– И с кем же?

Я снова вынуждена говорить с ним как с идиотом:

– С тем, с кем у тебя соответствующие отношения, с кем их хотя бы можно обсудить.

– А-гаа… – Он тупо кивает.

И вдруг я осознаю, что этот кретин, это тупое животное сидит в моей машине, и срываюсь:

– А-гаа, – передразниваю я, – как бы фишка ни легла, ты даже не надейся, что мне захочется с тобой обниматься. Поэтому смени пластинку, ясно? А еще лучше, просто заткнись.

Я не смотрю в его-сторону, но слышу, что он задышал по-другому. Засопел шумно, словно воздуха кондиционера ему не хватает. А потом придушенно, хрипло проскрежетал, циркуляркой вырезая слова:

– Ты кем себя возомнила, наглая пиздючка?

От моей самоуверенности не осталось и следа. Держала бы язык за зубами… Я уже почти поставила его на место.

– Слушай, я ведь машину веду.

– Прекрасно, вот и веди, – говорит, а потом наклоняется и кладет лапу мне на грудь!

Ни хера себе!

– Убери лапы, козел! – Я ору и бью по тормозам. К счастью, сзади никого нет. Отталкиваю его пятерню. – Выметайся! Немедленно выметайся из машины, а не то!..

– А не то что? – провоцирует он, а в глазах – животный голод, как у разбуженного среди зимы медведя.

Достаю мобильник из сумки, но он выхватывает телефон прямо из руки!

– Верни сейчас же!

– Не-а… Сиськи покажи. – Звереныш скалится и прячет сотовый за спиной. Конечно, я не буду устраивать возню из-за телефона с этим извращенцем, он только того и хочет!

Пытаюсь его увещевать:

– Слушай, если мы потеряемся, Лара будет мне звонить.

– Не-а, она шас очень занята Большим Монти. – Идиотский оскал не покидает его морды. – Че те, жалко? Только сиськи покажи, мне больше не надо, даю слово. Или, – тут он повышает голос, – щас как дам по ебалу!

Это просто пипец. Во что я вляпалась! Бросаю украдкой взгляд на дверь.

– Не глупи, – давит он, – и не усугубляй. Тебя всего-то просят показать сиськи. Пальцем не трону, честное скаутское!

– Да подавись. – Я ругаюсь в бессильной ярости. Все из-за этой сучки; блядствует с отморозками и меня втянула! Распахиваю кофточку, стягиваю лифчик. -- Доволен? Посмотрел? Можно ехать?

– Это было великолепно. – ржет он, пока я поправляю одежду. – Видишь, я сдержал слово. У меня, между прочим,репутация галантного кавалера, я ею рисковать не намерен. Зато теперь за кружечкой пивка смогу описать ребятам твои титьки.

И не забуду про родинку на правой.

– Какое же ты ничтожество!

Тухлая улыбка опять вянет.

– Заткни ебало и рули!

Я в ярости от пережитого унижения, но слушаюсь беспрекословно. Это же надо быть такой дурой, чтобы оказаться в одной машине со злобным психом! И это же надо быть такой гадиной, думаю уже про Лару. Впрочем, нет худа без добра; урод притих и лишь изредка гавкает мне, куда ехать.

Мы въезжаем в Клакманнаншир, сворачиваем к ферме неподалеку от Аллоа. Съезд с трассы никак не обозначен; я бы проехала и не заметила. Асфальта под колесами больше нет, а есть жижа с гравием. Усадьба выглядит совсем запущенной; рядом – огромный амбар, во множестве припаркованных автомобилей большинство – здоровенные джипы. Скорее наружу; но я слишком поторопилась, и влезла ногами прямо в лужу грязи. Поговорить бы с Ларой, так рядом с ней этот придурок Монти.

– А мы немного заблудились. – Лара улыбается.

– Вы, я смотрю, тоже. – Монти и Клепто щерятся друг другу. Рядом с Монти – его чудовищный стаффордширский бультерьер. К счастью, в наморднике. Подходит ко мне, обнюхивает ногу.

– Ну, так, немножко. Объездной путь иногда интереснее самой дороги. – На лице этого жалкого сиськолюбивого засранца плавает гаденькая ухмылка. – Зато видел пару восхитительных холмиков. – Наклоняясь, он похлопывает собаку по мощным бокам.

Проглатываю застрявший в горле ком, поворачиваюсь к ним спиной и иду к амбару. На входе стоит парень, но Монти ему кивает, и мы проходим внутрь. Там народу – не протолкнуться. Старые двери, поставленные на ребра и стянутые болтами, образуют что-то вроде коробки больше десятка квадратных метров. Дно коробки застлано отжившим свой век ковровым покрытием, видимо, чтоб собачьи лапы не скользили в драке. Признаюсь, чудовищный спектакль нелишен очарования.

