он сообщал, что большевистские вожаки вошли в Зиму, ожидая получить от населения материал и военную помощь. Население оказалось разоруженным и настроенным недружелюбно, так что они решили воздержаться от дальнейших выступлений против установленного порядка. Один из вожаков обрушился тогда местью на некоторых из своих неверных друзей, но был захвачен правительственными войсками, рассеявшими его силы.

Приближаясь к Красноярску, мы проезжали целыми милями мимо брошенного военного материала всякого рода: тут были и тракторы, и вагоны, и пушки разных систем и калибров; все это лежало в стороне, как ненужное, без всякой попытки исправить или воспользоваться им. Некоторые предметы не имели внешних дефектов, но продолжали лежать бесполезными и ненужными памятниками полного отсутствия какой бы то ни было организации в России.

Я нашел город в большом беспорядке и волнении, а так как необходимо было охранять большой мост (через Енисей), я согласился оставить здесь роту под командой капитана Истмана в превосходных казармах, приготовленных для моей части. Первоначально этот пункт предназначался мебтопребыванием для всего батальона, но в Омске происходили важные события. Наш верховный уполномоченный сэр Чарльз Элиот и глава британской военной миссии генерал" Нокс уже прибыли туда и потребовали охраны, вследствие чего я был вызван с остальной частью моего батальона. Всего мы оставались в Красноярске два дня. Вечером на второй день состоялся обычный банкет в нашу честь, и о нем стоит сказать несколько слов по случаю происшедшего там инцидента, наделавшего не мало шума.

Гости состояли из большого числа офицеров и других должностных лиц в мундирах, гражданских представителей Городской Думы, местного Земства и других общественных организаций. Говорились обычные братские речи, провозглашались тосты, и не менее чем шесть ораторов пытались на перебой друг перед другом?''прочесть свои адреса. Против меня за столом сидело несколько человек штатских с мрачными, но возбужденными чертами лица; весь их внешний вид и угрюмые взгляды не подходили к атмосфере банкета и резко выделялись среди мундиров казачьих атаманов и русских генералов.

Они, казалось, не питали ни малейшего интереса ко всему происходившему, исключая нескольких моментов, когда им были переведены некоторые из моих слов. Социалисты-революционеры*-представители города-выступили с такой бешеной тираже, что мой офицер решился передать ее мне только частичйй, Но и та часть, которую я узнал, свидетельствовала о глубоком разброде мнений среди моих русских хозяев.

Оркестр, составленный из немецких и австрийских военнопленных, в продолжение всего вечера занимал нас приятной музыкой, чередовавшейся с праздничным красноречием казаков и татар. Какой-то казачий офицер, выпив немного водки, встал и приказал оркестру что-то сыграть; но пленные успели взять только две-три ноты. Что было в этих нотах, одно небо знает. Но банкет в ту же минуту превратился в сцеыу невообразимого скандала. Татары и казаки радостно подпевали, старые русские офицеры приказали оркестру замолчать, тщетно стараясь установить тишину и порядок. Штатские с мрачными лицами, отбросив куда то броню непроницаемости, бросали проклятия и потрясали сжатыми кулаками, грозя своим военным соотечественникам. Потом они толпой разом бросились из помещения, со свистом и гвалтом. Все это было похоже на взрыв небольшого порохового погреба. Я не понимал происшедшего, но вполне осознал все значение только что происшедшей сцены, когда узнал, что ноты, оказавшие действие бомбы, принадлежали к мелодии «Боже, Царя храни». За несколько сот миль отсюда подвергся позорной смерти самодержец России, будучй сброшен в опустелую шахту недалеко от линии, разделяющей Европу от Азии 1). Но и по смерти своей, как и при жизни, он не перестал быть предметом разделения и раздора среди своих подданных.

1) В книге полковника Уорда помещены не особенно точные данные насчет событий, сопровождавших гибель бывшего царя. (Прим. перев.)

