— Три с половиной. Согласны?
— Нет.
— Жаль! Ну как хотите… Я вас не понимаю.
— Я понимаю, что вы меня не понимаете, — усмехнулся Фучик.
Сточес выпрямился и сквозь сжатые зубы, с трудом подавляя злобу, прошипел:
— Четыр-р-ре-е!
— Свои убеждения я не продам ни за какие деньги. Писать то, что вы хотите печатать, я не могу, а то, что хочу я, вы никогда не напечатаете, — твердо сказал Фучик и быстро вышел.
Надо было исчезнуть, раствориться где-нибудь подальше от Праги, сделаться незаметным и незамеченным. К тому же в апреле 1939 года в официальном вестнике было опубликовано решение уголовного суда о том, что брошюра «Придет ли Красная Армия на помощь?» «является, по существу, распространением ложных сообщений согласно § 18, статье 2 закона № 50/23 Сборника законов и постановлений, а потому конфискуется, и дальнейшее ее распространение запрещается». Вскоре после этого было напечатано решение того же суда о конфискации его книги «В стране, где завтра является уже вчерашним днем».
Раздумывать долго не приходилось. Вместе с Густой он направился к родителям в Хотимерж. Почти всю дорогу он молчал. Все вокруг производило тягостное впечатление. Вагоны во всех поездах были разделены на три класса: первые три после паровоза вагона с табличкой «Рейх — рейх» предназначались только для немцев, следующие четыре вагона с надписью «Протекторат — рейх, рейх — протекторат» тоже были не для чехов. Им разрешалось ехать только в последнем вагоне с табличкой «Протекторат — протекторат». Название станций были написаны только на немецком языке, всюду развевались флаги со свастикой.
— Едем в резервацию для белых индейцев, — пошутил Фучик.
В Хотимерже, затерявшемся в лесу, он жил немногим более года, жил без прописки, пользуясь благосклонностью пожилого жандарма, давнего приятеля отца. Да и староста чех-железнодорожник давно питал симпатии к «отчаянному редактору» и сквозь пальцы смотрел на такое грубое нарушение порядка. Дом Фучиков был двухэтажный: четыре комнаты на первом этаже, четыре с террасой и «холлом» — на втором, фруктовый сад, рядом шумит речушка Зубржина. Куплен он был на деньги, доставшиеся в наследство от его дяди — композитора Юлкуса Фучика.
Время от времени он приезжал в Прагу, где получал секретную информацию от лиц, имевших связь с некоторыми высокопоставленными чиновниками и членами протекторатного правительства. Эти сведения и свои наблюдения он передавал товарищам, работавшим в подполье.
В первые месяцы оккупации прогрессивные пражские деятели культуры чаще всего собирались в клубе художников «Манес». Писатели, артисты, музыканты, художники, журналисты регулярно устраивали здесь вечера, лекции и дискуссии, являвшиеся в той или иной степени выражением протеста против тьмы, которая угрожала чешской культуре и общественной жизни.
С улицы доносился стук тяжелых кованых сапог, а Фучик говорил с друзьями о необходимости черпать силы в прошлом народа, о необходимости учиться у деятелей эпохи Возрождения:
— Какой великой, пламенной верой в народ должны были обладать наши Тылы, Гавличеки, Фричи, наша Немцова, наши будители! Несмотря на отчаянное противодействие иностранного окружения, жестокие преследования, а иногда и насмешки или равнодушие со стороны своих же людей, они проявили упорное, непобедимое стремление к раз намеченной цели, сумели словом и делом распространять идеи патриотизма и гуманизма, презрев личную выгоду и тысячи трудностей как в общественной, так и личной жизни! И вот сегодня в глазах народа они — его совесть, подвижники, олицетворяющие высшую нравственную силу. Они — живые документы, указывающие обществу, что, кроме меттернихов, бахов, давно уже ставших тенями в темной преисподней истории, кроме людей, ведущих споры об оптимизме и пессимизме, пишущих никому не нужные повести, проекты и диссертации, развратничающих из-за отсутствия определенной цели в жизни, лгущих ради куска хлеба и должности, есть еще люди иного порядка, люди чести, подвига, веры и ясно осознанной цели. И, глядя на них сквозь черную ночь, когда наша родина раздирается злобой, отчаянием и унижением, мы все-таки твердо верим, что не погибнет народ, родивший их, и не будет в обществе сиротой правда и справедливость.
