– Нет. Никогда.

– Тогда побываем, и обязательно вместе. Жаль, что теперь там уже совсем не так, как когда-то – даже наполовину не так интересно.

– Я бы с удовольствием посмотрела.

– Тогда я ее вам покажу, – с готовностью произнес он.

Но она сразу обратила внимание на то, что он не предлагает никакого точного срока. Он ведь не сказал ни «завтра вечером», ни «послезавтра», ни даже «при вашем следующем приезде». Обещание было очень неопределенным, и если бы ей захотелось, чтобы он его выполнил, то пришлось бы напоминать. Но в ее планы это вовсе не входило.

Когда машина остановилась, она протянула ему руку.

– Спокойной ночи, господин Клаазен. И еще раз спасибо за все.

Эрнст не принял ее прощального жеста.

– Минутку, Катрин, я тоже выйду. – Обратившись к таксисту, он попросил подождать.

Входная дверь «Пансионата Кройц» была скрыта в темноте.

– Тут бы карманный фонарь пригодился, – заметил Клаазен.

– Не посветит ли нам водитель? – предложила Катрин.

– Хорошая идея!

Пока он шел к такси, чтобы передать просьбу водителю, она лихорадочно искала ключ на дне своей сумки. Это ей удалось, когда Клаазен уже вернулся. Катрин торжествующе подняла его в свете обращенных к ним фар.

– Вы тут стоите как Статуя Свободы, – пошутил он, беря у нее ключ. – Разрешите, я открою.

Щелкнул замок. Катрин нажала плечом на дверь и открыла ее лишь настолько, чтобы проскользнуть внутрь. Он вынул ключ из замка и подал ей. Они стояли вплотную друг к другу. Если бы не ослепительный свет фар, он, может быть, и решился бы ее поцеловать. Или, может, она сама на миг нежно прижала бы губы к его щеке.

Катрин облокотилась на дверь, держа в одной руке ключ, в другой – портфель, и сказала всего лишь:

– Доброй ночи, господин Клаазен! Счастливо добраться до дому!

– Приятных вам снов, Катрин! – ответил он. – Завтра увидимся.

В тот самый момент, когда он повернулся, чтобы идти назад, водитель ослабил свет.

Переход от слепящей яркости к полному мраку был столь внезапным, что Клаазен сразу же исчез, словно проглоченный тьмой. Катрин знала, что и он ее не видит и что никакого знака от него уже ждать не приходится. Но все же она не сделала ни шага, пока машина не пришла в движение. Только после этого она полностью раскрыла дверь дома.

К своему облегчению, Катрин заметила, что над столиком в прихожей горит ночной светильник, и ей не придется нащупывать дорогу в темноте. Она замкнула дверь изнутри, хотя и не знала, нужно ли это делать. Во всяком случае, госпожа Кройц ни о чем таком ее не просила.

Чтобы никого не беспокоить, она сняла свои лодочки и прокралась вверх по лестнице в чулках. Сисалевая ковровая дорожка щекотала пятки. Войдя в номер, она разделась, сняла макияж, положила крем на лицо, затем сполоснула чулки и скользнула в постель. Выключив лампу на ночном столике, она подложила руки под голову, чтобы теперь, в полном покое, подумать о своем разговоре с Эрнстом Клаазеном. Для сна она была, как ей казалось, слишком возбуждена.

Но уже через несколько минут свернулась калачиком. Граница между явью и сном стала исчезать, и она даже не заметила, как полностью погрузилась в объятия Морфея.

Утром Катрин проснулась в привычное время – ровно в семь. Будильник был не нужен, она чувствовала себя совершенно бодрой.

Катрин еще немного повалялась, потягиваясь и распрямляясь, сладко позевывая. Она вспоминала, о чем размышляла ночью, перед тем как заснуть. И пришла к выводу, что Эрнст Клаазен не думал всерьез, будто она действительно может остаться в Гамбурге на уик-энд, когда предлагал ей так поступить. Иначе он подождал бы, пока она выскажет свое окончательное решение. Если она не может с семьей переехать в Гамбург насовсем, это ведь еще не значит, что ей заказано пробыть здесь пару дней.

Но если Эрнст этого действительно не хотел, то зачем вообще заговорил об этом? Всего лишь играет с ней, что ли? Катрин ничего не понимала.

