Широкой моряцкой походкой он пересек комнату, поднял раму окна, выходившего на море, и, перекинув ногу через подоконник, на секунду задержался, чтобы договорить:

— Так не забудьте заглянуть ко мне. Вам же будет лучше.

И, спрыгнув вниз, исчез.

Мгновение спустя в музее появился Ян Прайотт и увидел меня возле резной скульптуры. Окно все еще было открыто.

— Тут шатается моряк, который напугал капитана, — поспешно сообщила я, показывая рукой на окно. — Он пытался продать мне какую-то историю. Хотел, чтобы я пришла на «Гордость» и поговорила с ним.

Ян выглянул наружу, потом опустил раму.

— Дайте ему от ворот поворот, Миранда, если он еще раз появится. А если я с ним встречусь, то прогоню его взашей. Нельзя платить шантажисту — если он именно это имел в виду. Особенно теперь, когда капитан умер.

— Так вы полагаете, он приходил ради шантажа?

— А ради чего же еще? — Ян вернулся к резной фигуре.

Его отношение ко мне оставалось по-прежнему холодным и отстраненным.

— Что вы о ней думаете? — спросил Прайотт почти небрежно.

— Даже без лица она прекрасна… Это ваша работа? Для чего вы ее вырезали?

— Меня всегда завораживала история "Морской яшмы", а я время от времени, как видите, постругиваю… — Он обвел рукой полки. — Вот и решил сделать что-нибудь более солидное.

— Постругиваете! — повторила я, — Да ваши поделки не хуже тех, что я видела в галереях Нью-Йорка! Но когда вы закончите лицо?

— Пока не знаю. Я нашел кое-какие старые рисунки, подсказавшие мне позу и общие детали фигуры. Но лицо мне хочется сделать совсем особенным. Лиен согласилась позировать. Ей кажется, что на сей раз лицо должно соответствовать платью.

Значит, он скрыл это сегодня утром, приглашая позировать меня.

Прайотт подошел к полке, начал перебирать инструменты, раскладывая их в нужном порядке, и явно ждал, когда я уйду, а он сможет продолжить работу.

— Как хорошо было бы увидеть ее на своем месте, на "Морской яшме", — задумчиво произнесла я.

Ян коротко хохотнул.

— Вряд ли это возможно.

— Почему же невозможно? Том Хендерсон утверждает, что "Морская яшма" стоит в доке, в Салеме. Видимо, ей предстоит возить уголь. Какой позор для такого прекрасного корабля. Разве нельзя ее выкупить и снова привести домой?

Ян слушал меня с изумлением. Эта мысль вдохновляла меня все больше, пока я говорила, и, казалось, часть моего восторга передалась ему.

— Какая мысль! Но это мог сделать только капитан. Больше тут никому до нее дела нет.

— Вы полагаете, Брока Маклина это не заинтересует?

— Он последний, кто захочет с нею возиться. — Ян говорил категорически. — Ведь на борту этого корабля был убит его отец. Так что забудьте о «Яшме», по крайней мере до тех пор, пока не приобретете влияние на своего мужа.

Последние слова хозяина мастерской меня укололи. Я постояла еще минутку, пытаясь как-нибудь вернуть себе расположение этого человека, недавно предлагавшего мне дружбу, а теперь так несправедливо меня судившего. Но мне больше нечего было ему сказать. Он стоял ко мне спиной, и я вышла.

На берегу меня встретило небо, которое с востока уже поглотала непроглядная тьма. Я неохотно зашагала к дому.

На скалах у моря не было видно ни Брока Маклина, ни его огромного черного пса. Не было его и дома за ужином, хотя правила вежливости требовали его присутствия.

Ужин показался мне воистину бесконечным из-за роли новобрачной, которую мне пришлось играть для посторонних. Многие бросали на меня любопытные взгляды, а женщины пытались заговаривать. Но поблизости настороженно караулила Сибилла, которая, стоило кому-нибудь проявить излишнее любопытство, ухитрялась встрять в разговор и быстренько сменить тему. Миссис Маклин явно уважали, возможно даже побаивались, и в ее устрашающем присутствии никто не смог ничего выведать. При первом же удобном случае она выпроводила меня из гостиной под тем предлогом, что проведенные мной в доме два дня выдались долгими и утомительными.