В день XXII годовщины Октябрьской революции Фучик приготовил друзьям радостный сюрприз. По договоренности с секретарем клуба Любомиром Лингартом было решено отметить праздник небольшой лекцией. Члены клуба были приглашены на встречу, но программа встречи объявлена не была. В этот вечер зал был переполнен. Фучик вошел в помещение клуба уверенной походкой, с веселой улыбкой на лице.
— Да это Юлек! — прозвучало радостное восклицание в зале.
— Друзья, — начал без всякого вступления он. — Сегодня прогрессивные люди всего мира празднуют великую историческую годовщину. Двадцать два года тому назад выстрел с «Авроры» ознаменовал собой начало Октябрьской революции…
Он вдохновенно говорил о Стране Советов, к которой в настоящее время обращены взоры всех порабощенных народов Европы. Кое-кто посмотрел на дверь. Вход в клуб был прямо с улицы, рядом с входом в кафе, куда заглядывали немецкие солдаты и офицеры: случалось, они ошибались дверью и вместо кафе попадали в клуб. Но Фучика, казалось, это нисколько не смущало:
— Французским рантье свастика всегда будет милее, чем звезда, серп и молот, британским колонизаторам — тоже. Но мировая драма только начинается. Главный герой — Советский Союз — еще не вступил на сцену.
— Чешская буржуазия, — сурово продолжал он, — отказалась от помощи Советского Союза, сдалась на милость врага, не хотела бороться и вдруг теперь изображает дело таким образом, будто бы Советский Союз перестал бороться против фашизма, обижается на страну за то, что та старается выиграть время, оттянуть войну. Англия и Франция хотели вовлечь СССР в войну с Германией один на один. Не вышло. Они хотели обмануть русских, как обманули нас. Не получилось. Вы доживете до того часа, когда пойдет в бой Красная Армия. И вспомните мои слова. Я не убежден, что в ближайшие дни путь наш будет устлан розами. Нет. Наоборот. Мы должны закаляться, нас ждут трудные времена. Но мы переживем их, если будем едины. Не давайте народу расколоться, впасть в апатию, это только на руку нацистам, которые держатся старого правила: «Разделяй и властвуй».
Голос его звучал уверенно, каждое слово доходило до слушателей.
— Надо напрячь волю и продержаться до зари. Надвигается гроза, еще немного — и грянет гром, от которого рухнет старый мир. Вот почему старый мир собственников и капитала так сопротивляется. Он не хочет умирать. И из этого всемирного потопа наша республика воспрянет прекраснее, чем была, омытая живой водой. Я это вижу, друзья, я это ясно вижу. Какая это будет радость!..
Слова Фучика давали надежду присутствующим в зале. «Наш Юлек», общий любимец, зажигал в сердцах людей жажду справедливости. Его вера передавалась другим. Наверное, это было единственное в Чехословакии собрание, посвященное годовщине Октябрьской революции.
28 октября 1939 года отмечалась первая после оккупации годовщина образования Чехословацкой республики. В этот день предприятия практически не работали, рабочие многих заводов вообще не вышли на работу, по всей стране прокатилась волна демонстраций. Народ требовал восстановления республики, горячо одобрял лозунги КПЧ, особенно проявления дружбы к СССР. В Праге в демонстрациях приняло участие 100 тысяч человек. Гитлеровцы открыли огонь по безоружной толпе. Несколько человек было ранено. Ян Оплетал, студент, раненный во время демонстрации, скончался, и 15 ноября тысячи студентов демонстративно отправились на его похороны. В ночь на 17 ноября гестапо устроило облаву на студентов по всей Праге. Эсэсовцы громили и опустошали общежития, проводили повальные аресты студентов. Десятерых членов студенческого комитета казнили в Рузыне, 1200 студентов отправили в Германию, в концлагеря; все чешские высшие учебные заведения были закрыты, в древнем здании Пражского университета разместили комендатуру гестапо. Конфисковали даже учредительную грамоту Карла IV от 7 апреля 1348 года, определявшую его устав, и автобиографию Карла IV, изданную шесть веков назад. Нацисты приступили к осуществлению выработанных К.Г. Франком, ставшим теперь статс-секретарем и шефом полиции в Чехии и Моравии, и одобренных Гитлером директив о полной германизации чешских земель. Часть чешского народа подлежала насильственному онемечиванию, а другая часть должна была быть полностью уничтожена. Нацистская наука и пропаганда были мобилизованы для доказательства того, что никакой своей чешской истории и культуры вообще не существует: все выдающиеся материальные и духовные ценности только подражание германским. Прага — немецкий город, Бедржих Сметана — немецкий композитор. Фучик пишет фельетон о праотце Чехе и уже в первом предложении пародирует способ нацистского мышления и аргументации: