ускорить темп бега, а Серову осколком повредило кисть правой руки.
Итак, немец убежал, а мы под вой мин и стрекот пулеметных очередей, как говорят, несолоно хлебавши, вместе с ранеными вернулись в разведроту.
Слух о том, что разведчики из рук упустили «языка», по «солдатскому радио» быстро разнесся по подразделениям дивизии. В течение нескольких дней мы были предметом недвусмысленных улыбочек в наш адрес. И только Юра Серов, несмотря на полученное ранение руки и легкую контузию головы, успокаивал нас: «Не горюй, ребята, будет и на нашей улице праздник».
Прошло недели две с того злополучного дня, следующий поиск прошел удачно, и мы взяли ценного «языка». Присутствуя на допросе, мы поинтересовались у пленного, известно ли ему о прошлом инциденте. Тот ухмыльнулся и рассказал, что сбежавший от нас немец был не только награжден медалью, но и поощрен краткосрочным отпуском для поездки на родину. Так нашей оплошностью воспользовался вражеский солдат, заслуживший награду.
Все бывало. Как говорят, из песни слова не выбросишь.
Зимняя жатва
Спали на полу, почти не раздеваясь, и, пока запыхавшийся связной торопливо передавал приказ начальника штаба дивизии о выделении десяти человек для участия в разведке боем, сон с нас как рукой сняло. За ночь мороз основательно выжал из хаты последние калории тепла. В считаные секунды потуже затягиваем пояса на телогрейках и высыпаем за дверь. Старшина роты разведки Колобков тут как тут и каждому вручает по новенькому масккостюму. Итак, нас по пять от каждого взвода, и теперь во главе с командиром старшим лейтенантом Садковым аллюром мчимся к передовой. Снег под ногами пронзительно хрумкает, и кажется, бежит не отделение, а целая рота. Слабый ветерок, тянувший сбоку, обжигает. Холод навязчиво, безжалостно лезет под наши телогрейки. И только ротный в видавшей виды шинелишке и хромовых сапожках, щегольски собранных в гармошку, хорохорился, как воробей, даже шапку-ушанку не опускает, молодцевато задает темп движения. Мы бежим и по дороге успеваем обтереть снежком лицо, согнать последние следы недавнего, короткого по-птичьи, солдатского сна.
После продолжительных безуспешных ночных поисков полковых разведчиков и нас, разведчиков дивизии, командование дивизии решило принять энергичные меры — провести разведку боем с целью захвата «языка» и вскрытия системы огня противника.
Наше соединение заняло этот рубеж месяца два тому назад. Все это время оно вело тяжелые, кровопролитные бои, неизменно именуемые в сводках Совинформбюро как бои местного значения.
Разведка боем была назначена на 8.00, и нам надо успеть к этому времени занять свое место в боевом строю. Перед выходом из роты нам сообщили, что операция будет проводиться на участке обороны, занимаемом первым батальоном 276-го гвардейского стрелкового полка, которым командовал Герой Советского Союза капитан Осадчий. Это было примерно километрах в двух от большого украинского села Недай-Вода, что севернее Кривого Рога, уютно спрятавшегося в балке. Мы досконально знали рельеф местности и очертание переднего края противника перед обороной этого батальона. Это позволило нам еще по пути наметить конкретный план действий. Взвесив все, сочли целесообразным группе действовать не вместе, сообща, а разделиться на две части — одна будет работать в центре, а наша — на правом фланге.
По пути к переднему краю забегаем на пункт боепитания батальона, где добросовестно запасаемся гранатами, и по ходу сообщения пробираемся на КП батальона. Здесь узнаем, что проведение операции возложено на заместителя командира батальона старшего лейтенанта И. Т. Севрикова — Героя Советского Союза, который в это время находился в передней траншее, что в бою примет участие стрелковая рота, усиленная взводом автоматчиков батальона, саперы и разведчики полка, отделение саперов из инженерного батальона и, наконец, мы — от роты разведчиков дивизии. В общем, к предстоящей операции на сегодня планировалось привлечь около ста двадцати человек. Наступление намечалось на участке протяженностью по фронту 300–350 метров. Артиллерийское обеспечение атаки возлагалось на дивизион нашего 197-го артполка, две минометные роты, дивизион приданного легкоартиллерийского полка и батарею полковых минометов.
— Вот это да! — удивленно выпалил Саша Рыжков, и мы понимали его радость. Ведь совсем недавно при разведке боем нас поддерживали одна-две батареи, которым отпускалось по нескольку снарядов на ствол. Мы возмущались такой «поддержкой» и сходились на мнении — лучше бы такой артподготовки вообще не проводили. Но в той обстановке мы были «карандашами» и к мнению разведчиков, не первый раз участвующих в разведке боем, никто серьезно не прислушивался. Да что говорить о нас, солдатах, коль штабные офицеры игнорировали мнение нижестоящих командиров стрелковых подразделений. Поэтому-то услышанное на КП батальона на этот раз превзошло все наши ожидания. Мы понимали, что тыл, недосыпая и недоедая, увеличивал поставки фронту всего необходимого для достижения победы над ненавистным врагом. В общем, на КП обстановка прояснилась. Наш ротный остается здесь, а мы, пожелав друг другу удачи, расстаемся и по глубокому и извилистому ходу сообщения направляемся к передней траншее, до которой теперь рукой подать.
Вокруг затаилась настороженная, трепетная тишина, что говорило о близости противника. При подходе к передней траншее встретились со старшим лейтенантом Севриковым, с которым я познакомился еще на Курской дуге. И не раз еще судьба сводила меня с ним — и при форсировании Днепра, и в жестоких боях по расширению плацдарма. Родом он был с далекого Алтая. Его ценили офицеры, уважали солдаты. Коренастый крепыш был человеком общительным, за словом в карман не лез.