Помощь союзников России похожа на траги-комический фарс и является тайной даже для человека, посвященного в нее. Прямое и немедленное признание Омского правительства было бы честной рукой, протянутой для честного дела, но что бы тогда делала союзная дипломатия? Дипломатия только тогда необходима, когда имеет в виду дальнейшие цели, а не простое, недвусмысленное содействие беспомощному другу.,

Утром 26 марта мы прибыли в Барабинск и, окончив приготовление к митингу, отправились на рынок. Цены были очень высоки даже для местных продуктов и просто абсурдны для

заграничных или привозных товаров. Полковнику Франку нужна была простая безопасная булавка (6 штук на пенни у нас дома); оказалось, что она стоит 7 рублей-14 шиллингов З1/* пенса старой монетой и 3 шиллинга 8 "пенсов по расчету, из которого платили в британской армии. Все остальное было в соответствующей пропорции.

28-го мы прибыли в Омск и 29-го я сделал длинный доклад адмиралу, который выразил мне свою сердечную признательность и настаивал на необходимости продолжить мою поездку к Уралу. Он получил от заведующих управлениями донесения, утверждающие, что результатом моей миссии было улучшение общего настроения рабочих. Его горячим желанием было, поэтому, чтобы дело приобщения рабочих к государственным интересам продолжалось бы и далее с той же энергией.

Дальнейшее обсуждение общих дел, в особенности политики французского командования в Сибири, заняло нас во время чая. У-меня существует полное доверие к характеру адмирала, но пигмеи, которыми он окружен, то и дело вставляют палки в колесницу государства. Тут нет ни одного, которому бы я доверил управление мелочной лавкой, а не только государством. У них нет никакого представления о долге государ1 ственного человека. Мелкие кляузы личного соперничества и прибыльных делишек занимают все их время, если только они не заняты свойственным им делом поступать на зло верховному правителю. Патриотизм офицеров и солдат на фронте и средневековое рыцарство казаков-единственные вещи, оставшиеся для восстановления России. Это естественно ограничивает архитектурные черты нового здания, но пионер всегда ограничен в выборе подходящего материала.

ОПЯТЬ В ОМСКЕ.

Очень интересно наблюдать за колебаниями общественного мнения в Омске от одной ориентации к другой. Ко времени моего отъезда на восток благожелательная волна катилась в английском направлении. Генерал Нокс отправился в турнэ по Сибири для организации новой армии Колчака. Сэр Чарльз Элиот уехал в Гонконг. Генерал Боуес остался замещать генерала Нокса, а полковник Робертсон-сэра Элиота. В три коротких недели исчез всякий след английского влияния. Англичан не было нцгде; зато расположением стали пользоваться в одинаковой мере французы и японцы.

Последние или научились, наконец, как держаться по отношению к русским, или же получили соответствующие инструкции из дома. В продолжение первых трех месяцев моего пребывания в Сибири они держали себя в высшей степени надменно, но после заключения перемирия с Германией-на победу которой над союзниками они возлагали все свои надежды-их было просто не узнать: настолько изменился внешний вид их отношений. Они говорили о своем союзе с Англией, о своей дружбе к России, о с^оей любви к Франции. Когда японцы хотят, они могут казаться очень любезными, даже настолько милыми, что трудно противостоять их авансам. Таково было их отношение ко всем, исключая китайцев, к которым они питают величайшее презрение, и американцев, которых они боятся. Когда поле действий осталось свободным, их политика стала делать большие успехи.

Французские методы были совершенно другими. Их прием-салонная атака, т.-е. как раз то, где обыкновенный британец играет довольно плачевную роль. Отсюда арена была для них

Союзная интервенция в Сибири. 9

открыта, и они могли вполне использовать свой оппортунизм„ При таких обстоятельствах редактор влиятельной газеты, отказывающийся принять взятку за чашкой чая, просто оказывается со своим товаром без спроса на рынке. Высшая же степень участия их дипломатов обнаруживается, когда вы слышите учтивые соболезнования жертвам войны и революции, произнесенные на изысканном французском языке.

