Обяснения

Итак, кризис начался в Америке, но стал мировым. Это нуждается в объяснении. Можно выделить три фактора.

Во-первых, до Первой мировой войны США были должниками всех европейских держав, прежде всего Англии. После Первой мировой войны все европейские державы стали должниками США, в 1,5 раза увеличившими свой валовой продукт. Первая мировая война была скачком в достижении Америкой независмости в финансовой сфере и в достижении массового производства в экономической сфере.

Если бы кризис случился в США в 1914 году, это был бы кризис на периферии мировых событий. Но кризис экономики США в 1929 году был кризисом страны, которая находилась в центре капиталистического мира и перед которой все были должниками. Поэтому кризис стал мировым.

Во-вторых, если в 10—20-е годы XX века в США было сделано огоромное количество изобретений, идущих на национальный рынок, — радио, холодильники, кондиционеры, были созданы новые отрасли национальной промышленности, то в 30-е на эти американские товары был уже грандиозный массовый спрос не только в США, но во многих других странах. Дом становился не просто домом, а был кондиционирован, ра-дофицирован, оборудован новейшими приборами.

В-третьих, выросла сила американского государства, до сих пор стремившегося быть минимальным. Теодор Рузвельт и Вудро Вильсон создали прогрессивный налог, Федеральную резервную систему, от которой зависели все банки США. За время Вильсона и Ф.Д. Рузвельта государство с помощью Федеральной резервной системы и министерства финансов стало главным банкиром. Во время Первой мировой войны военные заказы шли от государства. Было введено федеральное налогооблажение. То есть мировое значение приобрела не только экономика США, но и США как страна.

Почему же произошел кризис?

К. Поланьи писал: «Первопричиной кризиса… был устрашающий крах международной экономической системы (основанной на золотом стандарте. — А.у.). Начиная с рубежа веков (XIX–XX. — А.у.) система эта работала с большими перебоями. Великая война и Версаль разрушили ее окончательно. Вполне очевидным это стало в 20-е годы, когда чуть ли не каждый внутренний кризис в европейских государствах достигал своей кульминации по причинам внешнеэкономического характера» [9]. Классификация государств уже была связана, отмечает Поланьи, не с географическими признаками, ас состоянием их приверженности к твердой валюте. И вот теперь, когда именно золотой стандарт стал проблемой, Поланьи замечает: «В самом деле, непреложная необходимось золотого стандарта для функционирования тогдашней международной экономической системы была единственным принципом, который разделяли представители всех наций и классов, всех вероисповеданий социальных философий… С окончательным падением золотого стандарта курс этот резко изменился на прямо противоположный. Жертвы, приносившиеся во имя восстановления золотого стандарта, нужно было приносить снова — чтобы жить без него. Институты, придуманные с тем, чтобы стеснить жизнь и торговлю ради поддержания стабильных валют, использовались теперь с целью адаптации экономической деятельности к постоянному отсутствию подобной системы» [10].

Существуют четыре основных объяснения Великого кризиса.

Первое: монетаристское объяснение австрийской экономической школы (а также Милтона Фридмана), указывающее на неумелое руководство циркуляцией денег министерством финансов, на убывающий запас золота, на котором держалась вся система экономики. Неумение государства справиться с повсеместным крахом банков привело к массовой панике.

Второе объяснение исходит из кейнсианской теории: падение покупательной способности в связи с перепроизводством, вызванным излишним инвестированием денег в экономику, лишило покупателей доверия к системе. Версальский мир создал ситуацию, когда Европа для домощи Америке должна брать деньги у побежденной Германии, которая озлоблялась и сопротивлялась этим кабальным условиям. Паника и дефляция произвели кризис. Выход — в преодолевающих дефицит денег у покупателей федеральных вливаниях в банки.

Третье объяснение исходит из марксистской критики капитализма, разбалансировавшего общество, создавшего полюса богатства и бедности, аккумуляцию капитала и обращение к девальвации. Маркс считал все это неизбежным в капиталистической системе.

Четвертое. Ряд исследователей пытался понять, был ли феномен 1929 года биржевым «пузырем», опираясь на так называемый балансовый эффект богатства, открытый Тобином, согласно которому стоимость активов влияет на совокупный спрос. Если в 1929 году надувался «пузырь», то он должен был неизбежно исказить соотношение потребления и инвестиций. Рост стоимости акций должен был отразиться на величине гарантий и залогов, что позволяло фирмам привлекать больше займов. Результатом «пузыря» становится переинвестирование — вложение в проекты, в действительности не имеющие положительной внутренней нормы прибыли.

Признанные экономисты Милтон Фридман и Анна Шварц считают, что в кризисе доверия виновата Федеральная резервная система США, которая не пришла вовремя на помощь банкам и запустила волны банкротств. По их мнению, причиной сжатия денежной массы стала не ловушка ликвидности, а неумелые и недостаточно эффективные управляющие действия. Меры по расширению кредитования банков, аналогичные принятым с 1932 году, могли быть приняты и раньше — в 1930-м или 1931 году.

Известный исследователь краха 1929 года Кристина Ромер возглавила группу экономических советников при президенте Бараке Обаме. Она считает, что в 1929 году имел место избыточный уровень потребления и инвестиций. Биржевой крах подтолкнул рецессию, резко уменьшая потребление и инвестиции.

Нынешний глава Федеральной резервной системы Бен Бернанке придерживается теории экономиста Ирвинга Фишера, который считает причиной Великого кризиса излишние долговые обязательства банков и резкую дефляцию. Этому сопуствует:

— ликвидация долгов и отчаянные распродажи;

— исчезновение денежных запасов по мере выплаты банками вкладов инвесторов;

— крушение бизнес-структур, вызывающее банкротства;

— понижение учетной ставки;

— понижение доходов;

— сокращение производства, торговли и занятости;

— потеря доверия и всеобщий пессимизм;

— дефляция.

А бывший в период кризиса и выхода из него (1934–1948) главой Федеральной резервной системы Маринер Экклз пишет в своих мемуарах «Определяя границы»: «Массовому производству должно соответствовать массовое потребление, что оптимизирует распределение богатства в обществе — не существующего богатства, а производимого в данное время. Покупательная способность должна равняться товарам и услугам, предлагаемым нации экономической машиной» [11].

В 1920-е годы банки на каждый вложанный доллар давали взаймы 9 долларов. Потрясенные безудержным движением вниз, неспособные поверить внеобратимый крах, бизнес нации и финансовые лидеры попытались остановить волну кризиса своей верой в то, что с Америкой необратимое несчастье произойти не может. Кто-то еще верил в неуязвимость Америки. Главными объяснениями стали: структурная слабость американской экономики и ряд специфических негативных явлений — поразительная слабость банков, промышленное перепроизводство.

Томас Ламонт, Ричард Уитни — вице-президент финансовой биржи, Джон Рокфеллер-старший и окружающий их мир бизнесменов публиковали бодрые анализы, не имеющие никакого отношения к рухнувшему миру. Министр финансов Эндрю Меллон бросил престиж своего имени и репутации на весы гипотезы о скором прекращении кризиса. Президент Гувер настаивал, что «в фундаментальном смысле бизнес нашей страны, то есть производство и распределение, расположены на здравой и процветающей базе». День ото дня подобные заявления, звучали из самых высоких офисов.