Через некоторое время на импровизированном ринге появляются владельцы со своими псами, это ротвейлер и овчарка. Их держат в противоположных углах, за чертой, на ковре. Они похожи на боксеров перед схваткой. В воздухе пахнет предчувствием смерти; на человеческие лица в амбаре нисходит какое-то зверообразие, я словно погружаюсь в чужой кошмар. У Лары на лице восторг пополам с ужасом; я ощущаю лишь ужас. Внезапно рефери выкрикивает: – Спустить собак!

Животные бросаются вперед, яростно сцепляются в центре ринга, крутятся рычащим, лохматым комом.

Толпа беснуется, орет в зверином восторге, криком подстегивая ополоумевших животных. Но в общем-то мало что происходит: схватка зашла в тупик, собачьи пасти словно приклеились, вцепившись друг в друга. По толпе проносится слово – «сцепились! сцепились! сцепились!», слово раздается все громче и быстрее. Монти просовывает свое огромное рыло между мной и Ларой и говорит:

– Когда пес прокусывает другому губу, они «сцепляются».

Это как клинч, действие прекращается.

Но действие прекратилось ненадолго. На ринге появился человек с палкой в руках; просунув ее в собачью пасть сбоку, он разжал челюсти.

– Такой вот специальной палкой разжимают челюсти и разрывают клинч. – Монти в восторге.

Его собака в наморднике не обращает никакого внимания на резню на ринге, просто сидит в ошейнике-удавке рядом с хозяином.

– Мой Кен бьет не в горло, а в морду. Это важно, – объясняет Монти с очевидной гордостью. – Те, что целятся в горло, как правило, медлительны и редко когда могут сразу вырвать противнику глотку. Некоторым, правда, везет: они вцепляются покрепче и перекрывают доступ кислорода, тогда противник просто теряет сознание. – Он презрительно смотрит на псов в коробке. – Это не настоящие бойцы, стаффордширский

бультерьер враз порвет их обеих в клочья.

Собаки снова бросаются друг на друга, сливаясь в одного оскаленного зверя; они с грохотом обрушиваются на дверь перед нашими ногами. И снова два зверя, и снова один. Овчарка выглядит злее. Развязка. Морда ротвейлера порвана, он жалобно скулит. У меня внутри нарастает крик: «Прекратите!»

– Вот посмотрите. – Монти словно о научном открытии рассказывает. – У ротвейлера челюсти в три раза сильнее, но овчарке по хую. Любой пес, что вцепится ей в глотку, будет только шерсть глотать. Однако стоит надорвать ей морду, и все, сливай баки. Это как боксер, у которого на вооружении только один

хук; весь бой он ждет момента, а потом идет в нокаут, послекучи джебов и комбо. Питбули – вот настоящие бойцы, остальные – так, для показухи. Цирк лилипутов. – Смеется. – Гвоздь программы – это мы. Так повелось испокон века, правила действуют уже долгие годы. Это спорт, ничуть не хуже испанской корриды. – Монти полон важности.

Лару всю передергивает.

– По-моему, это ужас. – А потом поднимает на него кошачьи глазки и добавляет: – Но вообще-то прикольно.

Овчарка вцепилась сзади в шею скулящему и испуганному ротвейлеру. Несчастное животное парализовано ужасом, только дрожит и поскуливает, съежившись на полу. Овчарка давит сверху, рычит низко и гортанно. Какой-то старикашка с обезумевшей и перепуганной физиономией хрипит, зажав четверть виски в кулаке:

– Мочи пиздюка!

Здоровенный парень с бритой головой и в кожанке «Стоун Айленд», фетишем футбольных хулиганов, приветствует Монти и передает ему зеркальце без оправы. На стекле – кокаиновые дорожки. Монти втягивает одну и передает зеркальце Ларе, а та – мне. Отрицательно качаю головой; вообще-то я бы сейчас побалдела, но только не с этими уродами. Смотрю, Клепто наклоняется над дорожкой.

– Думаю, в следующем раунде все так и будет. – Монти склабится.

Владельцы растаскивают собак. На овчарку надевают намордник; хозяин ротвейлера смотрит на свою с отвращением. В этом жутком цирке есть ветеринар, он обрабатывает раны животного чем-то темным из бутылки. Вероятно, раствор йода. Хозяин держит собачью морду, добрый доктор поливает. Присмотревшись, узнаю в ветеринаре пьянчугу с четвертью вискаря.