ХУРМУЛИ

Охотиться на медведей методом "пинка под сраку" (по ненецки это будет "уинга па иул") меня научили местные охотники, какой-то то ли нанайской, то ли ненецкой внешности. Китайцы это были, вот кто, их тогда, нелегалов-лимиты и в то время уже много в тайге развелось. Ломовики-чистильщики. Хотя честно сказать "уинга па иул" это точно не по-китайски. Китайский то я прилично знаю. Даже Министр Торговли их Китайской в 1994 году в Стокгольмена торговой конференции мне комплимент сделал. Типа я первый белый говорю с практически чистым пекинским диалектом.

Я же в то время уборщиком помещений прирабатывал, техничкой, на выставке достижений Мирового Хозяйства Европейской Технологии.

Ну ладно, чо себя хвалить другими языками.

О медведях.

Когда медведи, разъевшиеся за долгое лето, добираются до только что созревшей ягоды морошки, они вообще поворачиваются своим медвежьим рассудком и для них морошковая поляна превращается в рай земной. Они могут проводить на этой поляне недели за неделей, если поляна достаточно большая. Забираются в кустики ягод своим медвежьим носом и бороздят их задом кверху, как твои свиньи перед пометом.

Вот как раз в этот момент к ним, к мишкам, и нужно подобраться сзади, разбежаться побыстрее и пнуть посильнее под зад. От такой неожиданности у медведя-сладкоежки случается разрыв его бедного и доброго сердца, и он падает замертво на райскую поляну.

Эти нанайцы так, кстати, и промышляют, и содержат семьи свои нанайские. Денег то у них на ружья нет. Да и не только на ружья.

В этом у меня с ними очень много общего.

Шуба медвежья под моими ногами сейчас лежит, как часть моей мировой коллекции. Добрая память о Советских Вооруженных Силах. Пообтерлась порядком уже. Через все страны шубейка проехала.

В Амстердаме сигаретами прожжена в области глаз.

И в Лондоне, и в Париже пожила и лишилась обеих лап - пробовали варить суп, насмотревшись фильмов с Чарли Чаплиным. И там и там получилась вполне приличная похлёбка.

В Польше ее чуть шляхта на границе не отмела, сотней грина пришлось отделываться.

В Гонконге мне за неё штуку их гонконговских долларов предлагали, говорят неведомый науке зверь. Не отдал.

В Нью-Йорке и Сиэтле под ногами валялась шкурка моя дорогая в засаленных квартирках однодневках в Квине и на Первой Авеню, как единственный атрибут интерьера, кровати, стола, холодильника, кота и унитаза.

В Ванкувере мы её использовали в "Секретных Папках" в качестве пугала для кабанов, доставших нас в палаточном городке в горах.

Да! Мишку убиенного немного всё же жалко.

Добрый мишка был.

Такие дела.

САЙГОН

Американский вьетконговец Тим Юнг говорил мне, что не скорректированное уничтожение поселка во Вьетконге было достаточно нашумевшим делом, которое попало в печать, потому что в огне погибли до кучи два репортера британской телевизионной компании "Фолкс Ньюс", снимавших героические подвиги своих героических соотечественников. Бедный безухий командир взвода пошел бы под трибунал, если бы не самокритичный выстрел в большой, чувственный американский рот.

Перед тем как застрелиться в чувственный рот, Стивен Мэн, sentimental son of a beach, произнес великолепную фразу, которая впоследствии стала крылатой во Вьетнаме, а Фрэнсис Коппола (ну этот чеканутый на голову режиссер) заработал на ней свой Оскар.

- О, как я люблю запах напалма по утрам!

А всё эта пресловутая американская сентиментальность.

Такие дела.

Кстати, Коппола умер.

Такие дела.

Нет стоп! Чо это я - это Кубрик кони то двинул, а Коппола еще жив. Совсем записался я.

Тысячи южан пытались пробиться на территорию посольства США в Сайгоне, прямо с крыши которого каждые пятнадцать-двадцать минут снимались вертолеты, набитые, как банки с дальневосточной килькой, жёлтыми узкоглазыми беженцами. Буквально касаясь воды от перегрузки, они доставляли людей на стоящие в порту авианосцы, выгружали счастливчиков и возвращались назад к посольству. Туда, где массы народные пытались броситься напролом, уже понимая, что даже плавучие громады-железяки, хоть и не джонки, не растяжимы до размеров Южного Вьетнама.