После изгнания мне ничего не оставалось, как уйти наверх в огромную спальню, поджидавшую меня с утра. Там уже топился камин, жар от него разгонял ночную сырость и холод. Я больше не была всеми забытой незваной гостьей, для которой никто не потрудился развести огонь. Сегодня ночью я была забытой испуганной новобрачной.

8.

Время близилось к полуночи. Я стояла у большого окна. Комната эта, как я узнала, когда-то принадлежала Розе Маклин. Лампы были погашены, только на бюро горела свеча, которую я не тушила. Я уже изучила здесь все до мельчайших подробностей и немного приободрилась, не найдя следов присутствия Брока, хотя тут и оставались следы пребывания его покойной жены.

Дверью в боковой стене эта комната соединялась с другой, поменьше. Открыв дверь, я поняла, что Брок Маклин обитает именно тут. Словно в капитанской каюте, все здесь, от узкой койки до крепкого и удобного письменного стола, который, видимо, и снят был с корабля, содержалось в безукоризненном порядке.

Комната Розы выглядела более элегантной. Мебель была, наверное, изготовлена в Салеме.

Ее линии своей изящной простотой напоминали стиль шератон. Большой шкаф был заперт — я обнаружила это, собравшись повесить туда свою одежду. На сделанном из орехового дерева маленьком секретере с откинутой крышкой я заметила чернильницу из ракушек и миниатюрный дагерротип в резной рамке из слоновой кости. Искусно вырезанные розочки обрамляли прелестное юное личико. Я взяла крохотный портрет и вгляделась. Несомненно, это было личико Розы.

Девушка была моложе меня, когда вышла за Брока Маклина. Может быть, в те дни он был не таким мрачным и хмурым, каким стал в тридцать с лишним лет. И чему удивляться, если вся его жизнь лежала в руинах; жена умерла, сам он стал калекой, и мечты о семи морях навсегда остались мечтами. При таких обстоятельствах я не могла винить его за то, что он отвергает меня, и только боялась, что он решит наказать меня за роль, невольно сыгранную мной в недавних событиях.

Единственным предметом обстановки, который я старательно избегала взглядом, была широкая двуспальная кровать, гордо возвышавшаяся посреди комнаты. С резными деревянными колонками, под пышным балдахином, кровать была застелена вышитым покрывалом — может быть, Роза сама вышивала его. Один уголок покрывала был откинут, словно приглашал в постель. Но я не могла и подумать о том, чтобы окунуться в эти необъятные просторы, хотя огонь уже погас и у окна в ночной рубашке и халате стало зябко. Но и закоченев, я решила дождаться, пока Брок придет домой и ляжет спать в своей комнате. Только тогда я почувствую себя надежно забытой и смогу заснуть.

Из окна открывался совсем другой вид, чем из моей прежней комнатки. Отсюда нельзя было увидеть нового маяка, но я видела почти весь Бэском-Пойнт, а между мной и океаном стоял старый маяк. Башня, на которой когда-то горел фонарь, была темной, но внизу, в жилой части, светилось окно. Теперь я знала, что у Брока там рабочий кабинет, такой же, как в городе, в главной конторе "Бэском и компании". И, конечно же, там мастерская Яна Прайотта, где он вырезал фигуру для корабля.

В эту ветреную ночь луна подернулась туманом. Облака были такими тонкими и прозрачными, что ночь казалась совсем светлой. На втором этаже маяка за ставнями загорелся свет, и я поняла, что это лампа в комнате Яна. Тут же погас свет внизу в правом крыле. Дверь отворилась, из нее вышел мужчина и направился к дому по освещенной луной тропинке. С ним рядом трусил огромный пес, жавшийся к хозяину, словно зловещая черная тень.

Брок возвращался домой.

Когда человек с собакой подошли совсем близко к дому, сердце мое неровно забилось. Я отпрянула от окна, чтобы муж не увидел, как я наблюдаю за ним. Во мне боролись страх и какое-то странное возбуждение. В голову закралась неуместная мысль: а могла бы я научиться любить такого человека? Я прогнала ее прочь, негодуя на себя за предательскую слабость.