Продолжая свой рассказ о лидийцах, Геродот сообщает, что голодное время затянулось и наконец царь Атис понял, что игры – не решение проблемы, но бесконечное оттягивание момента истины. Тогда он принял решение. Разделил своих подданных на две равные части и бросил жребий (видно, без азартных игр он уже жить не мог). Одной половине следовало уйти из Лидии, а другой – остаться на родине. Атис остался в качестве царя с теми, кому выпало остаться в Лидии, а во главе переселенцев поставил своего сына Тиррена.
Тиррен и его люди отправились в Смирну, там построили корабли и вышли в море. Постранствовав по свету, они обосновались на новом месте и зажили припеваючи. Иначе сложилась судьба тех, кто остался в Лидии: они были порабощены персидскими завоевателями.
27. Мы обнаруживаем труп
На следующий день, когда мы с Гномом получили разрешение залезть в бассейн, оказалось, что нас кое-кто опередил.
Среди листьев, закостенелая, точно гипсовая, плавала громадная жаба.
– Я здесь больше не купаюсь, – заявил Гном.
Я выудил жабу из воды сеткой. И верно мертва: лапки широко растопырены, хоть отрезай да жарь.
Жабы – твари малосимпатичные, зловещие. Глаза у них маленькие и злые, похожие на базальтовые бусины. Кожа холодная и влажная, вся в пупырышках и складках. А перепонки между пальцами… А задние лапы с гибкими суставами – почти как у человека…
– Когда-то мы все были похожи на эту жабу, – сказал я.
– Не начинай! – запротестовал Гном.
– Серьезно, это сто тысяч лет назад было. Жили мы в воде, а на сушу вылезли попытать счастья. Сначала только головы высовывали, потом стали ненадолго выползать на берег…
– Я маме скажу!
– Одни животные остались в воде, жили по старинке. Другие научились сидеть на двух стульях – стали амфибиями: вот жабы, например, немного побудут в воде, и лезут на сушу, и тут же назад в воду, так все время и кочуют. А если надолго застревают в воде или на земле, то умирают, как вот эта.
– Разве жабы тонут?
– Ясное дело. Эта жаба увидела в бассейне воду и прыгнула с бортика. Думала, это лужа или пруд. А потом сообразила, что выхода нет. У луж и прудов всегда есть берег. Заходишь в воду постепенно и выходишь тоже постепенно. А у бассейна вместо берега – все равно что обрыв. Бац – и свалился. Либо ты в бассейне, либо ты на бортике – середины нет. А по лесенкам жабы лазить не умеют.
– Надо ее похоронить.
– Правильно.
– А сначала устроить над ней бдение. Бабушка Матильда говорит, что бдение – самое главное.
– Ага, слушай ее больше! Просто она всякие праздники и застолья любит.
– Бабушка говорит, над покойниками бдят, чтобы проверить, правда ты умер или просто спишь.
– Бабушкины сказки! Поспишь тут, когда у тебя родственники над ухом плачут!
– А какая разница между покойником и мертвецом?
– Да никакой, по-моему.
– Наверно, покойник – он спокойный, а мертвец все мертвеет и мертвеет… Ты точно знаешь, она правда мертвая? Может, спит просто?
Я взял жабу за лапку и помахал ею у Гнома перед носом. Братец завизжал и бросился наутек, но, отбежав на безопасное расстояние, остановился.
– А она на тебя похожа, правда-правда! – прокричал я.
– Врешь! – заорал в ответ Гном.
Место мы выбрали в тени, под деревом. Я нашел в сарае лопату и начал копать яму. Заодно я продолжал рассказывать Гному все то, что объясняла нам сеньорита Барбеито с помощью фильмов и наглядных пособий: как из амфибий развились существа, которые дышат непосредственно атмосферным воздухом и живут на суше, какие бывают среды обитания, растолковал, что ко всякой среде надо приспособиться. Гном недоверчиво хмурился: ему не верилось, что у всех нас, позвоночных, есть общие черты. Гном, клянусь, лягушки на вкус – совсем как курятина. Если содрать с шимпанзе шкуру, он станет похож на гигантскую жабу. Они даже сидят одинаково. Радуйся, что у тебя есть старший брат, который все это тебе может разъяснить.
