МОРДАШОВ. Не хочу я мою дочь выдавать за фиту.

МАРФА СЕМЕНОВНА. Как за фиту?

МОРДАШОВ. Его фамилия начинается не с ферта, а с фиты.

МАРФА СЕМЕНОВНА. Ну так что ж за беда?

ЛЮБУШКА (со слезами). Слышите, какая пустая причина!

МОРДАШОВ. Пустая причина… вы глупы! Положительным образом обе глупы! А приданое-то? А белье-то? А посуда? А серебро-то?.. Понимаете ли: серебро! Ведь там везде «Аз и Ферт»!..

МАРФА СЕМЕНОВНА. Так только-то?..

ЛЮБУШКА. Так из-за этого только делать меня несчастной?

МОРДАШОВ. А что ж мне прикажете, бросить, что ли, все это?.. Делать новое приданое? То есть положительным образом все новое?.. Нет уж, и так денег много пошло.

МАРФА СЕМЕНОВНА. Иван Андреич! Прости меня: виновата!

МОРДАШОВ. Что? Что еще такое?

МАРФА СЕМЕНОВНА. Ведь белье-то все уж я продала.

МОРДАШОВ. Как продала?

МАРФА СЕМЕНОВНА. Да, продала Сонечке Морозовой, что вышла на прошлой неделе за Фролова… Видишь, им вензеля-то пришлись кстати.

МОРДАШОВ. Продала, не спросясь меня… Не спросясь-таки решительно меня…

МАРФА СЕМЕНОВНА. Да выгодно дали, так я и соблазнилась больше получить, чем самим стоило.

МОРДАШОВ. Больше!.. А где деньги?

МАРФА СЕМЕНОВНА. У меня целехоньки… Я отложила их, чтоб купить нового полотна… Вот они хотели и серебро у нас купить, да серебро-то продать уж я побоялась.

МОРДАШОВ. А им оно нужно? И теперь нужно?

ЛЮБУШКА. Как же, папенька… Мне еще вчера опять писала Сонечка.

МОРДАШОВ. И хорошие деньги дадут, то есть положительно хорошие?

ЛЮБУШКА. Как же, папенька, хорошие.

МОРДАШОВ. Ну, так можно продать. Признательно сказать, мне и самому этот Фиш не по нутру… Да вот беда — у нас еще остается фаянсовая и фарфоровая посуда с вензелями.

ЛЮБУШКА. Ну уж, посуда что за важность!..

МАРФА СЕМЕНОВНА. Конечно, что за важность,

В эту минуту слышен стук разбитой посуды.

МОРДАШОВ. Это что? Это еще что?

МАРФА СЕМЕНОВНА. Что-то разбили.

МОРДАШОВ. Это, верно, опять Акулина напроказила. (Кричит.) Акулька! Акулька!

Те же, Акулина, потом Фадеев.

АКУЛИНА (вбегая в среднюю дверь впопыхах и прямо бросаясь в ноги Мордашову). Батюшка! Отец родной, виновата! Не погуби!

МОРДАШОВ. Что ты там разбила?.. Что разбила?

АКУЛИНА. Ох уж, и сама не знаю что! Кажись, с дюжину тарелок, да миску, да салатник, да подливальник… да еще что-то…

МОРДАШОВ. Из какой посуды? Из какой посуды?

АКУЛИНА. Ох уж, и сама не знаю из какой… Барыня дала мне ключ и говорит: достань, говорит, новую посуду…

В это время показывается в дверях Фадеев и, остановясь, подслушивает.

МОРДАШОВ. Так ты это перебила мой английский сервиз?

Акулина. Ох уж, не знаю английский или какой… Только не весь, видит бог, не весь… А ведь барыня как дала ключ, так еще сказала: «Смотри, говорит, осторожнее вынимай…» Вот я и пошла в шкаф и отворила… и все ладно, и думала взять осторожно. Взяла под мышку салатник — и ничего… Положила в него подливальник — тоже ничего. Взяла вот в эту руку миску — и то ничего. Да захотелось за один раз уж и тарелки снести… Как потянула их к себе, да захватила вот этой рукой, уж и сама не знаю, как грех случился… Вся-та дюжина так вот и грянула на пол… А тут со страха, что ли, и миска, и салатник, и подливальник туда же… Батюшка! Родной! Не погуби.

МОРДАШОВ. В рабочий дом тебя! В исправительное заведение!

Акулина. Родимый, не погуби!

МОРДАШОВ. На каторгу, то есть положительным образом на каторгу!.. А прежде еще я заставлю тебя за всю посуду заплатить… наитиранским образом заставлю… Все именьишко твое продам.

АКУЛИНА (кланяясь). Родимый! Не погуби. (Хнычет.) Ох, я несчастная! Ох, я горемычная!

МОРДАШОВ. А посуду бить ничего? То есть наирешительно ничего?