Она пришла к выводу, что вообще очень мало о нем знает. Клаазен рассказал ей о своем детстве, и она восприняла это как доказательство его доверия. Но о чем, собственно, говорит тот факт, что его отец тиранил семью, а он, сын, с детства встал на защиту женщин? В женской сущности он разбирается хорошо – это она уяснила во время их прежних встреч и в ходе редакционных заседаний. Он имел представление о женских чаяниях, помыслах, мечтах, слабостях, достоинствах. Поэтому-то его журнал и пользуется успехом. В целом он к женщинам относится хорошо, это не подлежит сомнению.

Но как Эрнст Клаазен относится к определенной, конкретной женщине, а не к женскому полу в целом? Ее, Катрин, он всегда поддерживал, давал понять, сколь высоко ценит ее способности. Это было ей очень по душе, и она спокойно принимала то, что, даже любуясь ею, он все же изредка посмеивался над какими-то ее слабостями. Это, словно соль в сладком пудинге, придавало их взаимной симпатии своеобразный острый привкус.

Но признание Эрнста, что он, заводя связи с женщинами, всегда прерывает их при угрозе брачного союза, напугало Катрин. Впрочем, никаких брачных уз она не желала. Да и не было оснований надеяться на них или полагать, что между Клаазеном и ею они вообще возможны, хотя бы уже потому, что их разделяет расстояние. И все же она считала, что его непримиримость в отношении брака граничит с жестокостью. Надо быть очень беспощадным, чтобы каждый раз выставлять любимую женщину за дверь, как только она заведет речь о браке, и очень циничным, чтобы открыто объявлять себя приверженцем такой позиции.

Если он поступает так с каждой женщиной, которая была с ним близка, то не исключено, что некоторые из отвергаемых просто из духа противоречия удваивают усилия, чтобы заполучить его – в соответствии с присказкой «Ну, заяц, погоди!». Но, как известно, нахальная птичка только и ждет нападения, чтобы упорхнуть, пока ее не ощипали.

Катрин призналась себе, что Эрнст Клаазен ей очень симпатичен. Она бы проводила с ним целые дни, а то и недели, чтобы только наслаждаться его обществом. Но она опасалась, что доверие, которое он ей внушает, может оказаться обманчивым. Она была почти уверена, что так оно и есть, и решила ни в коем случае не поддаваться своему чувству и, оставаясь твердой, держать Эрнста на дистанции.

Чтобы избежать новой встречи с ним, Катрин могла бы сразу после завтрака уехать обратно в Гильден, что было проще простого. Но это означало бы, что она струсила. Эрнст, несомненно, понял бы причину ее бегства и вполне справедливо расценил бы как слабость.

Нет, она зайдет в редакцию и выполнит обещание еще раз встретиться с госпожой Пёль. Но как только разговор закончится, она ни в коем случае не позволит себе задерживаться и немедленно отправится в обратный путь.

Катрин встала с постели. Она не пожалела времени на то, чтобы привести себя в порядок, полагая, что редакторы журнала «Либерта» не торопятся включаться в работу на полную мощность с самого раннего утра.

Тянула время и за завтраком, читая газету «Гамбургские новости» с первой до последней строчки. А потом еще раз вернулась в свой номер, чтобы почистить зубы и упаковать вещи в дорогу. Потом Катрин отнесла чемодан вниз и попросила госпожу Кройц поместить его в камеру хранения пансионата и подготовить ей счет для оплаты, поскольку она скоро уедет.

Потом вышла наружу, и оказалось, что день холоднее вчерашнего, да и туманнее тоже. Она порадовалась, что надела брюки и кожаную куртку.

По Мёнкебергерштрассе она двинулась прогулочным шагом и все же явилась в редакцию еще до появления госпожи Пёль. У входа Катрин встретили очень приветливо.

– А госпожа Ригер здесь? – спросила она.

– Пока нет, – ответила госпожа Фельберт. – Да и если хотели повидать главного, то и тут вам не повезло.

– Это как раз не имеет значения. Мне нужно только еще кое-что обсудить с госпожой Пёль.

– Тогда вам лучше всего подождать в отделе рукоделия.

Ильза Мёбиус, как и всегда, встретила Катрин очень сердечно.