— Скуднее, однако не вовсе иссякла. Значит, люди у вас есть?

— Одним из самых ценных источников была ваша мать. Это большая потеря. В разведке, как и в бизнесе, деньги решают все. Без них ничего не купишь. Проследи за денежными потоками, и они выведут тебя на заказчика.

— Так просто?

— Беда в том, что, когда ваша мать отследила каждый пенни, выяснилось: наш изменник либо не получает денег вообще, либо получает их из какого-то другого источника в британской разведке. С тех пор мы убедились, что другого источника финансирования зарубежных операций в Британии не существует.

— То есть ваш изменник не интересуется оплатой?

— Хуже того, мисс Эспиналл. — Второй раз он назвал ее по имени, и почему-то Андреа почувствовала укол раздражения. — Мы имеем дело с предателем, который оперирует без дополнительных расходов. Кто из наших офицеров — в КГБ или Штази — готов оплачивать шпионские операции из собственного кармана? Эти люди пользуются множеством привилегий, однако зарплату у нас получают в рублях или дойчмарках, по ту сторону Стены от них толку мало.

— Значит, он получает деньги откуда-то еще?

— Он или она. Мы даже этот вопрос еще не выяснили.

— Однако выяснили, что ваш человек находится в Берлине.

— Да.

— Вы проверили всех своих агентов, которые имеют связи в Западном Берлине, изучили их прошлое и ничего не обнаружили?

— Этот процесс займет немало времени.

— Но вы это делаете?

Громов впервые за весь разговор пошевелился, заворочался как медведь.

— Мы это делаем.

— И все же вам кажется, что проще и быстрее получить информацию через меня?

— Вы будете вознаграждены.

— Вот как? Я требую одного: чтобы Жуан Рибейру вновь получил должность в Центральном комитете… если он согласится.

— Будет сделано, — заверил ее Громов.

— И вот еще что, мистер Громов: больше для вас я ничего делать не стану. Раздобуду нужную информацию — и на этом все. У меня есть определенные убеждения, однако со своей страной, в отличие от моей матери, я не ссорилась. Полагаю также, что на этом придет конец моей работе в Кембридже. Придется сказать Джиму Уоллису, что там у меня ничего не получилось. Я сжигаю за собой мосты. Значит, мне понадобится работа. Я ничего не имею против административной службы в Компании, однако не собираюсь навеки превращаться в шпионку.

Громов кивнул. Его эта декларация не слишком обеспокоила. Потом разберемся, найдем к ней подход.

— Мы располагаем только одним ключом к личности предателя. В шестьдесят шестом году ваша мать подслушала одну фразу Джима Уоллиса. Кодовое имя, которого она никогда раньше не слышала и которое ей не удалось найти в финансовых отчетах, — Снежный Барс.

— Исчезающее животное, насколько я помню, мистер Громов.

— Очень редкое, — подтвердил он. — Я вырос в Сибири, в Красногорске, неподалеку от границы с Монголией. Там, у подножия Саян, еще водятся снежные барсы. Когда мне было шестнадцать лет, отец взял меня на охоту. Чуть ли не в тот день, когда обрушилась Уолл-стрит, я застрелил барса — единственного снежного барса, которого я видел за всю свою жизнь. Теперь моя жена надевает шубу из его шкуры, когда ездит в балет.

Андреа отыскала в Брокуэлл-парке уединенную скамейку с видом на Далвич-роуд. Поднялся ветер, одна щека у нее замерзла, нос покраснел, из левого глаза потекли слезы. Почему-то ей казалось, что в таких жестких условиях мозг будет работать активнее и все-таки удастся понять, с какой стати она только что согласилась шпионить на Советский Союз. Для Громова Андреа нашла достаточно убедительные резоны. Она и правда мечтала о реабилитации Жуана Рибейру; желание отомстить за смерть сына и мужа, как и намекала она Громову, также сыграло какую-то роль. Громов со своей стороны мог сослаться на родословную. Вроде бы это у них в семье традиция такая по женской линии. И Льюис Крейг тоже не остался в стороне. Ее любовник. Следует ли ей призадуматься также и над этим? Насколько для нее важно не разочаровать Льюиса? Разумеется, теперь Громов будет больше ценить Льюиса. Означает ли это, что Льюис будет больше ценить ее? И хочет ли она этого? Что здесь истинная, что второстепенная причина?

И тут ее настигло понимание. Та самая мысль, которая мелькнула было в тот момент, когда Андреа выходила из поезда: ключевое слово — контроль. Все — в разведке, не в разведке, все на свете — хотят одного: контролировать других. Льюис затеял «роман» с Андреа, потому что тайные связи позволяют ему взять верх над Мартой, сквитаться с ней. Андреа согласилась на эти отношения, потому что надеялась контролировать Льюиса. Как только Льюис почуял, что его власть над Андреа слабеет, он вновь подставил ее, сделал ее уязвимой, и Андреа позволила ему это сделать, она сама этого хотела, потому что ей казалось, будто таким образом она вновь овладеет Льюисом — дав ему то, чего он хочет. Она согласилась вернуться на работу в Компанию, потому что, как всякий шпион, вообразила, будто сможет контролировать ситуацию, получит власть над другими людьми. Вот в чем дело.

Такова ее натура. Громов был в общем-то прав, когда рассуждал насчет родословной. Она — дочь своей матери. Яблочко от яблони. Ее мать отомстила за неправедный суд Лонгмартина двадцатью пятью годами шпионажа против своей страны. Интересно, а в этом Одри исповедалась отцу Харпуру?

Холод выгнал Андреа из парка. Громов велел ей встретиться с Льюисом Крейгом в отеле «Дюррант» на Джордж-стрит в Вест-Энде. Это же поблизости от Эджвер-роуд, сообразила вдруг Андреа. Покопавшись в сумочке, Андреа нащупала ключ от сейфа номер семьсот восемнадцать в банке «Араб». Автобус доставил ее до Клэпэм-Коммон, оттуда на метро Андреа поехала в Вест-Энд. Со станции «Марбл-Арч» вышла на Оксфорд-стрит и пешком добралась до Эджвер-роуд, гадая по пути, какое уж там чувство — шестое, седьмое — помешало ей раньше заглянуть в таинственный сейф.

Полчаса спустя она сидела в отдельной кабинке перед длинным ящичком из нержавеющей стали и пыталась успокоиться — хоть бы ладони прекратили потеть! Ящик был набит десятифунтовыми банкнотами. Пересчитывать их не требовалось, итог был подведен на отдельном листе бумаги знакомым почерком Одри: 30 500 фунтов.

Выйдя под пронзительный осенний ветер, Андреа сразу же махнула рукой, подзывая такси. Уткнувшись лицом в пассажирское окошко, заставила себя еще несколько мгновений помедлить, прежде чем принять окончательное решение. Попросила водителя подвезти ее к вокзалу Кингз-Кросс. Во второй половине дня поезд доставил ее в Кембридж, и до вечера Андреа успела запаковать свои вещи, после чего пошла в паб, выпила двойную порцию джина с тоником и позвонила Джиму Уоллису.

Глава 33

Снежный Барс стоял в двух шагах от окна гостиной и с высоты четвертого этажа обозревал слежавшийся снег и лед на площадке между пятью панельными блоками, не такими уж новыми новостройками на Карл-Маркс-аллее. Он курил «Мальборо», прикрывая огонек сложенной ладонью, смотрел в окно, ждал и думал, что жизнь превратилась в набор цифр: два шага от окна, четыре этажа, пять зданий, и все это посреди ничего, посреди белого, белого снега — огромного белого нуля. Ни машин, ни людей. Ни малейшего движения вокруг.

Два жилых здания напротив его окна были монолитно темны, нигде ни квадратика света, ни легкой тени, намекающей, что там, напротив, в сумрачной комнате тоже кто-то готовится к ночному бессмысленному бдению. Над головой глухо-серое небо. Какие-то звуки и ночью слышны, этот уровень шума горожане считают тишиной. Жена Снежного Барса тихонько посапывала в спальне, дверь оставалась открытой — он всегда оставлял дверь открытой. Одна из дочерей вскрикнула во сне — старшая или младшая, — и Барс наклонил голову, прислушиваясь, но тут же вновь обернулся к темному окну, и рука его возвратила губам резковатый вкус американской сигареты.