АКУЛИНА. Что делать, коли грех такой.

МОРДАШОВ. Легко ли… разбить мой английский сервиз с вензелями…

ЛЮБУШКА (в сторону). И слава богу.

МАРФА СЕМЕНОВНА. Иван Андреич, ну уж простите ее.

АКУЛИНА. Матушка моя, родная!

МОРДАШОВ. Молчать, молчать! И слышать не хочу.

ФАДЕЕВ. Позвольте хоть мне ей помочь.

МОРДАШОВ. А, ты опять-таки пришел?.. (В сторону.) Правду сказать, этот уж куда лучше того… да и человек ремесленный, то есть положительным образом ремесленный!.. Теперь же и вензеля все к черту.

ФАДЕЕВ. Я было не хотел идти к вам, но мне слишком дорого счастье Любовь Ивановны… Прежде, однако ж, позвольте мне помочь вашей беде… У меня есть прекрасный фарфоровый сервиз. Он достался мне случаем на аукционе… Позвольте мне им заменить ваш и выкупить грех вашей Акулины.

АКУЛИНА. Красавец мой! Касатик! Ясный сокол! Вот уж добрейшая душа.

МОРДАШОВ. Благородно! То есть положительным образом благородно. Ну уж, когда так… дари ж твой сервиз невесте.

ФАДЕЕВ. Иван Андреич!..

ЛЮБУШКА. Папенька! Добрый папенька!

МАРФА СЕМЕНОВНА. Вот уж теперь опять и я скажу, что добрый отец.

МОРДАШОВ. Ну! Ну! Ни слова больше. (В сторону.) Мне главное, что свадьба-то обойдется без лишних расходов. Ну да и человек-то, по всему видно, хороший попался. (Акулине.) А тебя бог простит. Только берегись у меня в другой раз.

АКУЛИНА. Уж будьте благонадежны… Уж не возьму в другой раз столько посуды.

Те же, Фиш.

ФИШ (входя в среднюю дверь). Извозчик готов-с… Насилу нашел-с…

МАРФА СЕМЕНОВНА и ЛЮБУШКА. Опять явился!

МОРДАШОВ. Напрасно и искал: мы не поедем.

ФИШ. Как так-с? Но ведь вы хотели ехать со мною?

МОРДАШОВ. Разве для того, чтоб свезти тебя в тюрьму… То есть наивернейшим образом в тюрьму.

ФИШ. Помилуйте, да ведь вы хотели сделать меня своим зятем?

МОРДАШОВ. Атанде! Не в свои сани хотел залезть. То есть положительно не в свои сани хотел залезть.

ФИШ. Нет уж, это бесчестно, подло.

МОРДАШОВ. Это что? Да уж ты иначе начал поговаривать? Ты осмеливаешься мне грубить?.. А тюрьма?

ФИШ. Да разве я вам должен?

МОРДАШОВ. Батюшки, я ведь ему отдал вексель!.. Подай вексель!!.. Подай мой вексель.

ФИШ. Нет уж, он разодран в мелкие кусочки и плавает теперь в Екатерининском канале.

МОРДАШОВ. Злодей, он украл у меня полтораста целковых…

Фиш убегает.

Постой же, я с тобой сам управлюсь!.. Где он? Убежал, то есть положительно убежал. Плакали мои денежки!.. А все вензеля! Все проклятые вензеля! Все это Аз и Ферт!.. Кончено! И другу и недругу закажу выделывать на приданом вензеля… то есть положительным образом…

МАРФА СЕМЕНОВНА. Полно, пойдем: обед готов.

МОРДАШОВ. Постой, Милюта. Мне еще нужно исполнить здесь одно поручение, одно наинужнейшее поручение. (Поет к публике.)

Нет, позвольте, извините, это не то… решительно это не то!.. Извольте видеть, в чем дело, в чем дело, в чем самое-то настоящее дело… Переводчик, или, как вам назвать его вернее, переделыватель, автор, что ли!.. Ну кто бы ни был, все. равно… Только он говорит мне… положительным образом говорит: «Послушай, Мартынов…» Он, впрочем, мне не говорит ты, но уж это моя привычка… Извините, это моя неисправимая привычка. «Послушай, говорит, Александр Евстафьевич Мартынов! Я написал тебе два окончательные куплета, то есть положительным образом написал два куплета…» Он, впрочем, не сказал: положительным образом… это опять моя неисправимая привычка. «Ну так ты, говорит, выбери, который хочешь, — решительно, который хочешь…» Я взял, прочел и пришел в недоумение, то есть истинно пришел в недоумение… В одном, изволите видеть, он отстаивает пьесу, хвалит актеров, хвалит вас, словом — наирешительно и нас и вас хвалит; а другой куплет… Пропеть его разве вам? Извольте, пропою, то есть наивернейшим образом пропою… и уж там что хотите делайте… положительно что хотите делайте.