Но полковник Робертсон уехал во Владивосток, а его место было занято типичным британцем в лице консула Ходгсона, который сразу же правильно оценил обстановку и меньше, чем в сорок восемь часов навел порядок.

Удивительно, как много может значить влияние мужественного и прямого человека, и это доказывает, как необходимо в этом, повидимому, беспрерывном толчении поручать ответственную^ роль нашего представительства только лучшим людям. Уезжая в свою миссию на Урал, я был в полной уверенности, что в отсутствии генерала Нокса наши интересы в Омске не потерпят ущерба, поскольку они будут находиться в руках нашего старшего консула.

После бесконечных хлопот с русскими должностными лицами, я выехал к западу 5-го апреля. Миссия состояла из полковника Франка (моего адъютанта), г-жи Франк (переводчица), майора Гордона и эскорта из двадцати двух солдат с пулеметом. Мы посещали на этот раз прифронтовую полосу и города, которые не так давно были очищены от большевиков, так что было интересно узнать, насколько их идеи проникли в сознание народа. Новые русские армии стремительно двигались вперед. Их продвижение было более общим и постоянным с конца ноября 1918 года, когда чехи окончательно отказались участвовать в наступлении на Пермь. Когда русские офицеры прочли в январских английских газетах о том, как чехи, итальянцы, французы и союзные войска нанесли поражение большевикам при взятии Перми, это вызвало на их лицах только саркастическую улыбку. Ни один, ни чешский, ни итальянский, ни французский, ни вообще какой нибудь союзный солдат не дали ни одного выстрела после того, как адмирал Колчак принял на себя высшее командование. Необходимо отметить только-одно исключение. Броневые поезда с корабля «Суффольк», под командой капитана Вульфа Муррея, продолжали сражаться

на уфимском фронте до января 1919 г. Только страшные морозы, в связи с необходимостью пополнить снаряжение и силы, заставили их уйти в Омск, Британские моряки, сражавшиеся по Уралу, были единственным напоминанием для русского солдата, что союзники России еще не совсем покинули ее.

Прибыв в Тюмень 7-го апреля, мы устроили хороший митинг для рабочих, которые, повидимому, были довольны, узнав, что большевики едва ли смогут теперь вернуться. Эти рабочие видели в правлении большевиков какой-то ужасный кошмар. Они не могут ни о чем заботиться, если вы их не успокоите на этот счет. Настолько ужасен был сон, от которого они проснулись^ сравнении с цветистыми обещаниями, ими полученными, что я готов думать, что даже Ивана Грозного они встретили бы как спасителя. Но как раз это опасное чувство я больше всего старался разбить, так как эксцессы большевистского режима подготовляют путь-и притом сознательно-для возвращения к абсолютизму.

Мы приехали в Екатеринбург в то самое время, когда генерал Нокс прибыл туда из Челябинска. Первыми его словами было поздравление меня с орденом Бани, новость, которая только что пришла. Я посетил консула Престона и у него прочел доказательстванасилий, совершенных большевиками над местными рабочими, собранные трудом его и его французского коллеги. Как раз здесь находился в заключении царь со своей семьей.

Был митинг железнодорожных рабочих и служащих; я был удивлен вниманием и серьезностью аудитории. Они с жадностью слушали рассказ об организации и деятельности наших трэд-юнионов и просили, чтобы был устроен еще один митинг на следующий день в большой вагонной мастерской в центре города. Последующий оказался самым замечательным из всех, на которых я присутствовал. Была сооружена красивая платформа на одном конце главной мастерской. Море голов, покрытое разноцветными папахами, растилалось по полу, в то время, как каждый вагон был покрыт человеческим муравейником; даже на стропилах здания висел человеческий груз. Ясно казалось мне, что началось воскресение России; разрушение России началось с верхушки, напротив, возрождение ее-с фундамента.