Наконец мы прибыли в Омск, цель нашего путешествия, сделав зигзагами путь длиною почти в полсвета. Несколько миль к Уралу, и снова Европа-так близко и однако так далеко!

ОМСК.

18 октября мы прибыли в Омск, где нас ждал пышный прием. Станция была убрана флагами всех наций, причем в первый раз русский флаг занимал первое место. Нас встретил генерал Марковский со своим штабом, приветствуя от, лица новой русской армии; тут же были Головачев, товарищ министра иностранных дел, представители городских властей и кооперативных обществ. Женщины поднесли нам хлеб и соль, и, вообще говоря, народ в Омске устроил нам настоящую русскую встречу. После церемонии солдаты были приглашены на чай в кадетский корпус, а русские офицеры устроили торжественный прием миддльсекских офицеров в офицерском клубе. Как водится, нас стали приглашать в каждый дом и скоро большинство из нас завязало длительные дружеские связи с этими очаровательными людьми. Их прием, без сомнения, был окрашен уверенностью в безопасности, которую доставляло присутствие хорошо дисциплинированных войск.

В день прибытия я воспользовался несколькими минутами для разговора с сэром Чарльзом Элиотом, нашим верховным уполномоченным, о политическом положении. От него и от его штаба я узнал, что делаются отчаянные попытки для соединения сил Директории Пяти, представлявшей собою Всероссийское Правительство, получившее свою власть от Учредительного Собрания в Уфе,-настроенной в духе социалистов-революционеров,-с Сибирским правительством, отпрыском Сибирской Областной Думы, собравшимся в Томске, сильно реакционным по духу, со слабой примесью социалистических

Союзная интервенция в Сибири. 5

элементов 1). Английский и французский представители естественно были озабочены тем, чтобы между обеими группами был заключен деловой компромисс и образован кабинет с преобладанием умеренного течения русской общественности. Такие весьма желательные попытки со стороны союзных «политиков» имели за собой симпатии всякого истинного друга России, но давать совет-это одно дело, а исполнить его-другое. Невозможно и ожидать, чтобы результаты сотен лет тирании и скверного управления могли быть сразу же устранены по мановению дипломатического же^ла. Сибирское правительство состояло из людей «старого закала», революционеров и монархистов, и находило свою поддержку в желании народа избежать дальнейшего кровопролития; оно находилось под охраной казаков-монархистов, настолько же непризнающих никаких законову насколько они храбры. Напротив, Уфимская Директория вела свою власть от умеренной партии социалистов ? революционеров и состояла из «интеллигенции»-республиканцев, визионеров, непрактичных людей. Керенский является во всех отношениях лучшим экземпляром этого класса, многоречивого, но бесполезного, как только дело касается практической строительной работы. Эти люди обвиняли казаков за их безотчетную лояльность, а офицеров армии за все преступления, в которых виноваты цари, и в худшйе дни Второй Революции они травили их, подобно крысам, в подвалах и на улицах. Офицеры и казаки в свою очередь проклинали Керенского и социалистов-революционеров за расстройство старой армии, зато, что именно они развели в стране анархию и большевизм.

Не может быть никаких сомнений, к кому надлежит отнести порицание. Керенский в глазах всех слоев русского общества является причиной всех бедствий. Они думают, правильно или

х) Ко времени, к которому относится рассказ Уорда (средина октября 1918г.), уже был заключен компромисс между комитетом членов Учредительного Собрания, так называемым Самарским правительством, и правительством, вышедшим из недр Сибирской Областной Думы, на Уфимском Государственном Совещании 5-23 сентября 1918 г. Подробнее об этом-в воспоминаниях В. Л. Утгофа: «Уфимское Государственное Совещание 1918г.»„ «Былое», 1921 г., № 16, стр. 15-21.

(Прим. перев.).

нет,-другое дело, что в высший момент, когда судьбы нации и страны были вверены ему, он изменил общественному доверию; что если бы он обладал десятою частью смелости Ленина или Троцкого, миллионы русского народа были бы избавлены от положения худшего, чем смерть.