Там, около дверей посольства, они и были удачно остановлены прицельными выстрелами очень не холостых патронов парней из "Зеленых беретов".

Такие дела.

В произошедшей суматохе матери Юнг удалось через трупы пробиться к решетке посольства. Крича что-то на понятном только ей языке, она затолкала в руку одному из охранников справку о геройской смерти мужа за свободу и независимость родного Вьетнама. Она знала, что за решетку в первую очередь пропускали или семьи погибших героев, или того, кто каким-то образом был связан с сопротивлением. Поэтому отец Тима, сам того уже не зная, спас жизнь своей маленькой семье, жене (и сыну в дорожной сумке "Сэмсонит").

Огромного роста солдат, с добрыми глазами, с плоским, тупым черепом, с лицом, молоченым горохом вьетнамской проказы и непостоянством текущей военной жизни, чертыхаясь и матерясь на своем понятном только ему английском языке, помог втащить груз на крышу посольства и с размаху забросил Тимкино, мало уже что ощущавшее тело, в вертолет.

Этот рейс был последним, и в эту железную банку набилось в два раза больше дальневосточных вьетнамских сельдей, чем необходимо.

Мать сидела на сумке, смертельно до синевы в суставах, вцепившись в нее своими маленькими вьетнамскими пальчиками, ощущая слабое дыхание своего мальчика.

Все кончилось, вся эта война, вся эта победа, все эти пули, все эти гранаты. Хао! Вскоре она с сыном будет в большой и неизвестной Америке, где все, конечно же, будет хорошо.

Вот дура то!

Благодаря компании, "АТ&Т САNАDА", я могу практически бесплатно звонить в США. И сейчас, когда уже становлюсь старым пердуном и пристрастился окончательно к дешевому канадскому хересу, так как он невероятно напоминает мне вкус портвейна "777"(в простом народе известного как "Три топорика"), я, напившись, звоню Тиму в Хьюстон и спрашиваю его:

- А не хочешь ли ты, Тимочка, порыбачить на акул где-нибудь неподалеку от Ханоя, (помнишь еще эти приливы мой милый желтый друг), или трахнуть какую-нибудь соотечественницу за два доллара в портовом борделе?

Он мне отвечает его любимой перифразой из фильма "Апокалипсис Сегодня":

- Ты же знаешь, я бы поехал, но...

Я не люблю запах напалма по утрам.

Он просыпался в шесть тридцать каждое утро в своей маленькой квартирке в районе Хайгейта в Лондоне, где я жил у него несколько месяцев без пенни в кармане, ставил себе кофе и говорил эту фразу-молитву, перед тем как двинуться в свою архитектурную фирму Шеппард Робсон на другой конец города, в Камден Таун. Поездка занимала у него час двадцать две минуты - 2.44 туда и обратно - примерно одну десятую жизни.

Думаю, он просыпается с этим лозунгом и сейчас у себя в Хюстоне:

- О, как я не люблю запах напалма по утрам!

ЛОНДОН

Кстати, это я приучил Тимку пить портвейн. Портвейн вместо виски - как напиток нашего поколения. А в 1991 приволок ему в Лондон бомбу портвейна "Узбекистон виноси".

Ох, и смотрели же на меня тогда "синие братья" таможенники в родном Шереметьего-2. Но эта зеленая стеклянная деталь с вкусной витаминной жидкостью внутри однако, сыграла важную роль в моей жизни - таможня под ее зеленым свечением дала алкоголику добро на вывоз в дальнее зарубежье запрещенных произведений искусств, трех картин собственного производства. Одна из картин попала на ежегодную летнюю выставку в Королевскую Академию художеств, другая позволила мне познакомиться с Люськой Ламберт из Мельбурна. А при помощи третьей в галерее Ройл Майлза в Лондоне я стал обладателем нежного поцелуя глубокого проникновения от леди Дианы Спенсер, проще говоря, Принцессы Дианы.