Реальность – во всяком случае, ее прекраснейшие образцы – намного фантастичнее, чем сказки. Покажите мне писателя, который смог бы выдумать гланды, комодского дракона[26] или все эти несусветные трюки, посредством которых мы размножаемся. Какому фантазеру взбредет в голову, что коралловые рифы образуются из трупиков крошечных существ, чьи тела выделяют известь? Кто осмелится выдумать мир, подобный нашему, мир, хозяевами которого стали потомки жаб, лягушек, саламандр и тритонов?
Пока мы рыли яму и совершали похоронный обряд, Гном отмалчивался, размышляя над моим рассказом. В его глазах пылал огонь сомнения. Но кое-что он, видно, все-таки уяснил: когда я забросал яму землей, он украсил холмик камнями и спросил:
– А жабы тоже попадают в рай?
28. Приятная передышка
Выходные прошли в полной безмятежности. Случайного наблюдателя ничто бы не насторожило: семья Висенте предавалась dolce far niente[27] – нежилась на солнышке в саду или у бассейна, наслаждалась «святой троицей» истинно аргентинского стола асадо, спагетти (разумеется, из полуфабрикатов – на кухню мама и носу не показывала) и сдобными булками.
Но более проницательный наблюдатель не преминул бы подметить, что взрослые отлучаются с дачи подозрительно часто, чуть ли не каждые пятнадцать минут. То папа, то мама уезжали куда-то на машине или уходили пешком, непременно порознь. (Звонить полагалось не с дачи, а из автомата.) Если бы к зоркому взору прилагался еще и острый слух, то привычка членов семьи Висенте задавать друг другу самые банальные вопросы («Как тебя зовут?», «Когда у тебя день рождения?», «Как зовут твоих родителей и брата?») натолкнула бы на мысль, что на даче забавляются какой-то таинственной, непостижимой для посторонних игрой.
Некоторые из событий этого уик-энда стоит занести в анналы. Например, папа начал отращивать усы. После трехдневного моратория на бритье над его верхней губой образовался участок перманентного мрака. Нам с Гномом казалось, что усы уже вполне солидные, но мама уверяла, что папа за компанию с Гномом напился «Несквика», а рот утереть забыл. Утром в воскресенье она застигла нас – всех своих троих мужчин – перед зеркалом в ванной. Давид, отец семейства, одобрил результат и горделиво начал придавать своим усикам красивую форму, подстригая их ножницами. Гарри, первенец, посетовал на отсутствие растительности на лице и поделился мечтой поскорее обзавестись холеными усами а-ля Мандрейк.[28] А младшенький, Симон, заявил, что вполне доволен своими гладкими, как у его телевизионного кумира Симона Темплара, щеками, и спросил, почему у всех святых есть борода и усы, а у Симона Темплара нету.
Состоялось три партии в «Стратегию». О результатах упоминать излишне.
Я нашел время перечитать книгу о Гудини и обдумать ряд планов на будущее, к которым я вернусь ниже.
Днем в воскресенье произошло нечто грандиозное – семья Висенте посетила местную церковь. Сколько я себя помню, на службах я не бывал никогда. Иногда меня брали на венчания или на крестины, но и только, и потому я не имел никакого представления о том, как проходит обыкновенная месса. Увы, это потенциальное приключение с самого начала обернулось пыткой. Маме взбрело в голову, что в семье Висенте все очень набожны, и потому она заставила нас с Гномом вызубрить «Отче наш», «Верую» и «Аве, Мария». Она проверяла нас и дома, и по дороге, в машине, – ведь, войдя в церковь, мы должны были сделать вид, будто ориентируемся в распорядке богослужения с непринужденностью профессиональных верующих.
Наши родители получили религиозное воспитание, но со временем они оба отошли от веры. Папа больше надеялся на те законы, которые от людей, а не от Бога. Мама уверовала в науку, чтобы поменьше походить на бабушку Матильду с ее высокомерно-ханжеским благочестием. Каким-то образом родители умудрились вырастить нас полными невеждами во всем, что касалось религии. Наверно, думали, что это нам пойдет на пользу. Но в наших головах царила полная неразбериха относительно таких общеизвестных понятий, как рай или ад. То, что мы не имели достоверной информации о правилах членства в этих клубах, иногда нас сильно беспокоило. А поверхностное знакомство с основными постулатами католической доктрины еще более усилило во мне ощущение, что в этом мире я – как выброшенная на берег рыба.